«Джадидистское медресе дало татарам большое количество светских ученых и просветителей»

Древние булгары не только строили мечети, но и осваивали религиозную грамоту

Еще в начале X века арабский историк ибн Руста, упоминая земли Булгарского вилаета, писал так: «Большая часть их исповедует ислам, и есть в селениях их мечети и медресе с муэдзинами и имамами». Это показывает, что уже в первое столетие принятия ислама древние булгары не только строили мечети, но и стремились освоить религиозную грамоту.

Большое количество улемов из региона Булгарского вилаета Золотой Орды показывает, что земли Булгара продолжали славиться религиозным образованием и после трагического завоевания Волжской Булгарии в 1223—1240 гг. В хронике Таварх-и Булгария Хисамуддина аль-Муслими (которую, впрочем, критиковал по степени достоверности сам Марджани) также упоминается ряд мадрас и мектебе с известными муалимами.

Однако образование на территории исторического Булгарского вилаета оборвалось в 1552 году с захватом Казани войсками Ивана Грозного. По традиции мусульманские учебные заведения находились при мечетях, которые были разрушены в этот период. Великий русский историк Павел Иванович Мельников-Печерский в своей книге «Очерки мордвы» так описывал это тяжелое время:

В последующие годы наблюдалась определенная деградация образования. В хрониках упоминается, что народу приходилось отдавать своих детей «на обучение старухам и суфиям». При погроме 1635 года было умерщвлено большое количество улемов, сжигались арабоязычные книги.

Наиболее известный и тяжелый период — 40-е гг. XVIII в., когда по инициативе Луки Канашевича (которого сами мусульмане прозвали «Хромой Каратун») были сломаны сотни мечетей по всему Казанскому уезду. Давление на мечеть на тот момент означало давление на все образование, потому что мечеть традиционно являлась местом получения знаний у мусульманских народов.

«Просветительским центром татар всего магометанского населения Империи служит Казань»

Тем не менее тот факт, что исламская ученость присутствовала на земле Поволжья — показывает, что какие-то, иногда полулегальные, формы передачи знания были. Без возможности открыто развивать собственную богословскую традицию и свои институты молодые «требующие знания» обратили свои взоры на образовательные центры того времени, прежде всего на Бухару.

Сама Средняя Азия (в исламской традиции называемая «Мавераннахр») исторически была известна своей ученостью, оттуда происходят большое количество признанных авторитетов исламской традиции как таковой, включая авторов Кутуб Ситта, сборников хадисов, представляющих второй по авторитетности богословский источник в исламе.

Более того, Средняя Азия на тот момент была центром ханафитской правовой школы, оттуда происходит значительная часть ее самых важных авторитетов. Потому поток студентов в Бухару, известную своей ученой традицией, шел со всего мира. У обучающихся были все шансы, вернувшись, стать признанными духовными авторитетами в своих регионах или сделать себе богословскую карьеру уровня всего исламского мира.

С приходом Екатерины власть пошла навстречу мусульманам. Стратегически это был продуманный ход, потому что своя традиция образования предполагала выход мусульман из-под влияния Стамбула и Бухары. Указом императрицы 22 сентября 1788 года учреждается Оренбургское магометанское духовное собрание. Посредством этого института власть не только стремилась как-то «описать» на государственном уровне присутствие мусульман, но и отделить «благонадежных» мулл от «неблагонадежных».

Также в XVIII веке возникает сразу три медресе Татарской слободы современной Казани: Апанаевское, Ахундовское и при доме Амирхановых. Множество мадрас открывается и на селе: Кышкарское, Сабинское, Каргалинское, Стерлибашское, Шырданское, Менгерское и так далее. Уже к середине XIX века в Казанской губернии было порядка полусотни мусульманских учебных заведений.

Так описывал быт татар великий географ и путешественник Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский:

«Новометодные школы ставили цель — сформировать элиту зародившейся татарской нации»

К XIX веку в среде мусульман произошли разногласия касательно формы преподавания — на кадимистов, выступавших за традиционные программы, и джадидистов, настаивающих на реформах. Сегодня на кадимов и джадидов смотрят как на два непримиримых лагеря. Однако были и промежуточные ступени: многие кадимы выступали за ограниченное включение светских дисциплин в программу мадрас и многие джадиды ратовали за реформы исключительно в образовательной сфере, оставаясь при этом ревностными традиционалистами.

Реформы образования и введение русского языка в программу преподавания вызывали страх у кадимитских улемов. Вот как об этом писал один из самых видных кадимов своего времени, Ишми-ишан в работе «Тергиб-эльфузальиля тахлиси шаригать»:

«Быть похожим на неверных в делах мирских воспрещается; так не дозволяется и в делах преподавания; то есть обучать по методам неверующих».

Такие цитаты следует понимать в контексте своего времени. Вот что об этом писал православный миссионер-исламовед своего времени Михаил Машанов:

Программа кадимов, проходившая в традиционной системе, предполагала заучивание религиозных трудов из исламского наследия (турас) и их прямой пересказ учителю. Она предполагала изучение: наук арабского языка (сарф — морфология, нахв — синтаксис, баляга — риторика), логики (мантык), вероубеждения ислама (акыда), мусульманского права (фикх). Показателем учености было не прохождение программы, а изучение конкретных книг, шедших друг за другом. Однако хорошему правоведу были необходимы и некоторые светские науки, потому преподавание могло также включать в себя изучение математики, литературы (адаб) и астрономии. Шакириды активно занимались и самообразованием в библиотеках.

Новометодные школы поставили новую цель — кроме воспитания мусульманской элиты, сформировать элиту зародившейся татарской нации. Кроме арабского и персидского языков, начать изучать старотатарский язык (тюрки). Ученики проходили курсы также по русскому языку, геометрии и географии, музыке, истории России и тюркских народов и так далее.

В защиту кадимизма также следует добавить, что эта программа, несмотря на «буквализм», который видят в ней наши современники, давала своим результатом больших улемов, способных читать и понимать сложные богословские тексты высокого уровня. В то же время программа джадидов не успела дать свои плоды именно богословского характера — к 30-м годам коммунисты начали гонения на всех улемов, включая джадидов. В таких тонах обсуждали изменение отношения к прогрессивным муллам чекисты раннего СССР:

«Между прочим, меня в обкоме вчера спрашивали о том, почему мы не хотим разделять духовенство на прогрессистов и реакционеров. Реакционерами они считают Тарджеманова и др., по-видимому, а прогрессистом считают Камалетдинова. Этот момент вскользь задевался и в разговорах с работниками Башотдела*. Я ответил, что никакой разницы между ними по существу нет, что мы будем бить и тех, и других, никого больше не объединяя. Пока этот вопрос так и остался, но после съезда его нужно будет разработать» (выписка из 1-го письма т. Петросьяна т. Волленбергу, Некоторые вопросы по работе мус. дух., возникшие в связи с Уфимским съездом, из сборника «Ислам и советское государство; по материалам Восточного отдела ОГПУ. 1926 г.).

Зато джадидистское медресе дало татарам большое количество светских ученых и просветителей, ставших в основание новой советской мусульманской культуры.