«Евтушенко мне тогда говорил: «Ты пойми, поэт должен быть наглее. Чего ты все интеллигентничаешь»

«Он стал носителем собственного бренда»

— Когда вы познакомились с творчеством Евгения Евтушенко?

— Это было очень давно. В 70-е годы его знала вся страна — тогда был книжный бум, и в почете была своя, российская литература, зарубежную столько не читали, хотя был журнал «Иностранная литература», где печатали прокоммунистических авторов типа Луи Арагона, неожиданно каких-то японцев типа Кобо Абэ. Но в основном было много местной литературы. Читали шестидесятников, потому что именно оттепель дала большое количество молодых имен — там был Анатолий Гладилин, замечательный прозаик Василий Аксенов, из старших товарищей к ним примкнул Нагибин. Очень много, конечно, было поэзии, страна стала много читать — примерно так же, как после перестройки, когда неожиданно возник интерес к печатному слову. Только после перестройки больше писалось на темы, которые раньше не поднимались, а тогда стала востребована именно литература. Книг издавалось много, но самые популярные, конечно, были в дефиците. Известных, как Евтушенко, Вознесенского, Ахмадуллину, было не достать, только по блату. Я выписывал журнал «Юность», читал там подборки, но этого оказалось мало, и у меня был простой выход: помню меня в 16 лет не хотели записывать в Ленинскую библиотеку, потому что до 16 лет паспорта не было. Я каким-то хитрым образом все-таки записался и ходил в читальный зал, брал книжки популярных поэтов и переписывал стихи от руки в общие тетрадки.

— Они сейчас сохранились?

— Где-то есть, может быть у мамы. А может быть потерялись, потому что я много и часто переезжал. Так вот, я переписывал и помню очень редкую книжку Евтушенко «Разведчики грядущего» — это его первая книга, по-моему 52-го года издания. Она даже в переписанном виде была редкостью! Я ее переписал, потом переписал «Шоссе энтузиастов», которую просто было не купить — она вышла в 1956 году. Сейчас, конечно, многие книги мне удалось собрать. Но тогда была большая проблема. Почему так много читали? Потому что жизнь была предсказуема. Все было налажено, а через литературу все восполняли нехватку острых ощущений. Сейчас, конечно, жизнь интереснее — в этом плане литературе не повезло.

— Одно дело, когда вы в 16 лет читаете Евтушенко, а другое — в осознанном возрасте, уже будучи состоявшимся поэтом. Что за это время изменилось в восприятии?

— Я его, как и все пишущие люди, любил, правда, без политики — с политической точки зрения к нему множество претензий, но меня это никогда не касалось. Дело в том, что Евтушенко замечательный лирик, и бог дал ему два таланта: поэта и исполнителя. В новелле Гете есть сюжет в котором поэт откликался своими стихами на любую мелочь, по любому поводу писал и когда ему стало за тридцать, он сел что-то написать и выдал совершенно бездарное стихотворение. Написал еще раз и снова бездарное стихотворение. Талант — это вещь исчерпаемая. Я раньше не понимал фразы «талант нужно беречь», а потом понял, что эта вещь не навсегда. Талан иссякает, как колодец.

И с Евтушенко, на мой взгляд, случилась похожая история — он стал таким поэтическим публицистом, он не просто писал лирику, но и отвлекался на события, писал на военную тему. Я понимаю, что он переживал, но когда в таком объеме пишешь — талант, наверное, «обижается». Он писал крайне неряшливо — я знал редактора, который с ним работал непосредственно над поэмой «Казанский университет». Он говорил, что там очень много мусора, что работать с ним было ужасно. Причем Евтушенко, видимо, настолько много писал, что когда ему говорили: «Евгений Саныч, здесь надо убрать, этот кусок совершенно не вяжется с темой главы», он — раз, и другой кусок уже дает, как запчасть. То есть у него было множество вариантов. Но когда убирали — он, конечно, обижался.

Во второй половине 70-х и начале 80-х у Евтушенко вышло три книги: «Отцовский слух», «Две пары лыж», «Утренний народ». А потом кончилась живость, ушел нерв. По большому счету для меня в 80-м году была поставлена точка в его поэзии. То есть все, что он написал до 80-го года за редким исключением я принимаю, а что он писал потом — мне категорически не нравится. Для меня последние 37 лет Евтушенко как поэт не был обозначен, он стал носителем собственного бренда.

— Вы были лично с ним знакомы?

— Когда я учился в Литинституте, был там такой Пестрый зал в Центральном доме литераторов. Поскольку в ресторане было дорого, все писатели ходили туда. Там стены были раскрашены шаржами на писателей, стояли их подписи — помню, на одной стене был автограф Гарсиа Маркеса. А мы, молодые поэты из Литинститута, ходили туда посмотреть на писателей — это год 80-й, может быть 81-й был. Один раз вдруг Евтушенко заходит с двумя-тремя своими друзьями. Со мной был брат, который сказал: «Ты подойди к нему, прочти стишок». Я подошел, говорю: «Евгений Саныч, вы извините, я студент Литинститута, хотел бы вас отвлечь. Можно я стишок прочитаю?».

— Ну ладно, давай! Только поскорее!

Ну я ему прочитал один, второй, он послушал. Наверное, я что-то не то подобрал с перепуга, и он сказал: «Грамотно написано, но вы пишете, как отбиваете чечетку». Что я там прочитал — уже не помню, но эту фразу запомнил.

Потом, когда он приезжал в Казань, по-моему в 1988 году, мне удалось попасть в число провожающих его людей. Он приезжал со своей фотовыставкой, с ним была его молодая жена Маша. Тогда же Евтушенко выступил в Казанском университете. До этого я был на его выступлении там же в 1983 году, тогда он читал поэму «Голубь в Сантьяго».

А тут получилось, что меня Марк Зарецкий попросил помочь ему с чемоданами, редактор «Вечерней Казани» Гаврилов дал свою «Волгу». Евтушенко тогда был в гостинице «Молодежный центр», Зарецкий на правах старого знакомого общался с ним, а я просто слушал. В итоге мы проводили его на поезд, стояли ждали, когда он пойдет, его Маша уже зашла туда, и тут Зарецкий говорит: «Давайте я вас сфотографирую с Алексеем?». У меня есть снимок, где мы с Евтушенко стоим. Он мне тогда говорил: «Алексей, ты пойми, поэт должен быть наглее. Чего ты все интеллигентничаешь». Еще сказал мне позвонить ему, стихи прислать. Я потом звонил, разговаривал с его женой, он все время был занят.

Последний раз я видел Евтушенко, когда он выступал около УНИКСа. А так, много моих друзей с ним дружили — Олег Хлебников, Юрий Михайлович Поляков. У них дачи рядом в Переделкино, он много раз звал меня приехать. Но так получилось, что я в Переделкино последний раз был в 90-х годах и с тех пор так и не могу туда доехать, хотя очень хорошо знаю этот поселок и даже жил там полгода, когда учился в Литинституте. Гулял, со многими общался. Выходишь, а там Лев Ошанин гуляет с собакой, ты здороваешься. Но это так, прислониться к этим людям, большой дружбы ни с кем из них не было.

Последний раз я видел Евтушенко, когда он выступал около УНИКСа. А так, много моих друзей с ним дружили — Олег Хлебников, Юрий Михайлович Поляков

«Мне кажется в России таких людей больше не было и вряд ли еще будут»

— Как вы думаете, почему Евтушенко уехал жить в Оклахому, США и остался работать там профессором в университете?

— Меня это вообще не смущает. Был бардак. Он в свое время при Горбачеве депутатствовал, думал по своей наивности, что выйдет в своем красном пиджаке к трибуне, донесет людям слово. Но понял в итоге, что вся система власти очень цинична и все-все на самом деле знают. Один человек, чтобы ты ни делал, ничего не изменит. Как говорил Эдуард Лимонов, действовать нужно только радикальным путем. Что-либо изменить сложно. Кроме того, люди начали писать в стол, интерес к литературе угас. Ему нужно было выживать, поддерживать статус кво. И он уехал. При каждом университете есть занятия, которые идут как внеклассные чтения — каждый студент может выбирать предмет для расширения своего кругозора. Ты вывешиваешь на доске свое резюме, где пишешь, что ты, например, Евтушенко, предлагаешь курс по русской литературе с 1920 по 2000 годы. И если набираешь достаточно слушателей, то тебе даются оклад и квартира. Но, опять же, человек должен иметь имя, статус, его должны знать.

У Евтушенко был даже период, когда с ним не продлевали контракт. Тогда он уезжал в Россию и жил здесь. И он сам рассказывал, что у него не всегда все было гладко, не надо думать, что он купался в деньгах. Основной заработок у него все-таки был из России. Например, мне рассказывал организатор его выступления на Сахалине, мой приятель Александр Колесов, что Евтушенко ему позвонил, сказал, что хочет выступить на Дальнем Востоке, что ему финансы нужны. И если проблем в Магадане и Владивостоке не было, то мэр Сахалина оказался человеком, совершенно не знающим литературу. И Колесов рассказывал, что пришел к нему и попросил выделить лучший зал в одном из сахалинских городов. А он сказал: «Ты чего, у меня две недели назад София Ротару пела — ползала всего пришло. Давай что-нибудь поменьше». Но он настоял, и на Евтушенко зал был забит битком — люди висели на подоконниках и толпились в проходах. Это уникальный случай, когда бренд Евтушенко работает много лет и собирает такое количество людей. Мне кажется в России таких людей больше не было и вряд ли еще будут. Талантливых, известных поэтов много, но это, я думаю, феномен. И его наверняка будут изучать.

Мне кажется в России таких людей больше не было и вряд ли еще будет. Талантливых, известных поэтов много, но это, я думаю, феномен. И его наверняка будут изучать

Что интересно, он особо не перегружал свою память. Казанская поэтесса Маша Ватутина рассказывала, что когда Евтушенко приезжал по приглашению Игоря Волгина и выступал в его программе «Игра в бисер» на «Культуре», потом был организован вечер, который вел сам Волгин. Маша, будучи его ученицей, сказала, что очень хочет познакомиться с Евтушенко. Он подвел ее к поэту и сказал: «Жень, это Маша Ватутина, наша замечательная поэтесса». А тот: «Ну как же, знаем! У вас замечательные стихи, Маша. Очень рад, что с вами познакомился. У вас есть книга? Вы мне ее подпишите, пожалуйста». И тут его самого уводят на автографсессию. Часа полтора он подписывал книжки, его атаковали журналисты, в итоге, когда они попали уже на банкет в узком кругу, Волгин опять спросил Евтушенко: «Жень, ты про Машу не забыл?». А он:

— Про какую Машу?

— Маша Ватутина, наша замечательная поэтесса.

— Да-да, я читал ваши стихи, Маша! У вас нет с собой книжки случайно, подарите мне?

На самом деле, наверное, очень сложно держать все в голове. И он забывал. На это многие люди обижались.