Михаил Виноградов: «В России любой прогноз вроде «Через два года начнется!» обретает особую энергетику»

«Четкой стратегии по Грузии у российской власти нет»

— Михаил Юрьевич, если не возражаете, начнем с актуального. Вы согласны, что российская власть непропорционально жестко отреагировала на происходящее в Грузии? Как будто даже радостно ухватившись за эту тему?

— Я думаю, жесткая реакция российской власти была довольно неожиданной в том числе для нее самой. Мы ведь не видели какой-то мощной дестабилизации в Грузии. Пока до конца не понятно, идет ли речь о «санкциях 2.0» в отношении Грузии, или о демонстрации значимости жизни россиян, которым что-то угрожает, или о попытках растянуть международную повестку, когда Зеленский на образ врага не очень годится, а Лукашенко все время выкручивается и уклоняется от этого образа.

Все-таки похоже, что, сказав «А», власть не планирует говорить «Б» и вводить дальнейшие санкции. Четкой стратегии по Грузии не оформилось, все выглядит скорее как экспромт. Четкого объяснения, в чем, собственно, причина гнева российской власти, не прозвучало, поэтому мы можем только интерпретировать.

Можно, конечно, предположить, что российские власти таким образом дают сигнал другим постсоветским странам, где могут назревать революции: есть революция — нет туристов. Но, опять же, вряд ли это в полной мере повлияет на урегулирование тех внутренних противоречий, которые существуют в каждой из них и иногда приводят к волнениям.

— А где это вообще может повториться?

— Ну, если помните, в прошлом году была Армения. Есть некая общая тревожность российской власти, возможно, избыточная, перед накоплением прецедентов майданности в самых разных странах. Их, в принципе, было немало — в Абхазии, Аджарии, я сейчас не говорю даже о якорных странах.

Но, опять же, пока реакция России вызывает ощущение скорее экспромта, нежели принципиального пересмотра кавказской политики. Тем более с учетом того, что в Грузии, как и на Украине, нет пророссийской пятой колонны, на которую можно было бы делать ставку. Ну и, по большому счету, после 2014 года территория СНГ в значительной степени потеряна для российского влияния, и какого-то серьезного поворота в сторону попыток склеивать бывший СНГ и создавать там мощное влияние я не вижу.

По большому счету, после 2014 года территория СНГ в значительной степени потеряна для российского влияния, и какого-то серьезного поворота в сторону попыток склеивать бывший СНГ и создавать там мощное влияние я не вижу

«Ситуация пониженных рейтингов власти и пониженных ожиданий оппозиционной активности»

— Ожидаете ли вы сюрпризов на губернаторских выборах в сентябре, схожих с теми, что произошли годом ранее?

— Чтобы их ожидать, должны оформиться избирательные кампании, которых пока нет. Понятно, что есть потенциально проблемные территории. Они и в прошлый раз существовали, какие-то из них выстрелили, вроде Хакасии, какие-то — нет, где-то появились новые, а где-то, где ждали проблем, все прошло довольно благополучно.

Особая проблема — там, где не произошло смены губернаторов, это Вологодская, Волгоградская области и отчасти Ставропольский край. В Вологодской области рейтинги власти не зашкаливают, в Волгоградской происходит интенсификация внутренней борьбы, был арестован экс-глава регионального управления Следственного комитета. Кроме того, пока не последовало публичного заявления Путина о поддержке кандидатуры действующего губернатора Андрея Бочарова. Во всех этих случаях не происходит перезагрузки и предъявления новых лиц, которые могли бы частично сбросить усталость от несменяемости власти на разных уровнях.

Понятно, что не все новые врио стартовали одинаково качественно. Однозначно успешных примеров, вроде башкирского, меньше, чем примеров, оставляющих пространство для двусмысленности — как в Республике Алтай, на Сахалине, да и в большинстве территорий, где появились врио, особенно если они были не слишком укорененные. Как недавно сказал врио губернатора Липецкой области Игорь Артамонов: «Мне пофиг на выборы, выиграю я или нет. Если не выиграю, моя семья будет только довольна». Что, наверное, не служит для его потенциальных латентных сторонников сигналом: «Нет, мы должны обязательно прийти на выборы и поддержать Артамонова».

Конечно, многое зависит от федеральных рейтингов власти. Мы видим, что они близки к историческому минимуму и особенно не отрастают. Но это не сопровождается сегодня мощной политизацией, каким-то сильным всплеском и тем более эпидемией протестной активности. Ее больше, чем в прошлом году, но те же Екатеринбург или Сыктывкар не стали прецедентами для других территорий. Мы видим, что вспышки политизации проходят достаточно стремительно, буквально за несколько дней, как это недавно произошло в Москве без особых усилий со стороны организаторов. Такое тоже возможно, но пока сложилась ситуация пониженных рейтингов власти и пониженных ожиданий оппозиционной активности.

А в ряде территорий мы наблюдаем осознанную тактику, когда кандидаты от оппозиции еще более невзрачны, чем кандидаты от власти, чтобы, не дай бог, не повторить успех Владимира Сипягина во Владимирской области. Яркий пример в данном случае — кампания в Санкт-Петербурге.

— К слову, питерский врио Александр Беглов, как и сахалинский Валерий Лимаренко, идут на выборы в статусе самовыдвиженцев, будучи членами «Единой России». А как на это смотрят в самой «Единой России»? Или ее мнение в данном случае никого не волнует?

— В «Единой России» к этому относятся с переживанием. Ей все-таки важно подкреплять собственный аппаратный статус. В то же время «Единая Россия» ощущает, что сегодня она не является таким аллергеном, каким была в 2011 году. В этом плане борьба с призраком 2011 года, когда любая идентификация с «Единой Россией» оказывалась нежелательной, партию вряд ли радует. В то же время мы видим примеры, показывающие, что это бывает необходимо, как в недавнем случае с московской чиновницей, главой одной из управ, которая заявила о приверженности «Единой России» и была тут же освистана гражданами.

Тенденция прятать бренд «Единой России» не нова. Но у меня пока нет ощущения, что эта партия воспринимается избирателем как-то отдельно от власти и неидентификация «Единой России» позволит потенциально ненавидящему власть избирателю проголосовать за нее (то есть за власть). Пока какого-то принципиального водораздела между шестью кампаниями, где губернатор или врио идет не от «Единой России», и всеми остальными, я бы сегодня не делал.

«Единая Россия» сегодня не старается напоминать о себе из каждого утюга, и в известной степени это обеспечивает нейтралитет части общества. Не возникает ощущения усталости от назойливости, от апелляции к замечательному партийному бренду

— Почему вам кажется, что «Единая Россия» сегодня не настолько сильный аллерген, как в 2011-м?

— Если посмотреть динамику рейтингов власти последнего года, а она не самая утешительная, мы увидим, что колебания рейтинга президента, премьера и «Единой России» примерно сопоставимы. То есть нет такого, что президент упал на 5 процентов, а «Единая Россия» — на 30. Есть зазор в считанное количество процентов, не более того.

«Единая Россия» сегодня не старается напоминать о себе из каждого утюга, и в известной степени это обеспечивает нейтралитет части общества. Не возникает ощущения усталости от назойливости, от апелляции к замечательному партийному бренду. Понятно, что люди все равно расколоты по отношению к «Единой России», но это вполне нормально в отношении любой партии.

В части территорий избиратель «Единую Россию» подзабыл, а значит, не воспринимает ее как самостоятельного игрока, играющего за «силы зла», который портит всю репутацию замечательному президенту, премьеру и губернатору.

«Избиратель «сломался», он все больше хочет высказываться сам»

— Один из ваших коллег предсказывает смену режима в России уже в ближайшие 2 года. С другой стороны, еще 2 года назад некоторые считали, что Россия беременна революцией, а после этого случилась пенсионная реформа — и ничего.

— Ну, как говорится, гуманитарные науки предсказывают тенденции, но не предсказывают сроки. Понятно, что происходит некое накопление вызовов. И понятно, что режим в целом достаточно устойчив. Он, возможно, менее устойчив, чем был год назад, хотя испытание пенсионной реформой прошло достаточно спокойно. С точки зрения большой истории, невыборный период — это время, когда можно позволить себе и снижение рейтингов, и спуск протестного пара, как в тех же Москве, Екатеринбурге и в других территориях. С другой стороны, естественно, имеет место некое невротическое восприятие событий последнего года, в том числе в коридорах власти. Потому что и избиратель «сломался», он все больше хочет высказываться сам и все меньше — слушать тот контент, который предлагают ему действующие игроки.

Понимаете, вопрос о власти не решается на выборах — его решают каждый день. И в этом смысле вполне естественно задаваться вопросом о распаде, внеплановой смене режима и т. д. Мы сейчас делаем большое исследование политических сериалов, в том числе американских, и, скажем, в американской сериальной традиции вопрос: «А что будет, если все рассыпется — например, если в один день погибнут все руководители страны, или если президент окажется злодеем» — этот вопрос и этот страх все время проговаривается. И, как ни странно, это делает политическую систему более устойчивой. И, наверное, в силу того, что в России этот страх не проговаривается, любой разговор о том, что «я точно знаю», «аналитики ФСБ предсказали», «через 2 года начнется», обретает особую энергетику и цитируемость.

На мой взгляд, источником проблем российской власти в значительной степени является сама власть. Здесь вопрос масштаба «фабрики креатива», способного каждым своим дальнейшим шагом ослаблять действующую власть. Пока, при запрещенном, подвешенном в воздухе вопросе о 2024 годе и каком-то количестве других запрещенных вопросов, некий потенциал прочности и некая свобода маневра у власти все-таки есть. Это можно реализовать и в виде больших политических проектов, конструктивных или деструктивных, или попытаться вообще вывести политику из пространства сакрального, пространства борьбы сил добра и зла, в какую-то более функциональную сторону, или усилить акцент на местном патриотизме. Есть еще какое-то количество вариантов, которые будут сохранять за действующей властью свободу маневра.

Так что я не скажу, что среди экспертов есть какая-то уверенность, что через 2 года будут какие-то совершенно другие реалии, но «проговор» этого страха (или надежды — у кого как) сам по себе допустим и порой полезен.

Избиратель «сломался», он все больше хочет высказываться сам и все меньше — слушать тот контент, который предлагают ему действующие игроки

— Но ответ на этот вопрос вы начали с того, что некая критическая масса недовольства все-таки накапливается…

— То, что лето 2018-го и лето 2019-го были власти скорее в минус — с этим вряд ли кто-то станет всерьез спорить. С существующим запасом прочности такое ослабление можно себе позволить, не допуская паники. Но, естественно, вы никогда не знаете, возникнет у вас в лагере паника или нет, глядя в том числе на негативную рейтинговую динамику. Пока в целом ее не возникло, хотя не ко всем вызовам власть до конца готова.

Какие-то уроки действующая власть, конечно, извлекла. Оперативные компромиссные решения по Екатеринбургу, по делу Голунова, в принципе, сработали на усиление ее позиций и расширение свободы маневра. Но при этом на уровне коллективного опыта все равно остается стереотип, что никаких уступок делать нельзя, это ведет к распаду государственности и т. д.

Естественно, любая тактика имеет пределы эффективности. Иногда уступки вызывают новую волну негатива, пересобирают протест, а иногда протесту достаточно дать выплеснуться, чтобы он сам по себе рассосался. Как это было, например, с волнениями в Москве по поводу реновации, которые, казалось, прямо ставили действующую власть в пограничную ситуацию, а потом люди неожиданно переконцентрировались и забыли об этой теме. Столь же стремительно рассыпалась, как и собралась, мощная мобилизующая волна в связи с делом Голунова.

Естественно, любой политик, думая об удержании власти, разнообразит свои тактики, стремится удивлять. Какого-то рецепта успешности — «никогда не уступай», или, наоборот, «всегда уступай и будешь по-прежнему у власти», к счастью, не существует.

«Я против того, чтобы слово «русский» было под запретом»

— Вы недавно писали в своем «Фейсбуке», что склонны согласиться с проектом ЛДПР об упрощенном предоставлении русским российского гражданства. Одна из читательниц ответила вам довольно резко («только русским — это безумие»), но, по сути, почему действительно не облегчить предоставление гражданства не только русским, но и представителям других коренных национальностей?

— Я в публичной экспертизе обычно стремлюсь не занимать какую-то политическую позицию и вообще не слишком обуреваем страстью выйти и всем все это высказать. Пост не был каким-то криком души или попыткой залезть на патриотическое поле, на которое я никогда особенно не претендовал. Просто возник некий информационный повод и волна негативного хайпа вокруг него.

В известной степени я против того, чтобы слово «русский» было под запретом. Когда говорят, что «Россия для русских» — это экстремистский лозунг, у меня возникает вопрос — а для кого же она еще? Для кого Россия, как не для русских, которых в стране больше 80 процентов? Почему этого необходимо стыдиться? Это же не означает, что Россия больше ни для кого.

Мне, как этническому русскому, показалось, что идея облегчения процедуры получения гражданства для русского населения в чем-то менее манипулятивна, чем, например, раздача паспортов на территории Абхазии, Украины и так далее, когда это является частью политической технологии, несколько девальвирующей принцип восприятия гражданства как такового. А дальше можно смотреть: если тема актуальна для татарского сообщества, ну давайте об этом поговорим, давайте его услышим.

Понятно, что существует некая необходимость компенсировать приток населения из стран Центральной Азии и Южного Кавказа. Та же Москва исторически была городом, куда ехали и немцы, и люди с Востока. Поэтому неплохо, когда у государства формируется политика предпочтений — кто желателен в качестве мигрантов. На самом деле это элемент ответственного политического поведения. Никто в данном случае, как мне кажется, не ставит под сомнение место той же татарской общественности. Отношение к татарам в России исторически достаточно уважительное, возможно, даже до неразличения, русские часто не видят в татарах чего-то нерусского. Это может быть обидно, может быть прикольно — всем по-разному.

Так что на фоне того, что говорит Зеленский — «давайте, украинцы, мы ждем вас здесь», вполне нормально не бросать слово «русские» в топку утопических проектов вроде «Русского мира», а ориентироваться именно на бытовые удобства, которых заслуживают наши в широком смысле соотечественники.

Когда говорят, что «Россия для русских» — это экстремистский лозунг, у меня возникает вопрос — а для кого же она еще? Для кого Россия, как не для русских, которых в стране больше 80 процентов? Почему этого необходимо стыдиться? Это же не означает, что Россия больше ни для кого

— С какой целью вы здесь, в Казани?

— Собственно, цель — это сегодняшнее мероприятие (заседание экспертного клуба «Волга» на тему «Соучастие жителей как фактор качественного развития городской среды», — прим. ред.), проведение экспертного семинара, ну и плюс мы немного посмотрели республику, отчасти по моей просьбе. Съездили в Болгар, Иннополис. В Казани я не первый раз, но мне не хватает пребывания в других заметных населенных пунктах республики. По возможности, я всегда стараюсь проезжать регион.

А Болгар — это такой идеологически значимый, якорный проект, мне было интересно посмотреть, как он реализуется. Мне доводилось бывать в подобных музеях, есть с чем сравнить. Вообще, проекты, связанные с акцентом на местную идентичность, интересны в том числе на фоне местного патриотизма, о котором я в последнее время немало говорил и который мы исследовали. Кроме того, у меня историческое образование, и мне интересны те материи, которые в нашем курсе отечественной истории изучались достаточно пунктирно — Золотая Орда, территории до вступления в Российскую империю. У меня возникло другое эмоциональное восприятие, которое я считаю для себя очень полезным.

— И как вам качество реализации этого проекта?

— Интересно и достаточно качественно сделано. Может быть, в условиях того, что сохранилось, стартового материала было не так много и у авторов проекта была известная свобода рук в создании именно какой-то эмоции, ощущения причастности к мощным пластам всемирной истории. Мне кажется, это может быть интересно и для жителей республики.

Степень развития туристической привлекательности там сравнима с Мышкиным Ярославской области (не знаю, корректно сравнивать или нет). Но если Мышкин немного фриковый проект, не идеологический, то Болгар — это все-таки обнаружение на карте истории увлекательной новой темы. Я в «Фейсбуке» дал фотографию Белой мечети, и, судя по откликам, это зацепило подписчиков.