Восставшая из пепла еврейка-Феникс, самоубийственный турпоход бывшей наркоманки в поисках себя и трусость буржуа в экстремальных условиях

«Феникс» (Phoenix, 2014) Кристиана Петцольда

Притворяющаяся драмой о Холокосте история выжившей в концлагере еврейки в руках главного немецкого режиссера современности превращается в универсальную экзистенциальную притчу о поисках человеком себя целого, прежнего и о том, как восстанавливая себя из руин, человек по итогам оказывается не собой прежним, а кем-то совсем другим.

Сразу после войны еврейка Нелли, певица из богатой семьи со своей подругой по несчастьям в нацистских концлагерях возвращается в Берлин. Осень. Столица Третьего рейха в руинах. На улицах орудуют воры. В редких кабаре Берлин пытается найти себя догитлеровских времен, хотя бы отчасти возвращая аромат эпохи Веймарской республики с ее инфляцией, веселыми порочными танцовщицами и декадансом. Пока Германия ищет себя, Нелли ищет своего мужа. Находит. Но тот ее не узнает. Проблема в том, что Нелли после концлагеря вынуждены были сделать пластическую операцию. Лицо похожее, но все-таки совсем другое. Муж, кажется, мошенник. Он предлагает незнакомке (то есть Нелли) сыграть роль жены для ее родственников, чтобы получить фамильные деньги. Нелли, не мыслившая себе жизни без мужа и выжившая в лагерях мыслями о встрече с ним, соглашается. Вот только до поры до времени притворяясь, что не умеет петь. Подруга намеками дает понять, что муж не только мошенник, но еще и предатель, сдавший Нелли нацистским властям. Но любовь зла, Нелли решается на игру в себя, постепенно сотворяя из разбитой лагерями души сначала себя-призрака, а затем и нечто новое, непохожее «я».

Петцольд любит геометрическую ясность индустриального пейзажа (и похож в этом смысле на итальянского классика Микеланджело Антониони) и истории сильных женщин. На этот раз он выбрал ретро, но это, разумеется, лишь каркас. В совершенно антониониевских по магической прелести и индустриальным красотам «Призраках» (Gespenster, 2005) рассказывалась история сразу трех героинь, потерявших связь с реальностью и живущих иллюзиями, призраками. В «Барбаре» (Barbara, 2012) героиня-врач, которую играла та же актриса, что и в «Фениксе» — Нина Фосс, пыталась сбежать из советского ГДР, живя уже не прошлым, а будущим, стараясь не привязываться к настоящему в ожидании самого побега. В «Фениксе» Нелли живет иллюзиями о прошлой Нелли, призраками о счастливой семейной жизни в 1930-х, мечтами о том, что можно найти себя в прошлом и, несмотря на все ужасы, жить дальше. Петцольд в своем фильме явно следует классику немецкого кино Райнеру Вернеру Фассбиндеру, который в своей тетралогии, снятой в 1979-1982 годах («Замужество Марии Браун», «Тоска Вероники Фосс», «Лола» и «Лили Марлен»), изучал немецкое прошлое на женских историях, проводя явные параллели между своими героинями и страной: его женщины и были Германией в разные периоды истории. Впрочем, для Петцольда это скорее отправная точка, хотя, безусловно, важная (к примеру, в его кино женщина ищет себя как в прошлом, которое ушло, так и в настоящем, которое лежит в руинах, как собственно и сама Германия в первые годы после своего поражения).

Нелли, как птица Феникс, воссоздает себя из осколков, из прошлого, вообще из всего, что попадется под руку («Когда б вы знали, из какого сора растут стихи»). Птица выглядит неживой весь фильм, хотя и старается быть на себя похожей. И только в финале, когда Нелли решает спеть свою любимую песню, она по-настоящему восстает из пепла. Возникает вопрос: та же перед нами птица Феникс или другая? Как в былые времена древние люди сомневались в том, идентична ли восставшая из пепла легендарная птица той, сгоревшей? И да, и нет. Героиня проходит некий виток по спирали и, собрав себя по крупицам, став чуть похожей на себя прежнюю, выходит в новую жизнь совсем другой. Перед мужем в финале поет его жена, которая для него уже совсем чужая: при том голос ее тот же, платье то же, прическа та же. Родные ждут ее прежней, и она тоже играла в себя прежнюю, но в момент исполнения песни что-то произошло, гештальт закрыт, и теперь ей не надо носить маску прежней себя, дабы сыграть на руку любимому мужу. Интересно и то, что муж видел Нелли весь фильм чужой, хотя она так старалась быть для него своей, а как только понял, что она своя, она тут же стала чужой, окончательно выпорхнув из его рук в новую жизнь.

«Феникс», конечно, очень женское кино, и значит, можно, если есть желание, прочитать все тот же текст под феминистским углом: показательно, к примеру, как женщина, так сильно зависящая личностно от своего мужчины, в финале эту зависимость преодолевает. Но в конце концов не только женщины зависимы от своих мужчин, но и мужчины от женщин, как и мы вообще друг от друга. Если учесть, что другие для нас — зеркала, в которых мы отражаемся, и, отражаясь, собираем в пучок свое «эго». Сумма этих отражений, интеграл иногда бывает больше составляющих его образов и мнений на наш счет, но тем не менее человек во многом остается животным социальным. Можно даже сказать, иного человека не существует в принципе, пока он не отразится в других. Героиня «Феникса», конечно, в первую очередь отражалась в муже (и до войны, и после — почти весь фильм она жила для него, всякий раз ловя как добрый знак отражения себя в его глазах, его благоволения). Без мужа ее не было, хуже того — она и не хотела без него быть. У нее была, скажем так, прямая онтологическая зависимость от него: «Кто я?» — «Ты моя жена» — «Я — его жена». До финала главной инстанцией ее личности был муж. И только за пару минут до финала эта онтологическая зависимость оказалась порвана. Возможно, Нелли смогла найти что-то цельное в себе, некую точку сборки, инстанцию, обратившись к которой ее «я» начало жить своей жизнью полноценным образом. Или, скорее, «начинает». Потому что человек «собирает» себя всю свою жизнь.

«Дикая» (Wild, 2014) Жан-Марка Валле

Про «Дикую», тихо прошедшую в апрельском прокате и так же тихо выходящую в мае на DVD, есть что сказать и плохого, и хорошего. Сначала о плохом. «Дикая» — лента из обоймы «оскаровских» номинантов, ничего в итоге не получившая. По опыту последних лет процентов 80 этих номинантов — двумерные и предсказуемые. Нередко экранизации книг, снятые на волне популярности последних. И фильмы, и книги слишком заточены на американский рынок, имеют свои 15 минут славы, и затем падают камешками в колодец неизвестности. «Дикая» еще хуже. Это экранизация мемуаров Шерил Стрэйд (сколько-то недель в списке бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» в разделе изданий для самосовершенствования, реклама от самой Опры Уинфри и так далее, то есть, лучше не читайте). Шерил — писательница неважная в литературном смысле, зато очень важная для либерального истеблишмента, особенно его феминистского крыла. Хороводы вокруг поднятой на их знамя книги «Дикая. Опасное путешествие как способ обрести себя» сделали все, чтобы отпугнуть от последующей экранизации. Еще больше отпугивала сама реальная история, положенная в основу фильма и книги: бывшая официантка после смерти матери от рака в раздрае чувств опустилась на «самое дно самого глубокого ущелья», бросаясь во все тяжкие — героин, беспорядочный секс, измены любимому и, как следствие, аборт. Когда девушка добирается до точки, за которой ее легко можно принять за представительницу «white thrash» (что-то вроде «белого быдла»), она внезапно решает круто изменить свою жизнь и «встать на путь красоты», отправляясь на поиски себя в 1 000-мильный поход по маршруту Тихоокеанского хребта от пустыни Мохаве до штатов Орегон и Вашингтон. На первый взгляд, фильм, продюсированием которого занималась вдохновленная книгой актриса Риз Уизерспун (она же и снялась в главной роли), должен был представлять собой нелепую экранизацию нелепых брошюр «Как изменить себя и начать жить» или «Как обрести себя после смерти любимых».

На взгляд второй — и это мы уже начинаем говорить о хорошем — фильм из разряда лент о том, как дикая природа делает из мусорного отребья человека, о том, как цивилизованный клерк бежит от цивилизации, удаляясь, как средневековый отшельник, в горы и пустыни «на путь красоты». Тотчас приходят на ум «В диких условиях» (Into the Wild, 2007) Шона Пенна и «Человек-гризли» (Grizzly Man, 2005) Вернера Херцога. Шон Пенн снял реальную история ухода юного бунтаря в лес, где тот и помер от голода, не будучи в состоянии выживать (герой при этом продолжает оставаться «культовым» в определенных кругах). Херцог снял документальную ленту, почти всецело основанную на видеозаписях самого героя — молодого человека с нестабильной психикой, любившего запанибрата общаться со своими «корешами» — медведями гризли — и, кажется, невыносящего цивилизацию по определению: парня медведи, разумеется, сожрали, вместе с его девушкой. В отличии от них «Дикая» — история, разумеется, счастливая (девушка, которую сожрали бы медведи, не написала б мемуаров), хотя в своем базисе довольно неприятная. Да, в желании разобраться в самой себе, собрать себя из осколков в некое новое «я», добиться просветления при помощи тяжелого трудного пути ничего плохого нет. Но история вызывает множество вопросов. Например: как можно без подготовки отправляться в такой сложный маршрут? Вопрос небанальный, достаточно вспомнить недавний случай с россиянином, всю жизнь мечтавшим покорить плато Путоран, угрохавшим на снаряжение кучу денег и погибшим где-то в самом начале маршрута, кажется, от банальной язвы, вызванной неподготовленностью к таким нагрузкам. Скажем честно: девушке в «Дикой» повезло. Из чего неподготовленные товарищи могут сделать не совсем верные выводы о том, что познавать себя и Бога (и попутно избавляться от героиновой зависимости) можно, отправляясь неподготовленным в длинные одинокие туристические маршруты с многокилограммовым рюкзаком за спиной. Спросите почти любого профессионала, и он вам скажет, что это ни разу не героизм, а обычная человеческая глупость.

Теперь о хорошем. «Дикая» получилась. Фильм с одной героиней, два часа занимающейся примерно одним и тем же, должен был бы оказаться скучным. Вместо этого режиссер (автор прошлогоднего оскаровского номинанта «Далласский клуб покупателей» с Мэтью Макконахи) снимал камерную ленту о преодолении себя не только по магистральной мейнстримовой колее (от нее, увы, избавиться совсем не удалось). И спасибо за это стоит сказать ассоциативному монтажу. Все эти сотни миль выматывающего, нудного, тяжелого и большей частью скучного для самой героини похода девушка вспоминает жизнь: детство, алкоголика отца, счастливую, несмотря ни на что, мать, больницу, где она умирала, первую дозу… Девушка говорит с сама с собой, отвечая призракам прошлого, орет, ругается матом, кидается в привидений булыжниками. Свободный монтаж событий прошлого и турпохода настоящего, микс из диалогов прошлых лет и реплик потеющей или замерзающей героини Риз Уизерспун — волшебный и даже поэтический по легкости и свежести. Все времена сходятся в одной точке, все персонажи — в одной героине: мать и дочь — одно лицо, прошлое отменяется, будущее не за горами, оно здесь и сейчас. Вспышки флэшбеков прошлого, преследующего девушку, трудноотличимы от образов настоящего: только если раньше Шерил отдавалась первому встречному в переулке за кафе, где работала, в турпоходе она больше всего боится первых встречных мужчин. Все плохое, грязное, неприятное, горе и нимфомания, бессмысленность прошлой жизни и светлая ностальгия превращаются на 700-й или 800-й миле в ком, постепенно сгорающий в тигле. Что, в конце концов, и приводит героиню к освобождению и озарению.

Фильм сложный туристический маршрут собственно и презентует как наглядную метафору пути (к себе и/или к Богу), по которому шли святые и мистики средневековья, и на этапах которого они «сжигали» свое прошлое, очищая собственные души от «мирского». Скажем, те же туристические стоянки на пути — вполне себе «стоянки мистического пути» исламских суфиев, представляющих собой этапы самосовершенствования. Занимаясь последним, сама того еще не сознавая, героиня по пути оставляет цитаты из самых известных американских поэтов — от интровертной протестантки Эмили Дикинсон до «дедушки-фермера» Роберта Фроста. Разумеется, сама автор в книге могла оставлять эти цитаты намеренно, как оно часто и случается, дабы показать свою начитанность и культурность. Но метод, довольно попсовый в литературных современных текстах, в фильме приобретает совершенно иное измерение. Дикинсон, будучи истово верующей, не выходя из комнаты остаток своей жизни, написала сотни стихов, полные и трогательной мистической любви к миру и Богу, и строгого самоанализа на пути «выращивания» из себя лучшего человека. Один из любимых методов Фроста — размышления тончайшего психологизма на прогулках на природе или разговор с самим собой во время тяжелого фермерского труда — явно (или неявно) заимствованный Шерил, был за тысячу миль пути ею успешно опробован.

Не совсем честно по отношению к женщинам каждый фильм о женщине с женщиной в главной роли называть феминистским. С тем же успехом фильм мог быть и «Диким», и это ровным счетом ничего бы не изменило в его сути. Суть его проста и даже одномерна, что никак не отменяет ее правды. Горе, как и черная полоса неудач, может как разрушить человека, разбив его «я» на осколки и смешав их с пеплом, так и дать импульс (в терминах Шерил — «хорошего пинка») к сотворению своего «я» уже на новом уровне, превращая девочку в женщину, а мальчика в мужчину. Но главным образом — приближая человека к себе настоящему, который в тебе сидит с рождения, зарытый рутиной цивилизации, сожалениями об утраченном и ненавистью ко всему на свете. Чтобы вытащить это драгоценное «я» и отношение к собственной жизни как к драгоценности, некоторым необходима вся жизнь. Хотя для этого необязательны ни дистанция в жизнь, ни километры горных маршрутов, и это вам скажет героиня «Дикой» — всего только надо сделать шаг в сторону, посмотреть на все под другим углом и взять себя в руки, вытащив за волосы свое «я», как Мюнхгаузен из трясины. Вот только для Шерил этот шаг, вызванный смертью матери, оказался размером в тысячу миль. И, увы, не обошлось без наркотиков.

«Форс-мажор» (Turist, 2014) Рубена Эстлунда

Шведы сняли провокационный, смешной, резкий фильм, который смотреть очень неуютно. Обычная европейская семья — бизнесмен Томас, его жена и двое детей — едет отдыхать во французские Альпы. Все хорошо, все счастливы, довольны собой. Неожиданно во время завтрака в местном кафе сходит лавина и чуть не погребает их всех под собой. Тревога оказывается ложной. Зато вполне настоящей оказывается трусость мужа, сбежавшего в самый критический момент и оставившего на произвол судьбы жену и детей. В трусости муж признаваться не желает. Жена его тихо презирает. Брак трещит по швам.

Это кривое кино. В хорошем смысле кривое. Оно неудобное, расшатывает твой этический вестибулярный аппарат в смысле привычности социального поведения. Но зато оно честное. Это, возможно, его единственный плюс, но он огромный. У каждого из нас в прошлом наверняка были моменты, за которые нам лично очень неудобно, стыдно, и была бы возможность, мы обязательно поменяли бы свое поведение, поступив иначе. Воспоминания о некрасивом поступке грызут, но в конечном счете делают нас лучше, выше, сильнее, умнее, правильнее — делает нас «человеками» (но все равно при этом не унимаются, и нам все равно стыдно). Герой фильма поступает… скажем так, неконвенционально стандартному поведению отца и мужа в случае опасности. Что, по мнению большинства, должен был сделать муж и отец? Забыв о себе, спасать детей и жену. В теории. Но на практике в нас включаются другие механизмы. И, странное дело, в нашем «биосе» зашиты разные модели поведения. С одной стороны — модель защитника. С другой — чувство самосохранения, неистребимое и страшно влиятельное. И вот последнее путает все карты в социуме, рассчитанном на то, что ты обязан забыть о себе и думать о других. Но фильм даже не столько об этом (хотя и об этом тоже). Он о случае. Одном, маленьком, неприятном и колючем для героя случае. Ну да, ну случилось, ну чего теперь? А ничего, это позорное пятно не смоешь, про тебя уже будут помнить и знать, что ты ненадежный и вообще «не мужик». Проблема в том, что такое может случиться с каждым. Достаточно представить годы стабильной жизни, и потом — ба-бах — лавина. Или землятрясение. Или голод. Или война. Многие ли из нас в итоге поступят героически? Особенно в первые минуты, когда в дело вступают рефлексы?

Если бы фильм остановился только на этом, он все равно бы состоялся, потому что многие бы узнали в герое себя (хотя бы в потенциальном смысле), поежились бы, попереживали, задумались. Но фильм идет дальше, он выравнивает эту глупую гендерную кривую про «мужика», ставя жену героя в похожую ситуацию, и делает обобщения уже общегуманистического характера. Не в смысле, что и героиня поступает как «не мать». И даже, наверное, не в смысле, наиболее в глаза бросающемся, что люди вообще трусливы по природе, пугливы, и «это нормально». Главное, что в фильме есть ощущение какой-то прустовской источенности, рафинированности, рахитичности. В фильме исследуется семья, заточенная на комфорт, уважение и самоуважение, на престиж и самореализацию, где все друг другу делают комплименты (муж жене, жена мужу — «ты у меня молодец», «ты у меня красавица»), но в случае резкой дискомфортной ситуации, расбалансированной реальности, того самого «форс-мажора» собрание рахитичных, рафинированных героев дает сбой и рассыпается. Потому что все бросаются во все стороны в целях самосохранения, с непривычки бороться за свое «я», свое «мы», свою семью, свою реальность. Кино про слабых духом, то есть про нас, живущих уже лет двести в системе комфортного самоудовлетворения. В такой системе бессмысленно пенять мужчине, что он ведет себя не как «мужик», а как «мальчик», что мать ведет себя, как буржуазная дамочка, вместо того чтобы по-животному и по-звериному взять в охапку детей и укрыть их от «форс-мажора» или бежать от «немужика» прочь. Цивилизация — это страна непуганых идиотов.

Фильм и про, что трусость — это нормально. Как известно, само материнское или отцовское желание во что бы то ни стало защитить своих чад — это вполне себе природное, животное, звериное (модель защитника в долгосрочном смысле все то же самосохранение — своего вида, потомства). Потому что это животное (да и то не любое животное) за детеныша «пасть порвет, моргалы выколет». Однако известно, что чем мы цивилизованнее, тем мы в природном смысле слабее. Механизмы выживания атрофируются. Герои долго не живут — быть трусом выгодней. Понимание это примитивное и глупое, но по большей части, увы, верное. Во множестве книг и фильмов это комментируется так: цивилизованного персонажа забрасывает в авантюрную ситуацию, и там он пытается в ней выжить. Предполагается по умолчанию, что цивилизованный человек в форс-мажорных обстоятельствах проигрывает нецивилизованному, который дикарь и «быдло», но зато приземленнее и, ежели что, ведет себя как настоящий «мужик» и «мать». Так оно на самом деле или нет — вопрос дискуссионный. Для автора фильма — так. Для него европейцы (то есть и мы тоже, если мы живем в крупных городах, а не воспитывались в суровом сибирском крае и не ходили в детстве на охоту на волков) — изнеженные «дитяти». И первый слой фильма действительно оказывается про сам форс-мажор, про практику. Когда ты годы жил, себя воспитывал, читал экзистенциалистов, умнел, становился сильнее, делал карьеру, шел в фирме по головам, самореализовывался, и делал все это в безопасные годы, а потом — бац, вторая смена. И твои навыки и все твое наработанное дают сбой. И ты совершаешь ошибку за ошибкой. И тебе стыдно и хочется бежать сломя голову. И да, такое может случиться с каждым, если ты не самурай и не живешь каждый день в ожидании смерти. Это нормально.

А вот второй слой фильма как раз про то, что это — ненормально. Парадокс в том, что хотя «это нормальное» случается, и часто почти со всеми, это все-таки ненормально. Потому что так быть не должно. И человек должен быть сильнее, лучше других, уметь постоять за себя, спасти детей и накормить семью. Это касается как джентльменов, так и дам. То есть, конечно, ты, может, и не должен, и если хочешь, можешь этого не совершать. Но тогда ты погибнешь, дети твои умрут, жену уведет другой (муж уйдет к другой, если мы про героиню). Это неизменные параметры. Они внегендерные. И они включены по умолчанию в социальные условия. Безусловно, если уж совсем начистоту (и фильм про это тоже говорит), то не бывает «нормально» или «ненормально», если говорить об отдельном человеке. Норма — понятие коллективное, массовое. Человек вне социума ненормативен и может поступать как его душеньке угодно. Но за это он может быть социумом бит. И это — нормально!

Использованы кадры из фильмов с сайтов kinopoisk.ru и films.imhonet.ru. Трейлеры — с youtube.com