«Царское распоряжение не было исполнено в полной мере, и какие-то из мечетей так и не сломали»

Летопись казанских мечетей XVI—XVIII веков

Въездная мечеть стояла в промежутке между устьями Старой и Новой Слободских улиц, выходя своей северной стеной на кладбищенскую рощу — сегодня это четная сторона улицы Парижской Коммуны (у дома № 8), где еще недавно, до постройки новодела «по мотивам» бывших лавок Сенного базара, был вход в поликлинику (красный прямоугольник на плане С.П. Саначина). Вы спросите — откуда мечеть, ведь общеизвестно, что их разрешили ставить много позже, с подачи Екатерины? На самом деле все не так линейно, как обычно представляется — и для того, чтобы в этом разобраться, следует воспользоваться материалами С.П. Саначина, опубликованными в его научной статье «Выявление месторасположений мечетей Казани елизаветинского времени», разумеется, с любезного разрешения автора.

Итак, Татарская слобода как национальный анклав возникла в 1556 году, после успешного подавления бунта магометан и выселения их из посада, без права возводить мечети — по этому поводу на освящении Покровского собора в Москве царь Иван Васильевич хвастался, что-де «град Казань взял, и капища (т.е. мечети, — авт.) все изверг». Но уже в 1593 году Казанский митрополит Ермоген (будущий герой Смуты) доносил государю Федору Иоанновичу, что «татарские многие мечети в слободе учали ставить близко посаду…» — то есть к этому времени в Забулачье вновь появились мечети, и как мы видим из записки, далеко не одна. За такое вопиющее небрежение к исполнению своих прямых обязанностей казанские воеводы Иван Воротынский и Афанасий Вяземский получили по шапке лично от государя: «а при прежних наших боярах и воеводах и дьяках мечети татарские ото взятия и по вас не бывали, и то сделалось небрежением вашим и оплошкою…».

Далее идет рекомендация воеводам по устройству в Казани слободы для новокрещенов: «Отвели б им слободу, где пригоже в остроге, или за острогом меж русских людей, а татар чтоб близко не было… И церковь бы в той слободе поставить велели, и чтоб они христианскую веру держали крепко, в церковь ходили, и умерших клали у церкви» — как и русские. По мнению С.П. Саначина, новокрещенской в XVI—XVII веках была Мокрая слобода с ее храмом Ильи Пророка. Заканчивается царский выговор грозным повелением, адресованным воеводам: «Чтоб вы мечети татарские все велели посметати и вперед татарам мечети однолично ставить не велели, то конечно б мечети татарские извели».

Поразительно, но это (вполне недвусмысленное) царское распоряжение не было исполнено в полной мере, и какие-то из мечетей так и не сломали — наступало беспокойное Смутное время, и казанские власти решили лишний раз не провоцировать мусульман на бунты, предпочтя (и вполне справедливо) просто-напросто «закрыть глаза» на идеологию, оставив все как есть. Это зыбкое равновесие (когда власти делали вид, что запрещают, а мусульмане — что исполняют законы) продолжалось до середины XVII века, когда, надо полагать, мечети все же «извели». Во всяком случае, в грамоте крымского визиря Сефер-Газы-Али ко двору царя Алексея Михайловича с явными нотками упрека отмечается, что «до сих пор тамошние (казанские — авт.) мусульмане не терпели никаких притеснений; нынешний же царь ваш вообразил себя умнее всех прежних царей, отцов и дедов своих, и вы разорили мечети и медресе». Тем не менее как минимум одна из мечетей все же сохранялась — она упоминается ни много ни мало, а в «прелестной грамоте» Степана Разина 1670 года, призывающей казанских татар присоединиться к восстанию: «буди вам ведомо, казанским посадским бусурманам и абызам начальным, которые мечеть держат, Икшею мулле, да Абызу мулле, да Ханышу мурзе, да Москову мурзе…».

Возобновление строительства мечетей пришлось (как это многим ни покажется странным) на первую четверть XVIII века — то есть на годы царствования Петра I. Так, в 1715 году англичанин Джон Белл, посетивший Татарскую слободу, писал, что «татары живут независимо в свободном отправлении своей веры». В 1722 году, после посещения татарской части города (4 июня того же года), Петр Алексеевич издал Указ, чтобы «магометанского закону мечети их, как старых, так и новых, да кладбищ, ныне учиненных, отнюдь не разорять». Еще через одиннадцать лет, в 1733 году, проезжавший через Казань академик Иоганн Гмелин писал, что «мечетей в Татарской слободе, которая отделена от города и расположена вблизи озера Булак (так в тексте — авт.), четыре». Очевидно, те же мечети упоминаются и в доносе, адресованном в Синод и сочиненном неким казанским жителем Иваном Горкуновым, в котором он пеняет, что «мечетей построено много как в самой Казани, так и в прочих местах, потому что губернаторы и воеводы побеждены подарками немалыми от иноверцев».

Интереснейшие сведения о казанских мечетях содержатся в «Экстракте» от 1742 года: «В Татарской слободе, которые при городе Казани, имелись четыре мечети при трехстах сорока двух дворах. В них по переписи мужеска полу душ шестьсот шестьдесят пять… русских и новокрещен, жительствующих во оной татарской слободе, не имеется же. А в котором де году оные мечети построены и по каким указам — того они не помнят и указов позволительных у себя не имеют. Только де слышали от прадедов и дедов своих, что из оных две мечети построены были до взятия царства Казанского, а другие две мечети построены после взятия Казани, а в котором году — не помнят же». Представляется вполне очевидным, что положение двух из этих мечетей совпадало с географическими координатами, приведенными на более позднем плане (Н. Зверева, 1750 года) и обоснованными С.П. Саначиным (т.е. ул. Парижской Коммуны, 8 — у лавок Сенного базара, и соответственно, ул. Фатыха Карима, 3 — у торца офисного здания, место же двух других сегодня определить уже едва ли возможно.

Так или иначе, в первой трети XVIII века в Казани действовали четыре мечети, и духовная жизнь местных мусульман протекала в целом достаточно ровно. Но все изменилось в сентябре 1740 года, когда ровно за месяц до своей кончины императрица Анна Иоанновна подписала Указ, регламентировавший миссионерскую деятельность среди иноверцев и устанавливавший штатное расписание Новокрещенской конторы. Множество мелких и характерных распоряжений, то и дело встречающихся в тексте Указа, свидетельствуют о том, что его автором был казанский архиепископ Лука (Конашевич), человек очень жесткий и не склонный к компромиссам. Результаты не заставили себя долго ждать — уже 19 ноября 1742 года из Сената поступило распоряжение, коим предписывалось «все имеющиеся в Казанской губернии новопостроенные за запретительными указами (Иоанна Васильевича и Федора Иоанновича — авт.) мечети сломать и строить отнюдь не допускать». И в декабре того же года команда солдат под началом прапорщика артиллерии Ивана Посысольщикова приступила к сносу священных зданий казанских мусульман — можно себе представить степень их отчаяния и вполне праведного гнева.

«…Из давних лет у прадедов и дедов и отцов наших имелись в Казанской татарской слободе и поныне у нас имелись же по нашему мусульманскому закону для моления построенные четыре мечети. А в нынешнем 1742 году в майе месяце по представлению Свияжского архимандрита Димитрия прислан из Святейшего Синода в Казанскую губернскую канцелярию указ, по которому велено имеющиеся в Казанской и в других губерниях татарские мечети, где бы оные ни были, все сломать… И по вышеописанному указу от Казанской губернской канцелярии имеющиеся у нас в Казанской Татарской слободе построенные четыре мечети все сломаны и от неимения тех мечетей по нашему закону в молитве возымели мы немалую законную себе нужду», — говорится в челобитной Сафера Умерова от имени жителей Татарской слободы.

Очень скоро в Петербурге поняли, что «перегнули палку» — и уже в следующем году Сенат распорядился приостановить снос мечетей до разрешения вопроса на конференции Синода, а затем и Синод (в рестрикте от 13 апреля 1744 года) согласился, «что те мечети, которые по доношению из Казани оставлены в целости и которые имеют до 200 лет своего существования — не должны быть сломаны», исходя из чего следует «допустить в Казани… две мечети». Но было поздно — к этому времени все четыре мечети успели уже сломать, и тогда очередным Сенатским указом (от 6 июня 1744 года) было дозволено возобновить в городе не более двух мечетей «от русских и новокрещенских жилищ в отдалении и по конец татарской слободы в поле». Однако (как мы знаем) мечети были поставлены вовсе не в поле, а в самом «сердце» слободы — у магометанского кладбища (Парижской Коммуны, 8) и на взгорке левого берега озера Кабан, на Старой Слободской улице (угол К. Насыри и Ф. Карима) — то есть на насиженных (так сказать, «мечетных») местах, отраженных на плане Н. Зверева 1750 года.

Увы, судьба этих двух восставших из небытия мечетей оказалась несчастливой и до обидного краткой — не простояв и пяти лет, обе они погорели в страшном казанском пожаре 3 мая 1749 года, уничтожившем большую часть Татарской слободы. При этом казанские церковные власти, руководимые Конашевичем, решили воспользоваться стихийным бедствием, чтобы раз и навсегда решить религиозный вопрос. Очевидно, с подачи первосвященного Луки, донесшего в Синод (в своем письме от 12 ноября 1749 года — с явным удовлетворением), что «богомерзкие мечети в Казани до основания и без остатку истреблены», из Сената «спустили» очередное определение, согласно которому татары-магометане подлежали переселению с половины территории Татарской слободы в загородную деревню Поповка, получив там «место из пустопорожних монастырских земель в пристойном расстоянии от православных церквей и русских жилищ под строение сотни дворов и одной мечети» — так началась история еще одной городской слободы, которую мы с вами знаем под именем Ново-Татарской.