Рафик Мухаметшин: «Если у религиозного деятеля иные представления, то он неординарными идеями вносит смуту»

«Это подготовка в первую очередь именно мусульманской интеллигенции»

— Рафик Мухаметшевич, как закончился учебный год в Российском исламском институте и какие планы на сезон 2017/2018?

— Учебный год закончился, и мы в этом году выпустили довольно много специалистов: всего — около 180 человек, из них очников — порядка 60. В этом году впервые группа из 20 человек окончила по дистанционной форме (теология), в том числе из Казахстана 15 человек. Не могу сказать, что на следующий год планы принципиально меняются: и направления, и условия приема остаются все те же. Каких-либо изменений нет, просто на следующий год мы хотим открыть магистратуру по экономике (у нас уже есть магистратура по лингвистике и теологии). Хотим подать документы на магистратуру по журналистике. Этих направлений, я думаю, достаточно, чтобы качественно поддерживать образование в исламском вузе на соответствующем уровне.

У меня есть желание открыть еще юридическое направление, чтобы готовить специалистов по исламскому праву. Тогда бы институт приобрел некую завершенность в реализации наших концептуальных представлений: экономисты, юристы, журналисты, лингвисты арабского языка, теологи. И это подготовка в первую очередь именно мусульманской интеллигенции. Но это не в ущерб подготовке религиозных деятелей. В этом вуз чем-то схож с джадидской формой обучения.

— В отличие от нынешних медресе...

— Да, и это принципиальное отличие, потому что мы даем дипломы государственного образца. Люди, получая такой документ, уже изначально имеют возможность найти свое место в обществе, поскольку светское общество нуждается в специалистах с исламским образованием с государственным дипломом. Какие бы у человека с религиозным дипломом не были глубокие знания, государство не может использовать его в полную силу, поскольку оно будет требовать диплом о высшем образовании. В этом случае РИИ дает исламские знания, которые подкреплены государственными дипломами.

«Учебный год закончился, и мы в этом году выпустили довольно много специалистов: всего — около 180 человек, из них очников — порядка 60». Фото kazanriu.ru

«Контингент абитуриентов пока не на должном профессиональном уровне»

— В каких учреждениях работают ваши выпускники?

— Где-то 50 процентов теологов все-таки работают имамами, также преподавателями в медресе и вузах, учатся в магистратуре и аспирантуре. Лингвисты работают в школах, переводчиками. Экономисты в основном в религиозной сфере — во многих структурах Духовного управления мусульман Республики Татарстан. Много экономистов обучалось по заочной форме. Среди них много предпринимателей, которые заняты в экономической деятельности. Журналистов мы пока два года выпускаем, не могу сказать, что журналистика у нас на профессионально высоком уровне, не потому что мы плохо готовим, а потому что контингент абитуриентов пока не на должном профессиональном уровне. Но на первом-втором курсах у нас пошли хорошие ребята, которые обнадеживают. Я думаю, им будет легче трудоустроиться.

— На практику их не отправляете в структуры «Татмедиа» (например, «Татар-информ») или в другие издания?

— На практику отправляем в разные структуры, в том числе и в «Татар-информ». В «Реальное время», наверное, тоже можно. Почему бы нет?

— Вы сказали про дистанционное обучение, которое прошли казахи. Расскажите поподробнее, как осуществляется такая форма обучения?

— Дистанционное обучение — очень продвинутая форма. Не каждый вуз его может реализовать. Дистанционное обучение выгодно отличается от заочной системы тем, что предполагает наличие аудио- и видеолекций — они все должны быть выставлены на сайте обучения. То есть предоставляя образовательные услуги по дистанционной форме, мы должны полный курс лекций представить в аудио- и видеоформе. Каждый обучающийся имеет определенный код доступа к этому сегменту образования. Вывешиваются объявления, когда у них курсовые, иные работы, когда консультируются со своим преподавателем, когда смогут слушать онлайн-лекции (в это время они могут задавать вопросы) или в записи. Все это интересно и наиболее эффективно, в отличие от заочной формы, когда студенты приезжают только два раза в год и за месяц пытаются все наверстать.

— И как они сдают экзамен?

— Все дистанционно. Им выставляется задание, им ставятся курсовые, их научный руководитель смотрит, курсовые принимает и возвращает — все это делается в дистанционной форме. Экзамен они сдают в виде тестов. Мы их несколько раз приглашаем, и в Казахстан наши преподаватели сами выезжали. Сюда они приезжали, защищали дипломы. Первый выпуск состоялся.

— Сколько абитуриентов у вас ожидается? И сколько человек вы примете?

— Мы объявляем довольно большой прием. На религиозный факультет (в Казанский исламский университет) принимаем по дневной форме обучения не менее 50 ребят. У нас есть и женская группа, но мы сознательно ограничивали прием желающих девушек, может быть, их было бы и больше (15 человек). На теологию мы тоже объявили 50 человек, но реально столько не набирается. Журналистов мы, как и в прошлом году, набираем 15 человек. Лингвистов мы набираем одну группу — 25 человек. Экономистов — 15. По всем направлениям — от 15 до 25 человек.

— Сколько будет стоить обучение в исламском институте?

— По религиозному направлению (теология) мы обучаем бесплатно. А по другим направлениям, которые мы только начинаем (например, журналистику), чтобы было привлекательно, деньги не берем. И на очном у нас платно только одно направление — экономисты, и то чисто символически берем 20 тысяч рублей в год. У заочников, вечерников мы тоже берем плату — в пределах 15—20 тысяч. Цен, как в государственных вузах, у нас нет.

Мы, в принципе, планировали, что в Болгарской академии будет обучаться 75—80 человек за три года: по 15 магистров, по 10 докторов каждый год

«Из кавказских республик хотя бы по несколько человек мы примем, хотя желающих там будет намного больше»

— В пятницу в Болгаре состоялось заседание Совета по исламскому образованию (СИО), в котором обсуждались вопросы Болгарской исламской академии (БИА). Есть ли среди ваших выпускников желающие поступить туда?

— Да, мы вот открыли летний лагерь. В Болгарскую исламскую академию прием будет проходить, как и планировали. Я уже где-то в СМИ читал, что БИА, дескать, хочет заниматься массовым обучением. На самом деле, нет. В концепции академии изначально мы заложили, что это будет самая завершающая стадия высшего образования, поэтому, естественно, мы не можем магистров и докторов выпускать массово — сотнями человек.

— Как вы говорили ранее, «штучный товар»?

— Да, мы, в принципе, планировали, что в Болгарской академии будет обучаться 75—80 человек за три года: по 15 магистров, по 10 докторов каждый год. Хотя мест, конечно, там много — на 250 человек. Предполагается, что там будут проходить различные семинары, курсы повышения квалификации. Туда будут приезжать богословы с мировым именем. Естественно, мы будем приглашать слушателей-студентов, преподавателей медресе и российских вузов. Поэтому там мест предусмотрено на 250 человек, хотя основной контингент — 75 человек. В этом году в академии мы этим числом и ограничимся. Тем более начинать рекламу пока тоже невозможно, поскольку еще не получили лицензию, ее получим только в середине июля. И тогда уже можно будет начинать масштабную рекламу, но это уже довольно поздно. Тем не менее нас уже знают.

Мы имеем список из 50 человек — и это еще без Северного Кавказа. Есть уже предварительные договоренности с вузами северного Кавказа. Они готовы прислать своих абитуриентов. Из кавказских республик хотя бы по несколько человек мы примем, хотя желающих там будет намного больше. Здесь какой-то баланс нарушать тоже не будем. Но я думаю, что будет в этом году запланировано 25—30 человек. Если будет какой-то конкурс — два-три человека на место, то у нас будет какая-то возможность выбрать. Эту задачу мы, скорее всего, выполним.

— Вы также ранее говорили, что могут быть и иностранные студенты из стран ближнего зарубежья.

— В этом году мы со странами СНГ не вели переговоров. Думаю, желающих там тоже будет предостаточно, надо будет как-то ограничивать. Но в первую очередь БИА мы должны нацеливать на подготовку для Центральной России, поскольку геополитически роль Центральной России наиболее важна. Поэтому мы должны готовить специалистов в первую очередь для Центральной России, где сообщество поликонфессиональное, живут представители разных народностей. Здесь потребность в профессиональных богословах более чем ощутима, этот фактор тоже надо будет иметь в виду. Поэтому в этом году мы ограничимся только Россией, включая и Северный Кавказ, поскольку БИА изначально планировалась как федеральный проект.

У нас в списке около 15 преподавателей зарубежных стран, но основную работу будут вести три-четыре зарубежных преподавателя

«Критики говорят, дескать, классическое исламское образование — некое застывшее средневековье»

— В какой форме будут проходить вступительные экзамены?

— В форме собеседования. Мы собрали летнюю школу, где мы проводим анкетирование. На выходе ситуация с абитуриентами будет ясна. Начальные экзамены, может быть, будут не в такой жесткой форме, но они пройдут собеседование по основам исламского права, вероучения, арабскому языку.

— Кто входит в состав комиссии?

— Поскольку у БИА еще нет лицензии, поэтому состав комиссии до конца не утвержден. Там, скорее всего, будет профессор Ас-Саиди (по арабскому языку). Но в основном будут преподаватели РИИ. В принципе, мы контингент зарубежных преподавателей тоже определили. У нас в списке около 15 преподавателей зарубежных стран, но основную работу будут вести три-четыре зарубежных преподавателя. Их имена уже известны, с ними пока контракты не заключили.

— Из каких они стран?

— Двое — профессура из «Аль-Азхара» (Египет, — прим. ред.). Один очень известный специалист из Сирии, с ним пока ведем переговоры. Если он согласится, это будет очень высокий уровень.

— Случаем не Аль-Буты-младший?

— Нет, Аль-Буты слишком загружен.

Мы стандарт по магистратуре уже приняли, учредители его утвердили. В СИО вопросы проработали. Озабоченность среди светских вузов была и есть, но во всех наших встречах я всегда напоминаю: надо четко определиться в направлениях исламских и исламоведческих. Есть исламоведение, есть исламская теология, есть классическое исламское образование. К сожалению, наши светские партнеры хотят все смешать и получить очень красивую конфетку: «Ах, почему здесь нет этого предмета вместо другого», дескать, эти светские знания им обязательно пригодятся. Возможно, пригодятся. Но мы нуждаемся в богословах, получивших фундаментальное исламское образование. Поэтому и в стандарте мы стремились к достижению целостного представления современного исламского образования. Тем более мы говорим, что академия должна быть конкурентоспособной. А как она может быть конкурентоспособной, если мы представим сугубо российский светско-богословский стандарт с совершенно непонятным набором различных предметов? Кем он будет — выпускник БИА? Красиво говорящая голова, вскользь упоминающая исламскую проблематику, или вдумчивый богослов? Мусульманская молодежь сегодня нуждается именно в авторитетных богословах.

Мы часто козыряем тем, что у нас, у татар, было много реформаторов. Это действительно правда. Но какие функции они выполняли? Насколько значимо было их влияние на мусульманское сообщество? Реформаторы никогда не были большинством: это небольшая интеллектуальная группа людей, которые выполняли функцию интеллектуальных раздражителей. Они поднимали актуальные для мусульманского сообщества проблемы и, по сути дела, заставляли общество их обсуждать и прийти к какому-либо решению. Реформаторство — это не сущность самого ислама у татар, а проявление серьезного интеллектуального пласта в татарском богословии.

Критики говорят, дескать, классическое исламское образование — некое застывшее средневековье, которое не просто тянет назад, а идеологически опасно, поскольку, дескать, где-то смыкается с самыми радикальными течениями современности. Но в данном случае есть два момента. В исламском образовании необходимо стремиться к цельности и фундаментальности. Здесь очень опасно увлекаться современными образовательными технологиями и модными предметами в ущерб содержательной части. Современный богослов блестяще должен знать классическое исламское наследие без купюр, как иногда сегодня пытаются их обучать. Якобы какие-то разделы классических трудов устарели, их можно пропускать и необязательно знать. Но мы исламское образование должны строить на принципах углубленного изучения всего исламского наследия через современное его осмысление. Второй момент, который мы очень часто упускаем, связан с ответом на вопрос, где реформаторы получили образование? Как правило, в классических, а не в новометодных медресе. Не получив полноценного исламского образования, они вряд ли смогли бы стать реформаторами. Муса Бигиев стал тем, кем мы его знаем, благодаря классическому исламскому образованию. Если бы у него не было классических исламских знаний, он бы стал сектантом, но он стал известным богословом именно благодаря глубоким знаниям, полученным в кадимистском медресе в Бухаре. В любом исламском учебном заведении надо стремиться дать классическое фундаментальное образование.

В исламском образовании необходимо стремиться к цельности и фундаментальности. Здесь очень опасно увлекаться современными образовательными технологиями и модными предметами в ущерб содержательной части

Кандидатуры ректоров: Бустанов, Ас-Саиди и Исхаков

— Приходилось слышать, что с открытием БИА опоздали на 10—20 лет. Объясняют это тем, что такие специалисты нужны сейчас, и открывать надо было в 90-е. И плоды БИА мы увидим только через десяток лет.

— Не думаю, что мы так сильно опоздали. Ну кого бы принимали? Какие магистры и доктора 20 лет назад? Там первые медресе появились. В 90-е годы считался алимом (ученым, — прим. ред.) человек, который знал арабский язык. И неслучайно приехавшие из зарубежных стран, изучившие арабский на каких-то курсах, считались крупными богословами. Мы постепенно от этого ушли: на уровне бакалавриата готовим неплохие кадры. Наши выпускники-бакалавры РИИ достаточно легко поступают на магистратуру в любое исламское учебное заведение: «Аль-Азхар», «Аль-Карауин» (Марокко, — прим. ред.) и т. д. Мы уровень определенный поддерживаем, сегодня мы его достигли в России. И можно говорить, что нам нужна академия, когда наших выпускников соответствующего уровня надо обучать у себя в России, раньше мы их отправляли. Мы не сильно опоздали: ну 5 лет назад можно было открывать, но не 20. Мы делаем очень вовремя. Болгарская академия будет требовать нормальных абитуриентов: исламские вузы будут их готовить.

— Вы как-то мне говорили, что обучение в академии будет бесплатным и вы определитесь с размером стипендии. Какой будет стипендия?

— Пока не знаю. Зависит от бюджета. Бюджет тоже формируется. На начало учебного года мы точно определимся.

— Наши читатели, посмотрев фото БИА, обратили внимание, что надписи, в основном на татарском, на некоторых табличках сделаны с ошибками. Будут ли они исправлены?

— Конечно.

— Среди потенциальных ректоров обсуждались имена Альфрида Бустанова и шейха Абдраззака Ас-Саиди. Последний, говорят, даже получает российское гражданство…

— Хотели ускорить. Может быть, получит…

— …Почему остановились на фигуре Камиля Исхакова в качестве ректора?

— Вы же в «Реальном времени» писали, как он открещивается, что не хочет. Альфрид Бустанов обсуждался тоже: он хороший исламовед. Когда возникла его кандидатура в качестве ректора, мы этот вопрос с ним обсуждали. Ему исламоведение ближе. И во время заседания СИО наши светские коллеги тоже говорили, что выпускники академии должны иметь возможность получать дипломы государственного образца по каким-то направлениям (исламская теология, классическое исламоведение). Альфрид больше видел академию как центр российского исламоведения. Но цели БИА немного другие. Альфрид, наверное, понял, что здесь предстоит большая работа и не в том направлении, в каком он работает. И он отказался от этой работы.

Изначально мы говорили, что одной из задач Болгарской исламской академии является возрождение отечественной богословской школы. Эта задача была поставлена президентом России в 2013 году. А поручать это иностранным ученым в принципе невозможно. Поэтому кандидатуру Ас-Саиди особо серьезно не обсуждали. Я не представляю, чтобы сюда приехал иностранный ректор, начал обсуждать учебные планы, утверждать их в Министерстве образования и науки РФ. Более того, для нашего общества неприемлемо или нежелательно даже присутствие рядовых иностранных преподавателей. Сразу многие вспоминают влияние зарубежных преподавателей на подготовку наших молодых в 1990–е годы. Проблема, действительно, есть. Но пока не хватает своих преподавателей. Первые годы работы БИА зарубежных преподавателей будет достаточно много, пока мы не выпустим своих магистров и докторов. А что делать? Наши образовательные программы должны соответствовать международным исламским. С другой стороны, они должны соответствовать российским реалиям. Ни один из зарубежных специалистов не сможет объяснить татарскую специфику.

Я как-то проговорился, что там не будет кафедры татарского языка, преподавание будет на русском и арабском языках. И народ уже начал возмущаться: «Как? В Булгарах не будет татарского?». Я считаю, что для татарских студентов БИА татарский язык должен быть инструментом работы с дореволюционными источниками. Во время подбора абитуриентов надо отдать предпочтение тем, кто владеет татарским языком. Именно через изучение своего духовного наследия мы должны возрождать нашу богословскую школу. У нас российское богословское наследие практически не изучено. Поэтому в БИА есть что изучать.

Вы же в «Реальном времени» писали, как Камиль Исхаков открещивается от должности ректора...

— Как вы будете работать с кавказскими ребятами, если будете изучать татарские источники, акцент будет смещен в сторону ханафитского мазхаба?

— Богословское наследие российских мусульман, честно говоря, на 90 процентов состоит из трудов татарских ученых. До начала XX века у нас все было написано на арабском языке. Для всех будет интересно изучать их труды. Думаю, и на Кавказе тоже есть кого изучать, может быть, не в таких масштабах. Кавказцам, думаю, будет интересно изучать, например, труды Марджани. Потом необходимо изучать не только татарское наследие, но и классическое. Например, Абу Ханифа. Или Мансура Аль-Матуриди: у нас его труды пока не переведены, хотя мы часто говорим о матуридийской акыде.

«Вопрос не в том, что чьи-то идеи никому не нужны, а где их можно озвучить и реализовать»

— Почему Рустама Батрова не пустили в Болгар на совещание, хотя он просился туда?

— Он хотел присутствовать в качестве эксперта. Но мы проводили расширенное заседание совета по исламскому образованию и присутствие посторонних экспертов не было предусмотрено.

— Что в кулуарах обсуждали?

— Ничего кулуарно мы не обсуждали. Был разговор о принятом новом стандарте. Был просто профессиональный разговор, поэтому решили без журналистов провести вторую часть. Мне говорят: «Почему стандарты не обсуждаются широкой общественностью?». Ну никакой стандарт широкая публика не обсуждает, это должны обсуждать профессионалы. Например, прописать компетенции — здесь нужен профессиональный взгляд. Какой предмет обучать на каком курсе? Журналист в данном случае будет просто сидеть и скучать.

— Как я понимаю, Рустам хазрат начал все с того, что мазхаб Абу Ханифы — это не ханафитский мазхаб…

— Вопрос этот принципиальный. Нельзя сказать, что это игра слов. В моем представлении понятие «ханафитский мазхаб» более точное. Роль и заслуга Абу Ханифы огромнейшая для своего времени, он был первым из муджтахидов, кто формировал этот мазхаб. Он дал инструментарий, выработал методологию. Абу Ханифа заставлял своих учеников работать на опережение. Он создавал различные ситуативные обсуждения вопроса. А другой основоположник мазхаба имам Малик придерживался иных принципов: в Коране, хадисах искал ответы на конкретные вопросы, он работал только по источникам. А имам Шафии использовал инструментарий Абу Ханифы и конкретику имама Малика.

Понятие «Мазхаб Абу Ханифы» сужает смысл этого мазхаба и сводит его только выработанной Абк Ханифой методологии и концептуальным подходам. Но мазхаб для обычного мусульманина —не просто методология, а реальный инструмент для выполнения своих религиозных обязанностей. Он в своем мазхабе должен найти ответы на все вопросы, касающиеся обрядовой стороны ислама. Именно ученики Абу Ханифы, в первую очередь Абу Юсуф, Шайбани, эту методологию, инструментарий наполнили конкретным содержанием. Это величайшие ученики, которые ничего не нарушали в учении Абу Ханифы. Именно они завершили процесс становления учения Абу Ханифы как полноценного мазхаба.

— Имя Батрова всплыло и после увольнения Арслана Садриева в Совете муфтиев России. Считается, что они оба являются учениками Тауфика Ибрагима. Что это за личность — Тауфик Ибрагим?

— Тауфика Ибрагима я знаю как минимум лет 30. Мы познакомились через блестящего ученого Артура Владимировича Сагадеева — одного из лучших в советское время специалистов по арабо-мусульманской философии. Он, кстати, и в Казани работал. Артур Владимирович Татарстан очень любил, приезжал, мы общались. Когда я в 1983 году защищал кандидатскую диссертацию по Галимджану Ибрагимову, он у меня был оппонентом. В принципе, Тауфик Ибрагим является учеником Сагадеева. Тауфик Ибрагим приехал из Сирии, он здесь учился, обосновался, женился. У Тауфика есть хорошая докторская диссертация, посвященная арабо-мусульманской философии. Он блестящий специалист в этом направлении. Он очень порядочный человек. Да, его взгляды с реформаторским налетом. В научной среде его очень высоко ценят. Ему как специалисту по арабо-мусульманской философии в России равных найти невозможно. Разве что Андрей Смирнов, директор Института философии РАН. Для российского исламоведческого и философского сообщества он фигура очень заметная.

Для рядовых мусульман, которые составляют основу мусульманской уммы, важно освоить именно незыблемые основы нашей веры. Если у религиозного деятеля иные представления, то он должен понимать, что он своими неординарными идеями и подходами вносит в мусульманскую умму смуту

В данном случае вопрос немного в другом. Они (Батров и Садриев, — прим. ред.) считают себя его учениками. Ученик — это человек, который не просто прослушал лекции, а прошел научную школу своего учителя. Тауфик Ибрагим всегда позиционировал себя как философ, изучающий арабо-мусульманскую философию. Его заслуга в науке значима. Но он никогда не стремился быть идеологом в мусульманской умме. То, что является благом в одной сфере — в науке, может ли быть благом в другой области? Его идеи, которые в области исламского богословия являются интересными, но одновременно не бесспорными, правильно ли автоматически перенести на практическую плоскость мусульманской уммы? Вот смысл вопроса в этом и заключается. Религиозный деятель, представляющий ту или иную структуру в первую очередь должен придерживаться общепринятых в мусульманской умме принципов и норм. Для рядовых мусульман, которые составляют основу мусульманской уммы, важно освоить именно незыблемые основы нашей веры. Если у религиозного деятеля иные представления, то он должен понимать, что он своими неординарными идеями и подходами вносит в мусульманскую умму смуту. Вопрос не в том, что его идеи никому не нужны, а где их можно озвучить и реализовать.