«Шахматное сообщество крайне ретроградное и агрессивное»

«Я научился прощать шахматистам их слабости. А слабостей у них очень много»

Шахматное сообщество крайне ретроградное и очень агрессивное. Ты должен говорить обо всех одинаково, желательно одинаково уважительно, никого не обижать. Еще очень важно не говорить правду. Когда я работал в федерации и сказал, что уснул на матче Крамник — Каспаров, в меня полетели просто какие-то лепешки. Хотя я ничего такого страшного в этом не вижу. Наоборот, я сказал это для того, чтобы люди посмотрели на то, как проходят шахматные турниры, для кого все это вообще делается и зачем.

Шахматисты — это очень закрытое общество, туда никого не пускают. Это просто какой-то закрытый клуб. За 15 лет в него вошли, может быть, два-три человека. Потому что по какой-то причине в шахматах очень важен вопрос о доверии.

Я не думаю, что это связано с тем, что кто-то у кого-то воровал анализы или еще что-то, но вообще шахматы такая игра, где, как раньше считалось, раскрываться лично нельзя, иначе все тебя считают и обыграют. И поэтому круг общения достаточно узкий. И мне кажется, меня долго проверяли.

Я с удовольствием занимался шахматами, на протяжении всех этих 18 лет периодически ими занимаюсь, с какими-то, наверное, результатами, но я не готов посвящать этому себя

У меня всегда было полувосторженное отношение к топ-шахматистам. Любой из них уже для меня стоит на каком-то полупьедестале, и совершенно неважно, что он представляет собой в жизни. Я научился прощать им их слабости. А их у шахматистов очень много.

О блице и Карпове

Когда я начал заниматься у Сергея Кишнева, никакого намерения играть в турнирах у меня не было, я просто хотел научиться играть в эту игру, понимать ее, чувствовать. Но все это очень быстро сменилось общением с шахматистами, к счастью или сожалению. Среда стала занимать гораздо больше, чем сама игра. Ну и, скажем откровенно, у меня нет способностей к этой игре. Это самое важное. Я с удовольствием занимался шахматами, на протяжении всех этих 18 лет периодически ими занимаюсь, с какими-то, наверное, результатами, но я не готов посвящать этому себя.

Мне не нравится блиц. Я не люблю ни смотреть его, ни играть. Не говоря уже обо всем том, чем сейчас так увлекается шахматное сообщество — минутка на Lichess и так далее. Один сайт предложил еще и на скорости смотреть, например, на скорости 1.5. Я не понимаю, зачем вообще это делать. Можно еще биться головой о стену — тоже полезное дело. Но я сторонник шахмат как творчества.

Ответить на вопрос, есть ли у меня какие-то герои в шахматах, творчество которых мне безусловно нравится, очень мешают личные отношения. С кем у меня более-менее близкие отношения — мне начинает нравиться его творчество. Но, с другой стороны, творчество [Евгения] Бареева мне не нравится (смеется).

Мне нравятся партии сильных шахматистов. Мне очень нравится Карпов, кстати. Когда мне объясняют, что он делает

В определенные периоды я очень любил партии Крамника. Очень люблю молодого Каспарова. Одно время увлекался, как, наверное, и все, Талем. Мне нравятся партии сильных шахматистов. Мне очень нравится Карпов, кстати. Когда мне объясняют, что он делает.

«Весь мой опыт говорил, что Бареев технично соскочит. Но он вдруг согласился»

Книга («Записки секунданта», — прим. ред.) родилась из общения с Бареевым во время матча Крамника с Леко. Очень хорошо помню, как мне пришла эта идея. Она пришла в день восьмой партии, когда Женя мне написал — это процитировано в эпиграфе книги, только там лексика чуть смягчена (смеется): «Не могу уснуть, колотун бьет. Володька пошел на такую жопу!» (в книге это слово заменено на «ва-банк»). И в этот момент я понял, что этот взгляд изнутри очень интересен.

После матча я предложил Жене написать книгу — с полной уверенностью, что он откажется. У меня не было ни единого сомнения, весь мой опыт общения с шахматистами говорил, что он технично соскочит. Но он тут же согласился.

Я, кстати, полистал эту книгу недавно, первый раз за очень долгое время. Полистал, потому что Боря Гельфанд сказал мне, что он ее перечитал. Ну и я думаю — Гельфанд перечитал, могу и я перечитать. Она, конечно, очень наивная, в некотором смысле детская, но она написана с большой любовью к шахматам.

Когда я пришел работать в федерацию, это на самом деле был спасательный круг. Потому что: «Пришел какой-то хрен с горы, кто это такой вообще? А, с Бареевым книгу написал? Ну хоть что-то».

После матча я предложил Жене написать книгу — с полной уверенностью, что он откажется...

«Я оказался рядом с Дворковичем. Подсуетился, скажем по-русски»

Когда я возглавил федерацию, произошло резкое изменение моего статуса в глазах шахматистов. Я стал человеком, от которого зависит их жизнь — заработок, участие в турнирах. Мне надо было выбирать между друзьями — кто сыграет в турнире, кто не сыграет. Порой это приобретало очень драматичные формы. Но это были «технические трудности», в целом мне нравилось.

Мне в шахматном мире всегда было очень комфортно. Точнее, среди шахматистов. Потому что шахматный мир — это на самом деле обособленные понятия, их много, этих миров. Есть мир ФИДЕ — это своя возня, есть мир супертурниров, там своя тусовочка на каждом из них, есть Российская шахматная федерация. Это такие как бы планеты, которые крутятся вокруг Солнца, но очень редко во что-то объединяются. Они несочетаемы между собой.

Как я оказался во главе шахматной федерации? Цепочка случайностей. Вернее, цепочка событий, ничем не объединенных друг с другом. Это 2010 год, когда Аркадий Владимирович Дворкович пришел работать в федерацию (председателем наблюдательного совета, — прим. ред.). У него был очевидный поколенческий конфликт с [Александром] Бахом, который был исполнительным директором. Я уже не помню, что там происходило, они принимали новый устав, еще что-то.

Я на тот момент уже достаточно давно, несколько лет, общался с Дворковичем, мы были в хороших отношениях. Не в близких, но хороших. В частности, из-за общего увлечения шахматами. Я часто обращался к нему с просьбами по работе, он всегда мне по возможности помогал, я очень благодарен ему за это. И потом возникла такая ситуация, что Каспаров с Карповым провели какой-то альтернативный наблюдательный совет, и, в общем, я как-то оказался рядом с Аркадием Владимировичем. Подсуетился, короче, скажем по-русски. И как-то эта война, которая началась, началась с моим участием.

Как я оказался во главе шахматной федерации? Цепочка случайностей. Вернее, цепочка событий, ничем не объединенных друг с другом

Я в тот момент очень хотел работать в федерации. Не знаю почему, но я был страшно мотивирован. Как никогда в жизни. Мне очень хотелось занять эту должность. Мне казалось, что я там буду невероятно полезен и что мне это будет дико нравиться.

«Я был полон идей, энергии и, благодаря Дворковичу, денег»

И в итоге так и получилось. Я пришел в федерацию, в Москве был смог, дикая жара. И помню, когда я пришел первый день на работу в 10 утра, Анна Владимировна — никто ее не знает, но это некий символ федерации шахмат, которая работала там еще при Иване Грозном, то есть всегда, при всех руководителях, — она подошла ко мне и сказала: «Доброе утро, Илья Владиславович. Меня зовут Анна Владимировна. Я вам кое-что приготовила». И дала мне книгу под названием «Правила шахмат» (смеется). То есть она думала, что этот человек просто совсем с улицы.

Мне тогда очень помог Крамник. Он поддержал меня публично. Шахматисты ведь люди очень осторожные, мягко говоря, и такая поддержка мне была очень нужна в тот момент. И Крамник дал мне очень хороший совет, я, может быть, в запале тогда этого не понимал. Он мне сказал: «Илья, все решает команда. У тебя миллиард идей, ты, скорее всего, ничего из этого не реализуешь, если не наберешь команду. Занимайся только одним вопросом, никого не слушай».

И этот настоятельный совет я воспринял как руководство к действию и начал собирать команду, которая практически в полном составе до сих пор работает в федерации, чем я горжусь. И в первые 2 года мы получали от жизни удовольствие, в плане работы это было дико интересно. Потому что все [к моменту нашего прихода] было на абсолютном нуле. Это всегда приятно. Тяжело приходить «потом», а когда нет ничего — ни системы соревнований, ни интереса, ни детских шахмат, ни юношеских, сборная в полном раздрае, то есть все было плохо. И мы с нуля начали все это делать.

Мне кажется, что наша эпоха, мое время — это, как выразился Даниил Дмитриевич Дубов, «лихие 90-е», когда не знаешь, что будет завтра, но было весело. Я был полон идей, энергии и, благодаря Дворковичу, денег. Что, сами понимаете, 50 процентов успеха.

В какой-то момент — я очень хорошо его помню, это было после турнира в Лувре, который мы провели с нынешним президентом ФШР Андреем Филатовым (на фото), — я понял, что нужно начинать новый этап

Я понимал, что надо сделать огромный объем работы. И в какой-то момент — я очень хорошо его помню, это было после турнира в Лувре, который мы провели с нынешним президентом ФШР Андреем Филатовым, — я понял, что нужно начинать новый этап. Все, что я хотел до этого момента, в том или ином виде (естественно, неидеальном) мы реализовали. А дальше нужно делать совершенно другие вещи. И я понял, что сил на это у меня просто больше нет. Творческая энергия и драйв, которые у меня были и которыми я заставлял людей работать, закончились.

Поэтому где-то в начале осени 2013 года я пришел к Аркадию Владимировичу и сказал, что хочу уйти. Он сказал — ну хочешь, уходи. Отнесся к этому по-чиновничьи спокойно. Ну, «подготовь смену», еще что-то. И так получилось, что в феврале 2014 года мы и ушли вместе с ним.

Как я сейчас понимаю, моя работа закончилась очень вовремя. Потому что следующий этап… не знаю, можно ли и нужно ли его вообще реализовывать, поднимать этот гигантский камень под названием «популяризация шахмат». Я так не хотел этим заниматься... Просто считал, что это невозможно.

О Карлсене и Каспарове

Карлсена и Каспарова невозможно сравнивать. Каспаров просто влюбил в шахматы очень много людей. Карлсен привел в шахматы домохозяек? Я на эту тему могу порассуждать только профессионально — зачем нам домохозяйки в шахматах. Незачем. Если только у них нет детей, которых они хотят обучить.

Что делает Магнус, я концептуально не совсем понимаю. Бизнес «Чесс-24» я понимаю — они хотят сделать из этого бизнес. А вот лично Магнус, его образ… ну он чемпион мира, «наконечник копья», но у меня он не вызывает никаких чувств, ни позитивных, ни негативных.

Ну я вижу, что он что-то делает, турниры… Он очень любит играть в шахматы, вот это я понял.

Карлсен привел в шахматы домохозяек? Я на эту тему могу порассуждать только профессионально — зачем нам домохозяйки в шахматах. Незачем. Если только у них нет детей, которых они хотят обучить

О ФИДЕ и шахматном мире

Бывших шахматистов надо брать только на консультационную работу, а не в руководство, как в той же ФИДЕ. Они должны тебе говорить: «Эй-эй, чувак, в шахматах так не делают». Как у нас Бареев был в федерации. Он говорил: «Вы что, с ума сошли, что ли?». В этой работе нужно все время сочетать желание распахнуть двери, но при этом никому не прищемить сильно руки. Чтобы все участники процесса не «возбухали».

Потому что самое худшее, что может быть — это когда тебя не принимает шахматный мир. Вот этот разрозненный мир, состоящий, как Мальдивы, из тысячи островков, — когда он тебя не принимает, это ужасно. Это то, что происходит сейчас с ФИДЕ. Не спонсоры не принимают ФИДЕ, не в этом дело.

В ФИДЕ не могут наладить контакт с шахматным миром. И это главная беда. В каком направлении идти — это тебе подскажет жизнь, но когда ты не в контакте с больным, как ты можешь его лечить?

Надо быть в контакте с людьми, это я понял, работая в федерации. Не просто болтать с ними, а понимать, что им надо, чем они живут. Это работа профессионального обученного менеджера, а не шахматиста.