Кто жил на Сенной площади

Домовладельцы Сенной площади

Сенная площадь окончательно сформировалась в своих границах лишь к началу второго десятилетия XIX века, но остатки дорегулярной застройки продолжали фрагментарно сохраняться внутри кварталов еще очень долгое время — единичные «кривые» дома дожили до начала ХХI века. Так, на примыкающем к протоке Булак прямоугольном участке (очерченном линиями регулярных улиц — современных Николая Столбова, Парижской Коммуны, Лево-Булачной и Галиаскара Камала) с середины XVIII столетия и до второй половины XIX столетия обитали представители нескольких поколений старообрядческого купеческого семейства Рязановых. Старейшина этой династии Петр Меркулович Рязанов на рубеже веков владел одиннадцатью мясными лавками на Мяснорядской площади (современный сквер Тукая), отчего в некоторых картографических источниках эта площадь именуется «Рязановской». В своей огромной, беспорядочно застроенной усадьбе (не без известной доли иронии прозванной казанскими острословами «Рязановской лаврой») Петр Меркулович проживал вместе с женой, многочисленными сыновьями, внуками и правнуками — по свидетельствам современников, за обеденный стол у него садилось не менее семидесяти человек — разумеется, с самим стариком во главе.

С юго-восточной стороны домовладение отграничивалось от татарских участков Рязановским переулком (последний в начале XIX века будет поглощен регулярной Татарской улицей (Парижской Коммуны)), с северо-востока к берегу Булака выходил обширный хозяйский сад с беседками, скамейками и всем прочим, а большой хоздвор с противоположной стороны (по нынешней улице Столбова) был обращен к площади. В его центральной части доминировали четыре торговые лавки, соединенные по фасаду каменными воротами, а во дворе находились каменная баня, службы с каретниками, погреба, конюшни и коровник. Но главной достопримечательностью усадьбы был огромный господский дом, сохранившийся от старой планировки и имевший крестообразную форму. В документах начала XIX столетия он описывается как «дом каменный двухэтажный, расположен во дворе, в верхнем этаже 10, в нижнем 8 окон. В верхнем этаже 10 комнат, в нижнем — 7, занимает сам владелец».

Кстати, о владельце: в описываемое время «Рязановская лавра» принадлежала уже старшему сыну П.М. Рязанова, Игнатию. При нем ее территория была окончательно застроена по всему периметру одно- и двухэтажными хозяйственными зданиями и торговыми лавками — их фрагменты до недавнего времени еще проглядывали в сохранявшейся здесь старой застройке. В итоге главный усадебный дом вместе с садом оказался окруженным со всех сторон плотной стеной из вспомогательных строений (в нарушение плана, между прочим), но для старообрядцев, не терпевших вмешательства в свою частную жизнь, подобная практика была обычным делом — при этом они легко обходили законодательство, оформляя объекты откровенно хозяйственного предназначения как доходные, а то и господские дома. Интересно, что всеми забытый главный дом «Рязановской лавры» (в форме креста) продолжал сохраняться внутри квартала до недавнего времени (в советские годы в нем была контора государственного гаража), а снесли его, кажется, в 2004 году, когда в канун т.н. 1000-летия Казани расковыряли весь исторический центр.

В середине XIX столетия некогда единая усадьба была раздроблена — обширный участок на углу регулярных улиц Тихвинской (Г. Камала) и Поперечно-Сенной (Н. Столбова) поделили между собой родные Рязановых — братья Лаврентий, Хрисанф и Евсей Фомины, выходивший же на площадь участок (напротив АЗС) с каретными лавками достался купцу А.К. Санникову (последний в будущем перейдет Аграфене Хрисанфовне Фоминой, а угловой дом на Тихвинской — Иакову Филипповичу Шамову).

Противоположная сторона площади (от Тихвинской улицы) замыкалась угловым домом Карла Фукса (где профессор и проживал и где в 1833 году принимал А.С. Пушкина). Расположенные левее него лавки и доходный дом Е.И. Реутовой, к которому примыкал одноэтажный питейный дом, образовали впоследствии (после пожара 1842 года и нескольких перестроек) единый трехэтажный комплекс «Апанаевского подворья». Жил на площади и купец Г.Д. Чепарин, пожертвовавший городу свой дом в ограде Тихвинской церкви под здание Михайловского приходского училища, а также часть своей земли под проход с площади к Тихвинскому погосту — посему отходящий от Московской улицы «аппендикс» Тихвинского переулка в те времена официально именовался «Чепаринским». После очередного, уже третьего по счету «великого переселения народов», спровоцированного опустошительным пожаром 1842 года, перечисленные домовладения (кроме дома Карла Фукса, после смерти ученого проданного купцу Прохору Сирову и мещанину Николаю Ерлыкову) перейдут богатейшим татарским купцам: участок Е.И. Реутовой — Апанаевым, Г.Д. Чепарина — Д.Б. Усманову, И.А. Юнусову и братьям Ибрагимовым; И.И. Чернова — М.А. Рамазанову. Лишь угловое владение (на пересечении с улицей Татарской) как было, так и останется за Исхаком Апаковым — к нему же позднее отойдет и ряд двухэтажных торговых лавок по улице Татарской (Парижской Коммуны). Если предельно кратко, то это все, кажется, ничего не пропустил и никого не обидел…

Конный базар, он же Сенной

Теперь к самой площади: первоначальное ее название (согласно регулярному плану) было «Конная и Сенная», что подтверждается и сведениями Н.Я. Агафонова, прямо указывающего на своеобразное функциональное разделение площади на заре ее существования — в западной части торговали лошадьми, в восточной — сеном. Эта функция — «два в одном» — нашла весьма забавное отражение в случайно сохранившемся деловом документе, датируемом 1808 годом: «на Конной площади в том же Сенном базаре».

Торговали, разумеется, не только в первых этажах зданий, прилегавших к площади, но и непосредственно на ее территории, отделенной от улиц каменными надолбами, поставленными в 1824 году с подачи вицегубернатора А.Я. Шмакина (в ходе этих работ был попутно измерен периметр площади, составивший 372 сажени, или около 800 метров).

По данным на 1818 год, на площади было 83 деревянных торговых лабаза, из которых 62 принадлежало татарам: в них торговали чем угодно — от хлеба до постного масла. О том, как на площади шла торговля, можно судить по докладу одного из казанских чиновников в городской думе: «Имеющаяся здесь в Казани площадь Сенная и Конная множеством народа занимаема бывает, особенно по воскресным дням зимнего времени сеном, дровами, санями с щепным и мочальным товаром, возами на лошадях впряженными, а потому и продажными лошадьми».

На площади имелись караульный дом, поставленный «против дома купца Енусова», а также платформа («плацформа») у дома правления низового округа с постом часовых и со «шлакбаумом», отмечавшим «Симбирский въезд» и нулевую версту Симбирской дороги, шедшей далее через всю Ново-Татарскую слободу, а затем вдоль Волги на юг, в сторону нынешнего Ульяновска (кстати, две главные улицы Ново-Татарской слободы, нынешние Мазита Гафури и Меховщиков, в ту пору обе звались «Симбирскими» — соответственно «Малой» и «Большой»). Разумеется, подобные посты были обустроены и на прочих городских въездах — Московском, Оренбургском и Сибирском — к слову, как раз в описываемое время (в 1818 году) старые, пришедшие в ветхость «плацформы», надолбы и «шлакбаумы» были заменены новыми «сходно с рисунками на сей предмет изданными». В ходе этих работ конный торг (вероятно, по санитарным соображениям) был ликвидирован, и стала площадь просто «Сенной».

Такой она и оставалась вплоть до большого казанского пожара 24—25 августа 1842 года, сыгравшего для Казани ту же роль, что «наполеоновский» пожар 1812 года для Москвы — стихийное бедствие (вкупе с работами по ликвидации его последствий) настолько глубоко разворошит «казанский муравейник», что вызовет мощное движение городского населения, и эти по большей части стихийные миграционные потоки самым кардинальным образом перекроят национальное и социальное пространство нашего города. В наибольшей степени этот «передел сфер» коснется района, прилегавшего к Сенной площади, почти полностью уничтоженного огнем — его коренное татарское население, ранее локализировавшееся в основном вдоль Татарской (Парижской Коммуны), Евангелической (Татарстан), Захарьевской (Каюма Насыри) и Екатерининской (Габдуллы Тукая) улиц, постепенно начнет расселяться вдоль нынешней Московской улицы, в сторону Мокрой и Ямской слобод. В свою очередь несколько старообрядческих купеческих семейств перекочуют из Забулачья в правое Прикабанье, где и закрепятся на десятилетия. Верхняя часть города с ее благоустроенными улицами, крепостью, университетом, монастырями и храмами как была, так и останется средой обитания русского дворянства, купечества и интеллигенции; но после 1842 года и в этой части города начнут потихоньку появляться жилые и доходные дома, принадлежащие богатым и влиятельным татарам.

После пожара на очищенной огнем территории начнется массовое обновление застройки в соответствии с «фасадами в новом вкусе», изданными в виде альбома в Канцелярии графа П.А. Клейнмихеля и по одному-двум экземплярам разосланными во все губернские города как руководство к действию. Изменится и Сенная площадь — ее новый облик сформируют «образцовые фасады», которые по мере их выхода из печати (с 1843 по 1852 год) будут присылаться в Казань. Своеобразной вехой в воплощении Сенной площади как татарского общественного и торгового центра станет возведение в 1845 году мечети, получившей (по наследству от близлежащей Пятой соборной) имя «Мечеть Сенного базара» — ее последующая история увлекательна и драматична, но она совершенно не укладывается во временные рамки, которые мы сами для себя очертили — не забудем о том, что основная сюжетная линия нашего повествования лежит в другой исторической эпохе, и нас давно уже ждет XVIII век. Впрочем, пусть пока малость подождет, ведь еще не было сказано ни единого слова о самом, пожалуй, знаменитом казанском семействе — Фуксов, проживавших в северо-западном углу Сенной площади, на пересечении Московской и Тихвинской улиц! Тема эта хотя и основательно заезженная, но настолько «знаковая», что, если б мне вздумалось ее проигнорировать, читатель меня бы не понял. Так что без уважаемых Фуксов — Карла Федоровича и Александры Андреевны — нам не обойтись, ну а уж после того, как познакомимся с ними, так сразу и вернемся в XVIII век — к Варламовским воротам, городовой стене и всему остальному.