Новости раздела

«Я билась с молодыми людьми, которые объясняли мне, как было здорово в советское время»

Историк литературы Наталья Громова о «советском» в каждом из нас, возрождаемом имперском синдроме и русском желании на все плюнуть и жить мечтой

Ни охаивание советского прошлого, популярное после перестройки, ни проснувшаяся позже у многих симпатия к СССР и Сталину не являются, по мнению историков, началом настоящей рефлексии, осознания пережитого в те времена. Почему нельзя просто так взять и зачеркнуть советское прошлое и как опыт репрессий и цензуры влияет на сознание россиян — об этом и о многом другом в своем интервью «Реальному времени» рассказывает известный писатель, историк литературы Наталья Громова.

«Я увидела, как их ломало и крутило, как они превращались из достойных в недостойных»

— Наталья Александровна, все ваши книги так или иначе связаны с постреволюционной судьбой писателей, поэтов, людей, соприкасавшихся с литературным процессом советской России. Трансформация неординарной личности в советском обществе — это проходит через все ваше творчество. Чем вас так привлекает эта тема, почему вы снова и снова к ней возвращаетесь?

— Я на этот вопрос подробно отвечаю книгами и романами. В частности, в книге «Ключ» я рассказываю о том, как приблизилась к этой теме. Перескажу в двух словах ее сюжет. Я окончила философский факультет, шли 90-е годы, я изучала и любила Достоевского, у меня были безумные идеи открыть издательство, я работала учителем, печаталась в газете «1 сентября». Получила также театральный опыт, в течение 10 лет писала пьесы. Мой первый муж был внуком поэта Владимира Луговского, который мало тогда меня занимал. Но когда мы уже расстались с мужем и были с ним в добрых дружеских отношениях, и когда начали умирать старики, моя свекровь, дочка Луговского, ко мне очень хорошо относившаяся и знавшая, что я когда-то работала в энциклопедии и немного разбиралась в архивах, пригласила меня изучить архивы ее отца.

Это было начало пути. А дальше передо мной открылось удивительное: я вдруг поняла, что существуют официальные барабанные звонкие советские поэты, у которых при этом была другая, вторая и даже третья, скрытая жизнь. Сначала я читала переписку из эвакуации в годы войны, это целое полотно… Что такое ташкентская эвакуация? Это Чуковский, Ахматова, Надежда Яковлевна Мандельштам. И эта тема очень мало изучена. У меня в руках была интересная переписка, в том числе Луговского с Еленой Сергеевной Булгаковой (третья жена Михаила Булгакова, прототип Маргариты в романе «Мастер и Маргарита», — прим. ред.), которой он тогда был гражданским мужем, что уже для меня было любопытно. Я по природе исследователь и ужасно люблю распутывать романы, истории. Я дернула за ниточку, стала расспрашивать, искать…

«Передо мной открылось удивительное: я вдруг поняла, что существуют официальные барабанные звонкие советские поэты, у которых при этом была другая, вторая и даже третья, скрытая жизнь». Фото au.ru

Мне надо было выяснить, кто уезжал из Москвы 14 октября 1941 года — это был потрясающий поезд. В нем ехали Эйзенштейн, Любовь Орлова, все академики, ученые, Зощенко. Поезд был набит «золотым запасом» страны. И в этом поезде, кроме прочих, ехала Татьяна Александровна Луговская, сестра Луговского, который бежал с войны, и его объявляли чуть ли не трусом. Также в нем ехала женщина, книгу которой мы все в конце 1980-х знали наизусть, она называлась «Скрещение судеб». Звали женщину Мария Иосифовна Белкина, она написала, на мой взгляд, лучшую книгу о Цветаевой, с которой она была знакома.

Я разбирала архив Луговского в доме писателей в Лаврушинском переулке. Тогда меня и познакомили с 88-летней Марией Иосифовной. С этого, наверное, все и началось. Она была человек жесткий, историю наших сложных отношений я описала в романе «Ключ», его перевели на английский язык с другим названием — «Москва 30-х годов».

С Марией Иосифовной мы сначала разговаривали про войну. Про Цветаеву мы начали говорить спустя время, потому что мне было интересно то, что никому не известно (про Цветаеву же, казалось, мы знали все). Так как ее муж, Анатолий Кузьмич Тарасенков, был литературоведом и библиофилом, собравшим большую коллекцию русской поэзии первой половины XX века, она очень неплохо разбиралась в литературном процессе. Она поведала мне огромное количество историй, которые я записала. Сначала у меня вышла книга «Все в чужое глядят окно», потом — «Дальний Чистополь на Каме», затем — «Узел». Эти книги она застала. Наши отношения становились все ближе, и в какой-то момент она сказала, что должна доделать одну важную работу — написать книгу о своем муже, о его трагедии, его раздвоенности, о том, как он любил поэзию и как он ее предавал, писал страшные статьи о Пастернаке, которого обожал. Но не успела. Она отдала мне весь архивный подготовительный материал, перед которым я просидела какое-то количество лет в тоске и ужасе, потому что ее уже не было в живых, а к мужу ее мне трудно было проникнуться особой любовью.

Так меня втянуло в круг этих тем. Я пошла в государственный литературный архив. Ходила к Лидии Борисовне Лебединской, к Леониду Даниловичу Аграновичу, Елене Цезаревне Чуковской и многим другим старикам. «Уходящая натура». Они абсолютно откровенно рассказывали мне про свое время. Это были не только 30-е и 40-е годы, но и 50—70-е, у меня много материалов про Твардовского и других. Но пока не хватает сил про все это написать.

Я начала этим заниматься в начале 2000-х годов, и тогда всех интересовал исключительно Серебряный век. Куда бы я ни приходила, мне говорили: «Кому вообще это нужно — ваши материалы о советской жизни и о советских писателях?» Как оказалось, мне надо было подождать лет десять, после чего это стало невероятно востребовано — и в положительном, и в отрицательном ключе: одни стали примерять на себя советские костюмы, другие стали понимать, что с этого начинаются все наши беды.

Луговской был мне ближе всех, даже в семейном смысле. Он был человеком, который именно в Ташкенте, находясь в депрессивном состоянии, стал писать огромную книгу поэм «Середина века», подобную ахматовской «Поэме героя» и «Доктору Живаго» Пастернака. Она начиналась с поэмы «37-й год», в которой он, человек с советским менталитетом, приходит к осознанию случившейся со страной беды. Потом он переделал эту книгу, потому что очень боялся. Но этот слой его жизни, который вышел наружу, меня поразил. И когда я стала изучать других, то увидела, как их ломало, крутило, как они превращались из достойных в недостойных. Я стала искать, в чем тут причина, на каком этапе это происходило, и находила ответы. Я работала с каждым героем отдельно, хотя, скажу вам честно, что это не совсем академичный подход. Меня некоторые серьезные литературоведы за это ругают, но я иду каким-то своим путем.

Пастернак писал стихи о Сталине по внутреннему велению

— И в чем же причина их ломки? На каком этапе это происходило?

— Наверное, лучше всего на это отвечает книга «Узел. Поэты: дружбы и разрывы». Подобные книги проще писать, когда ты говоришь об одном человеке и его окружении, но здесь я пыталась взять некий слой людей, что само по себе всегда очень сложно. Я пыталась посмотреть на своих героев сквозь призму времени. Когда ты смотришь на изменения, которые с ними происходили от 1927 года к 1937-му, то становятся понятны превращения людей. Особенно это видно сквозь дружеские и человеческие связи… Например, Борис Леонидович Пастернак, в середине 20-х годов близкий друг Николая Тихонова, советского поэта, будущего лауреата сталинских премий, но в то время еще молодого, пылкого поэта, ученика Гумилева, подающего большие надежды… Другой близкий друг Тихонова — Луговской. И через эти связи открывается трагедия. В 1920-е годы люди свободно объединялись в кружки, сообщества футуристов, обэриутов, конструктивистов и так далее. Эти сообщества создавались не столько по профессиональным, сколько по дружеским связям. В 1927 году усиливается цензура. А к 1929 году, который у нас называется годом великого перелома, все изменилось. При этом люди не знали о том, что живут в страшный исторический момент, когда должны будут пожертвовать всем. Им, казалось, что все тяжелое и трагическое осталось во времени Гражданской войны.

«Пастернак для меня — это человек, который ведет себя по-своему безупречно. Про него много чего говорят, но он был честен сам с собой, честен со всем, что он делает. Даже когда он пишет стихи о Сталине, он делает это по внутреннему велению, которое потом будет для него тягостно». Фото culture.ru

Со времени великого перелома власть «железной рукой» — раскулачиванием, массовыми арестами и расстрелами — начала насаждать сталинскую диктатуру. И тогда все эти объединения, кружки просто посыпались. Способствовала этому Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), которая, выполнив свою миссию по разрушению свободных сообществ, вскоре была так же благополучно разогнана.

В 1934 году начинает строиться Союз писателей, управляемый муравейник, где писатели и поэты по отношению друг к другу занимают определенное положение. Например, Пастернак вдруг окажется в президиуме Союза писателей, его даже попытаются сделать Первым советским поэтом. Но для него это станет настоящей драмой, и он сделает все, чтобы бежать от подобной роли. А Николай Тихонов, наоборот, во власти закрепится и останется. Луговской постарается жить вне всего, он будет делать, что надо, но будет ускользать от власти, ощущая интуитивно, что это опасно и губительно для творчества.

Вот так каждый день литераторы, совершая тот или иной выбор, переходя со ступеньки на ступеньку в советской писательской иерархии, разрушали дружеские, а порой и человеческие отношения. Собрания, проклятья товарищей, распределение дач и квартир. Пастернак, да и не только он, часто признается, что не может писать в этой атмосфере. Вообще, эта тема подспудно становится темой дневников, подцензурной литературы. Свобода и власть, писатель и власть, положение художника, из которого уходит вещество поэзии… Это фиксируется писателями и поэтами, они все прекрасно это понимали, что возможности писать у них становилось все меньше и меньше.

Пастернак для меня — это человек, который ведет себя по-своему безупречно. Про него много чего говорят, но он был честен сам с собой, честен со всем, что он делает. Даже когда он пишет стихи о Сталине, он делает это по внутреннему велению, которое потом будет для него тягостно. Он сначала переживает все вместе со страной, в отличие от людей, которые просто приспосабливались. Но, затем, когда он занимает негативную позицию по поводу ареста Бухарина или же расстрела маршалов (отказываясь подписывать групповое письмо писателей) в 37-году, Пастернак превращается в зачумленного — другие писатели его обходят стороной.

«Один из главных писателей, который понял и произнес это много раз — Михаил Булгаков, написавший в «Мастере и Маргарите» и в своем предсмертном драматическом наброске о том, к чему приводит обмен таланта на быт и комфорт». Фото culture.ru

И все это сказывается на том, что они пишут. Один из главных писателей, который понял и произнес это много раз — Михаил Булгаков, написавший в «Мастере и Маргарите» и в своем предсмертном драматическом наброске о том, к чему приводит обмен таланта на быт и комфорт. Это драма не только литературы, это общая драма. Но в литературе ее лучше видно, потому что поэты и писатели часто фиксировали состояния раздвоенности, кризиса. И до нас, как ни странно, несмотря на уничтожение дневников, писем и так далее, удивительным образом какие-то клочки дошли. После смерти Сталина многие старались что-то записать. Из этих рассказов, воспоминаний и ощущений я и ткала свое полотно.

«Казалось, что советское кончилось, но стоило нажать на маленькую кнопочку, и все опять проснулось»

— Вы сказали, что эта тема стала вдруг всем интересна в начале 2010-х. Почему?

— Я закончила свою книгу «Распад. Судьба советского критика» в 2009 году. На нее было очень много отзывов, меня стали приглашать те же люди, которые в свое время не обращали на другие книги никакого внимания. Понимаете, советская интеллигенция любила эмиграцию, любила Серебряный век, любила XIX век, она вся питалась соками того, что было запретно, потаенно. В школах и институтах кормили другим. И разумеется, на книжных полках стояли собрания сочинений советских писателей, которые отнимали место у Ахматовой, Мандельштама, Пастернака и многих других, вычеркнутых из памяти. Поэтому, когда рухнула советская власть, нужно было восстановить равновесие. И тем людям, которые образовывали нашу интеллектуальную культурную элиту, казалось абсолютно искренно (собственно, как и мне), что они-то не советские, что они от этого ушли далеко, убежали, и они-то как раз принадлежат к той дореволюционной чудесной культуре. Но вскоре с тоской и ужасом мы стали открывать (и чем дальше, тем больше, а сейчас уже просто по полной программе), что советское не уходит само. Это очень тяжелая мучительная работа. Надо сначала осознать, что случилось. Мы не можем это взять и просто зачеркнуть. Я сама думала, что советского больше нет. Но потом я столкнулась с тем, что оно и в прошлом, и настоящем. Это все травма, драма, и ее нельзя обойти.

Тогда мне очень приличные люди признались: «Мы не хотели вновь видеть этот советский мир, нам не то чтобы не нравилось то, что ты пишешь, мы не хотели про это знать. Но спасибо тебе большое, это приблизило нас к пониманию самих себя».

«Я сражалась, билась с большим количеством молодых людей, которые мне объясняли, как было здорово жить в советское время. И я поняла, что произошло некое раздвоение истории. Голосование «Сталин — любимый герой» — один из примеров». Фото anews.com

И появились в том же «Знамени» в 2012—2013 годах целые совмещенные номера о советском времени, это был запрос на рефлексию о прошлом. Но потом этот процесс пошел куда-то не туда. Вдруг возродился советский имперский синдром и так далее. Ужасно. Казалось, что советское кончилось, но достаточно было только нажать на маленькую кнопочку, и все опять проснулось. И тогда возникло то, что было у меня вызывало недоумение. Людям, симпатизирующим СССР и Сталину, будем говорить прямо, типа Захара Прилепина, очень нравились мои книжки, они находили в них свой позитив, хотя я писала драму, трагедию. Когда Прилепин стал писать про Луговского и просить у меня о какой-то помощи, я ему прямо ответила: «Луговской был жертвой, и он понимал это, и он умер из-за того, что панически боялся возвращения сталинизма. Хрущев в конце 50-х, после венгерских событий, нападал на интеллигенцию, и у Луговского на этой почве случился третий инфаркт, он боялся, что вновь вернутся прежние времена».

Я сражалась, билась с большим количеством молодых людей, которые мне объясняли, как было здорово жить в советское время. И я поняла, что произошло некое раздвоение истории. Голосование «Сталин — любимый герой» — один из примеров. Не знаю, к чему это приведет. Я продолжаю свой тяжкий труд рефлексии, бесконечной работы на эту тему. Для меня однозначно расставлены приоритеты. В книгах я стараюсь никому не раздавать ярлыков, я понимаю, в какой эти люди попали переплет, я их не сужу. Они первый раз жили в той страшной советской истории, и они не знали, что и как бывает. Но я осуждаю тех людей, которые уже читали и шаламовские, и солженицынские тексты, они не имеют права искажать правду. Я говорю прежде всего об интеллигенции. Я не говорю о нашем несчастном безумном народе, который очень редко приходит в сознание.

«Россия — страна-подросток»

— А что же это такое — то «советское», которое мы вдруг в себе обнаружили? И почему оно до сих пор нас привлекает и влияет на нас?

— Первый момент. Советская история в своем начале была мощно энергетически заряжена. Люди, которые к ней обращаются, не знают, к чему они обращаются. Они обращаются к некоему советскому мифу. И тут надо разбираться, что их привлекает: докторская колбаса за 2,20 или космос, или им нравятся стихи и идеологические фильмы, где все разложено по полочкам? С каждым случаем надо разбираться отдельно. Но если говорить в общем, мы должны признать, что идея построения нового общества и создания нового человека была очень сильная идея, которая захватывала и Ромена Роллана, и Бернарда Шоу, и всех тех людей, которые приезжали в СССР и искренно все это воспринимали. Никто никогда подобного эксперимента над обществом не производил, это было впервые. И вообще левая идея в XX веке была чрезвычайно популярна. И она продолжает излучать свое сильное свечение. Причем мне более всего странно видеть ее влияние не здесь, а когда я приезжаю в благополучную западную страну и вижу этакую «левизну»… Особенно во Франции, там и троцкисты есть, и марксисты, им это чрезвычайно нравится, у них пап и мам никто не зарезал, не сажал в тюрьмы, поэтому они могут так развлекаться.

«Надо разбираться, что их привлекает: докторская колбаса за 2,20 или космос, или им нравятся стихи и идеологические фильмы, где все разложено по полочкам?» Фото sputniknews.com

Во-вторых, есть болезнь, которая очень долго лечится. Она называется «имперский синдром». Она накладывается на Советский Союз, который сумел перезагрузить российскую империю. И эта штука очень болезненная, потому что от Англии до Испании идея империи продолжает будоражить сердца. Это очень приятно — быть частью чего-то большого, прислониться к чему-то великому, не думая о том, какие это имеет последствия. Об этом люди думать не желают.

Кроме того, у людей в России сохраняется это вечное желание не каждодневного труда, не любви к своему дому, месту, где ты живешь, но желание перескочить из сегодня сразу в некое само собой возникшее благополучие. Или отдать свою жизнь за великую идею. Не детей накормить, а спасти человечество. Не убрать грязь около дома, а пойти «землю в Гренаде крестьянам отдать». Это вообще свойство русской души. Русский космизм на этом основан, весь Маяковский на этом построен. Это нежелание вот этого глупого, как они считают, протестанского труда, где ты ответственен за свое дело, за свою работу, где есть закон, где есть порядок. Нет, мы этого не хотим. Я это знаю, так как сама человек абсолютно русский по своей природе. Я знаю это хаотическое начало в себе. Это желание на все плюнуть, бросить и жить мечтой. К несчастью, это такая штука, которая очень тяжело уходит.

— А при каких условиях она может уйти?

— Нация должна много раз потерпеть поражение и почувствовать, что она заблуждается. Я думала, что мы уже пережили много поражений в конце 80-х. Но мы опять и опять себя уговариваем, что нам все плохое сделали другие, кто-то подстроил, то есть вообще спрашивать с себя у нас не принято, обязательно во всем виноваты враги. Это подростковое сознание. Россия — это такая страна-подросток, которая еще не созрела. В этом тоже есть драма. Исправить это можно, если бы такую возможность дали культурной части общества. Выправить путь можно, но пока мы идем в противоположном направлении. Но все равно я надеюсь, верю в лучшее.

Окончание следует

Наталия Федорова
Справка

Наталья Громова — историк литературы, прозаик, литературовед, драматург, журналист, педагог, музейный работник, научный сотрудник. Премия журнала «Знамя» (за архивный роман «Ключ»), финалист премии «Русский Букер», лауреат премии Союза писателей Москвы «Венец». Ее книги («Узел. Поэты: дружбы и разрывы», «Странники войны. Воспоминания детей писателей», «Скатерть Лидии Либединской», «Ключ») основаны на частных архивах, дневниках и живых беседах с реальными людьми. Живет в Москве.

комментарии 34

комментарии

  • Анонимно 06 авг
    Что плохово в имперском синдроме. России всегда была имперской страной, нам нужен царь. Без него никак.
    Ответить
    Анонимно 14 авг
    Так нужен имперский синдром, а имперское мышление. Как у американцев. Мы должны внутренне чувствовать ответственность за весь мир, вести активную международную политику. Имперское мышление это прежде все ощущение определенной миссии. А то, что предлагает эта писака - это бесконечное покояниме в своем прошлом. Не люблю таких людей.
    Ответить
    Анонимно 31 авг
    непременно ответить за весь мир, а за собственный двор, за своих депутатов, - это как мелковато для имперского человека
    Ответить
  • Анонимно 06 авг
    Советское прошлое в нас не убить ничем, как запад не старается. Мы русские люди, и всегда будем жить при царе, или монархе. Все вернется на округи своя. 100 лет для вечности это лишь пшык. Потом снова будут монархи. И снова появится идея в стране. Наши дети и внуки это скоро застанут.
    Ответить
    Анонимно 06 авг
    Я не русский я татарин и мне царь не нужен, каждый татарин царь! нам подходит демократия, мы свой народ в рабстве не держали!
    Ответить
    Анонимно 06 авг
    Конечно, я тоже так думаю! Поддерживаю.
    Ответить
    Анонимно 06 авг
    Золотые слова.
    Ответить
    Анонимно 06 авг
    Потрясающий поезд, золотой фонд, писательская эвакуация...

    Из Татарии на запад ехали на фронт добровольцы с бронью (М. Джалиль и др.), с востока в тыл дяди призывного возраста.

    Ответить
    Анонимно 07 авг
    Афэрин!
    Ответить
    Анонимно 11 авг
    +1
    Ответить
  • Анонимно 06 авг
    Господа (07.14; 07.27)!
    К вам и относятся слова из текста статьи -" Я не говорю о нашем несчастном безумном народе, который очень редко приходит в сознание....."
    От себя:...не каждое лыко .. в строку; думайте, пока ...есть возможность!
    Созерцатель
    Ответить
  • Анонимно 06 авг
    Тогда все нормальные нынешние мировые государства - империи.

    Всё остальное, что не империи, - уже выпало в осадок или активно выпадает.

    Жить в нормальной не раздираемой на анклавы стране несравненно лучше, чем беспрестанно воевать с разными сепаратистами и прочими жуликами.
    Ответить
  • Анонимно 06 авг
    Очень интересно будет посмотреть на этих "имперцев" когда в "империи" на туалетную бумагу введут санкции...
    Ответить
    Анонимно 06 авг
    Сами то в штанах хоть бегать тогда будете или бумажки за "имперцами" собирать?
    Ответить
    Анонимно 06 авг
    так это тот, кто широко шагает, может порвать штаны и совсем без них остаться. Татары не мечтают о несбыточном, как некоторые, любящие на печи лежать.
    Ответить
  • Анонимно 06 авг
    Россия — это такая страна-подросток, которая еще не созрела.
    ------------------------
    Россия выжила и сохранилась после 300 лет романовского и 100 лет комуняцкого рабства.

    Вряд ли какой ещё народ в истории, сумел создать такое громадное и мощное государство и такую крепкую нацию, что за полтыщи лет Россию не могут окончательно развалить и ликвидировать засланные иноземные цари и секретари.

    При текущей системе главное - было просто выжить. Народ выжил.

    Микропроцессоры заставят паханов провести в государстве все преобразования, и тогда Россия станет единой и неделимой, нормальной страной.
    Ответить
  • Анонимно 06 авг
    Спасибо за это интервью!
    Ответить
  • Анонимно 06 авг
    Умная и сильная женщина!
    Ответить
    Анонимно 06 авг
    Чего умного рассказала эта женщина?
    Она просто пересказала то, про что болтает население, сидя на лавочках.

    Повздыхав и оплевав, женщина не предложила НИЧЕГО, что позволило бы сменить в стране текущее бытие, которое и определяет всё нынешнее сознание.
    Ответить
    Анонимно 14 авг
    эта дама хуже самых злостных врагов.её и ей подобных,которые думают,что ОНИ интеллект нации, надо срочно определять в 6-ю палату вместе со всей 5_й колонной. и будет им счастье. вот там пусть и разъяснит этим жидам все тонкости мироздания. может прозреет,хотя вряд ли. одно слово-оВЦА.
    Ответить
  • Анонимно 06 авг
    Просто человек
    Ответить
  • Анонимно 06 авг
    Если очень долго вдалбливать населению что у него очень плохая история, а сам народ просто безумный, думаю ничего хорошего не получится. Мне 56 лет. Половину своей жизни я прожила в СССР. И безумной то время не было. Позитива было много. Но почему то творческая интеллигенция рисует то время в черных красках. Может для того чтобы люди сравнили то черное сегодняшним и сказали: о как мы сейчас хорошо живем. И тогда и сейчас есть и позитив и негатив. Но такого падения нравов, разложения семьи, такого низкого уровня образования и медицины, как сейчас ,не было. Степень цивилизованности определяется отношением к детям и пожилым и разницей между богатыми и бедными. Так когда же мы были цивилизованной страной? Что же стало лучше чем в СССР?
    Ответить
    Анонимно 06 авг
    Громова говорит не о "плохой истории", а о трагической истории. Что стало лучше? Появились некоторые свободы и возможности: свобода веры, свобода выезда, элементы права выбора, возможности предпринимательства, операций с недвижимость (собственность, ипотека). Но пока не удалось продвинуться в области демократии, профессионального принятия решений, преодоления агрессии и неуважение чужого мнения. Но ни поздний СССР, ни современная Россия не являются культурным, научно-техническим и гуманистическим примером для других. Ранний СССР дал и новизну, и невиданную жестокость. Поэтому ищите для современной России примеры из других бывших империй: Германии, Австрии, Великобритании...
    Ответить
    Анонимно 04 июн
    Ипотека это и есть рабство! Свобода для кого и для чего? Для блуда!
    Ответить
    Анонимно 07 авг
    Полностью с вами согласна!
    Ответить
    Анонимно 07 авг
    Но почему то творческая интеллигенция рисует то время в черных красках.
    .................................................................................................................................................
    Так, это же "рисует" либо псевдоинтеллигенция, либо, - прикормленные.
    Ответить
  • Анонимно 06 авг
    Да, разумно мыслит эта Громова! Надо ее книжки почитать.
    Ответить
  • Анонимно 06 авг
    О еще одна нашлась, для которой "народ - не тот". Пусть едет за рубеж и ищет "тот"
    Ответить
  • Rudolf Kovalev 06 авг
    Надо определяться - или мы хотим, чтобы народ имел достойный уровень жизни, чтобы не было в глубинке разрухи, нищенских пенсий, хамства и воровства чиновников или будем стараться жить с ощущением империи, для которой все средства будут уходить на оборонку, силовые структуры, вертикаль власти и все вытекающее отсюда. За идею социализма в отдельно взятой стране Россия положила миллионы жизней в братоубийственной войне и все мало, еще хотим нового Сталина ?
    Ответить
  • Анонимно 07 авг
    Любить Сталина, Ленина, Маркса ?
    Неужели из своих никого не было достойного?
    Алексанр Невский! А он был приемным сыном Бату хана. Или хотите сказать, что он был двуличным во имя пользы своему народу? Вот тут было единство, была толерантность. А потом началось отторжение, растаптывание, истинное двуличие во имя ... Не хочется упоминать, не хочется ковыряния в ранах. Но ,-это... во имя знаменитого триединства.
    Ответить
  • Анонимно 17 авг
    Спасибо за такие статьи и за таких прекрасных людей. Читаешь и чувствуешь, что ядро нации именно в таких личностях. Всегда говорил, что в нашей стране будет двойная люстрация - за советское прошлое и за сегодняшнее одурачивание.
    Ответить
  • Эмиль Коган 18 авг
    Не буду говорить "от имени" кого-либо, скажу как человек, проживший свои главные годы в советской стране и оставивший её и переехавший в Израиль не потому, что уезжал от Социализма, а потому, что у нас его не было. Ещё в период "Перестройки" у меня появилась надежда на поворот к "социализму с человеческим лицом", но увы, когда у нас в Грузии приходили к власти "Гамсахурдисты", а по стране стали поднимать националисты всех родов и мастей, то мы с моей семьёй решили покинуть страну и переехать в Израиль, где, как мне казалось, эта социалистическая идея была воплощена в более ощутимую реальность. Во второй половине августа 1991 года, находясь в командировке в Москве, я как и многие жители Москвы, находился в состоянии эйфории и пытался вернуть своё Гражданство, что ещё долго было невозможным. Лишение гражданства само по себе было нарушением Прав человека. Сегодня, читая Наталью Громову, я как человек живущий с детства определённой идеей, возвращаюсь к мысли, что ещё не всё потеряно и что люди, потерявшие всякую надежду имеют шанс вернуться к идее создания социального государства, общества людей с одинаковыми правами, с высоким уровнем культуры и развития
    Ответить
  • Анатолий Таранцов 19 авг
    Вместо этой Громовой почитай лучше романы Ивана Дроздова многое поймешь про всех перечисленных автором персонажей.
    Ответить
  • Анонимно 03 ноя
    "Поэма БЕЗ героя"
    Ответить
Войти через соцсети
Свернуть комментарии

Новости партнеров