Пушкинские подражания Корану: роль роковой женщины из рода крымских Гиреев в жизни поэта

«Читая сладостный Коран…»

— Исмагил Калямович, почему среди поэтов вы на первое место ставите именно Пушкина?

— Полагаю, что, согласно масштабам и исторической важности, первой темой, безусловно, должен быть разговор об Александре Сергеевиче Пушкине и его обращении к духовным смыслам Корана. Не будет преувеличением сказать, что Пушкин — целая эпоха в истории всемирной культуры. Многочисленные исследования его наследия несут в себе немало «открытий чудных», но более в сфере литературы, филологии, отчасти истории, но, увы, не духовных исканий поэта. Особенно это касается исламской тематики в творчестве Пушкина и, прежде всего, его знаменитых «Подражаний Корану».

— Так в чем парадоксы восприятия пушкинских «Подражаний Корану»?

— У западноевропейских и российских исследователей в подавляющем большинстве имеет место поверхностное знание, а то и просто незнание духовных смыслов Корана. Для этой категории «Подражания Корану» — всего лишь поэзия на заданную тему. Другая группа исследователей — мусульманские богословы, историки, глубоко знающие Коран, но, как правило, мало знакомые с духовными исканиями Пушкина, обусловленными не только бунтарским духом поэта, но, в значительной степени, его любовью к женщине. Да, именно, любовью к воплощению всех тайн мусульманского Востока — Анне Гирей (подруга А.С. Пушкина, — прим. ред.), которая во многом способствовала тем самым «души порывам», которые привели его к Корану.

— Получается, как в известной французской поговорке — «Ищите женщину».

— Во многом именно так. Но было бы неправильно думать, что не было других факторов, приведших Пушкина к «Подражаниям Корану». Я ознакомился с большим количеством литературы и пришел к выводу, что уже XIX веке существовало твердое убеждение, что Пушкин все время находился в поисках духовных смыслов бытия. В этой связи позволю себе процитировать авторов тех лет. Так, в книге «Пушкин в Александровскую эпоху» (1874) первый биограф великого поэта Павел Анненков высказал предположение, что у автора «Подражаний» в «выборе оригинала для самостоятельного воспроизведения была еще другая причина, кроме той, которую он выставил на вид».

— Какая же это причина?

— Анненков считает, что Коран стал знаменем, «под которым он проводил свое собственное религиозное чувство». Спустя несколько лет, в 1882 году Александр Незеленов пишет, что видит в «Подражаниях» «согревающую» их «религиозную мысль». В 1898 году Николай Черняев утверждает: «Как это ни странно, Коран дал первый толчок к религиозному возрождению Пушкина и имел поэтому громадное значение в его внутренней жизни».

Особый интерес вызывает, как трактовал «Подражания Корану» Дмитрий Овсянико-Куликовский, подчеркивая, что: «Эта религиозная лирика не может быть названа ни библейской (древнееврейской), ни христианской, ни какой-либо иной, кроме как мусульманской, и притом не вообще мусульманской, а специально той, которая возникла и звучала в проповеди Магомета в эпоху возникновения его религии».

Последнее замечание имеет принципиальное значение в свете духовно-религиозного опыта обращения Пушкина к основам ислама. Можно сколь угодно долго рассуждать о том, был ли это религиозный порыв или поэтическое откровение гения, одно бесспорно: Пушкин несет нам основы традиционного ислама, без искажений и сомнительных интерпретаций.

В этой связи выглядит вполне естественным, что в 90-х годах ХХ века в мусульманских республиках России и в некоторых московских изданиях появились публикации, рассматривающие «Подражания Корану» как свидетельство того, что Пушкин тяготел к исламским духовным ценностям, не только как поэт, ищущий новые сюжеты. По сути, он первым в русской среде, в православном мире, со всей мощью своего гения обратился к духовным смыслам Корана.

— Это был действительно порыв в поисках небесных откровений?

— Порыв и вдохновенный труд. В ноябре 1824 года недавно прибывший из южной ссылки Пушкин пишет из Михайловского в Петербург своему брату Льву: «Я тружусь во славу Корана…». Что это значило, Льву было понятно, ибо он знал — еще в октябре уже прославившийся в России своими стихами поэт приступил к «Подражаниям Корану».

— Известно, что Пушкин имел в своей библиотеке переводы Корана тех лет. Но это были всего лишь переводы с французского языка.

— Насколько я знаю, в те дни на столе Пушкина лежал перевод Корана, сделанный с французского языка Михаилом Веревкиным. Это был не лучший перевод. В нем было много неточностей, но ради справедливости надо сказать, что Веревкин, как позднее казанский востоковед Гордей Саблуков, всеми силами души пытался донести неземную поэзию Корана.

Готовясь к нашей беседе, я сделал выписку из его предисловия к этому переводу. «Слог Аль-Корана, — пишет Веревкин, — везде прекрасен и текущ, паче же на местах подражательных речениям пророческим и стихам библейским: впрочем, есть сжатый, нередко же и темный, украшенный риторическими фигурами по вкусу народов восточных; но приманчив по изражениям замысловатым и много значащим. Где же пишется о величии божием, божественных его свойствах, высок и великолепен, хотя и сочинен прозою. Наречия важные оканчиваются рифмами, для коих иногда прерываем или переносим бывает смысл от строки в другую и подает поводы ко многим повторениям того же самого, весьма неприятным в переложении на чужой какой-либо язык. Посему-то трудно разуметь Аль-Коран…Чудные происходят действия искусства от выбора слов и оных расположения, ибо оным, подобно музыке, как бы очаровывается слух».

Это очень важно, когда переводчик так относится к тексту. И несомненно, что очарование Веревкина стало для Пушкина неким метафизическим ориентиром в работе над текстами Корана, которые он подобрал и выстроил в особой, незаметной для непосвященного глаза последовательности. Это было его неповторимое прочтение Корана, яркая попытка передать небесные смыслы ислама. В этой связи надо особо подчеркнуть, что выводы многочисленных пушкинистов о том, что «Подражания Корану» — всего лишь очередная дань музе поэзии, не выдерживает никакой критики. Этот вердикт, согласно которому Пушкин был обделен религиозно-мистическим мироощущением, не более чем дань временам воинствующего атеизма или, если сказать точнее, общественного идиотизма, поразившего значительную часть человечества в XVIII — ХХ веках.

Татарская песня

— Насколько знаю, поэт немало обращался и к татарским мотивам…

— С «Татарской песни» начинается духовный хадж Пушкина, его обращение не просто к историко-культурным темам мусульманского Востока, а к духовным смыслам ислама.

В «Татарской песне» поэмы звучат «Святые заповеди Корана» — о совершении хаджа в Мекку:

Дарует небо человеку
Замену слез и частых бед:
Блажен факир, узревший Мекку
На старости печальных лет.

Блажен, кто славный брег Дуная
Своею смертью освятит:
К нему навстречу дева рая
С улыбкой страстной полетит.

— Кто она — «дева рая» Александра Пушкина?

— Читая «Бахчисарайский фонтан» и глубоко вникая в подробности его личной жизни, можно сказать однозначно: это Анна Ивановна Гирей.

— Что нам известно об этой загадочной музе Пушкина?

— Прежде всего факты. Правнучка хана Шагин-Гирея, татарка, путешествовавшая с семьей Николая Раевского и с Пушкиным по Кавказу и Крыму в 1820 году. К слову сказать, согласно нашей семейной легенде, моя дальняя родственница, так как я тоже происхожу из славного рода Гиреев — предков Анны.

Не вызывает никого сомнения, что именно она, тайная и взаимная любовь поэта, была музой многих его стихов, черкешенкой из «Кавказского пленника» и отчасти Татьяной Лариной. Только ей одной он преподнес «заветный перстень» с сердоликом. Да, Анна Гирей была человеком неординарной судьбы, в силу чего многие и считали ее исключительной.

Позволю себе процитировать Галину Римскую: «В доме у Раевского полно очарованья, и пенится кружев изящных стройная река, над морем Аю-Даг, и синь небес, и облака, красавицы-сестрички, с ними Анна, запомнит время силуэт прелестнейшей головки, немыслимо поэту в нашем мире без любви. Он рисовал повсюду профиль милой, очень тонкий…».

В Книге Любови Краваль «Рисунки Пушкина как графический дневник» на основе глубокого изучения документов отмечено, что брачную перспективу с Анной Пушкин обдумывал всерьез, и «…когда он плыл на корабле в Гурзуф», о сватовстве у него с Анной. «Впервые, — пишет Краваль, — Пушкин встретил женщину, которая не только никогда б не изменила, но и повода подумать об измене не дала бы». Он это понимал, зная или предчувствуя свою трагическую судьбу. И любящий обсуждать свои сердечные победы в кругу друзей Пушкин (как то было принято в обществе) об Анне нигде не проронил ни слова. Наверное, именно так, из большой любви произрастают цветы духовного пробуждения. Так наметился его путь к «Подражаниям Корану», а в его поэзии четко обозначилась тематика исламского Востока.

— Что искал его дух в пространстве ислама?

— Об это ведомо только Аллаху. Мы же можем опираться только на факты, которые находят отражение не столько в биографии поэта, сколько в его творчестве. Сегодня мало кто сомневается, что образ героини «Бахчисарайского фонтана» — Заремы, страстной и ревнивой, списан поэтом со смуглой, порывистой, живой и, видимо, так же ревнивой Анны Гирей.

…пленительные очи
Яснее дня, чернее ночи.

В письме к брату Льву Пушкин приоткрыл завесу над своими глубинными чувствами: «Здесь Туманский (чиновник на службе у графа Воронцова)… я прочел ему отрывки из «Бахчисарайского фонтана», сказав, что не желал бы ее напечатать, потому что «многие места относятся к одной женщине, в которую я был долго и очень глупо влюблен…».

— У этой удивительной любви, которую так ревностно скрывал Пушкин, были свои символы, и, прежде всего, некий «талисман», о котором писал Пушкин. Это тоже татарская традиция?

— В интерпретации Пушкина — мусульманская. Здесь речь идет о традиционном амулете, который особенно популярен среди тюркских народов, принявших ислам. Но не это главное. Нам важнее понять, какое значение Пушкин придавал этому оберегу. В своем знаменитом стихотворении «Талисман» он писал:

…Там волшебница, ласкаясь,
Мне вручила талисман.
И, ласкаясь, говорила:
В нем таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
В бурю, в грозный ураган,
Головы твоей, мой милый.
Не спасет мой талисман.
И богатствами Востока
Он тебя не одарит,
И поклонников Пророка
Он тебе не покорит.
И тебя на лоно друга,
От печальных чуждых стран.
В край родной на север с юга
Не умчит мой талисман…
Но когда коварны очи
Очаруют вдруг тебя,
Иль уста во мраке ночи
Поцелуют не любя:
Милый друг! От преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман.

Увы, все эти пожелания оказались лишь данью народной традиции. Не сложилось у Пушкина и Гирей. Видимо, так было предначертано Всевышним. Наталья Гончарова заняла место той, которая долгое время была подлинной музой-хранительницей великого поэта.

«И да падет с очей туман»

— Что двигало поэтом при написании «Подражаний»?

— «Твои слова, деянья судят люди, Намеренья единый видит Бог», — скажет Пушкин в трагедии «Борис Годунов». Его обращение к Корану стало намерением, о котором вряд ли следует рассуждать, анализировать, ибо это пришло к нему свыше. Мы можем лишь следовать за великим поэтом в «студенческую келью» Лицея, «маленький грот» в Гурзуфе, туда, где он хранил «внутреннюю келью своего сердца». И все-таки как удивительно, что именно в пещере со «святой лампадой» в имении Михайловском явились Пушкину «Подражания Корану»:

В пещере тайной, в день гоненья,
Читал я сладостный Коран;
Внезапно ангел утешенья,
Влетев, принес мне талисман.
Его таинственная сила
Слова святыя начертила
На нем безвестная рука.

Сохранившиеся рабочие тетради Пушкина позволили исследователям детально проследить, как именно работал поэт с образцом — текстами Корана. Борис Томашевский пишет: «…поэт почтителен к священной книге мусульман, до самоизнурения стремится к точности. Однако при этом следует собственному, авторскому замыслу, подвигшему его к созданию «Подражаний Корану».

— Каков же был замысел?

— На мой взгляд, «Подражания Корану» — глубоко религиозное произведение, связанное с духовными исканиями Пушкина, «подражательность» его служит лишь обновлению характера привычных метафор, придавая им особую колоритность благодаря «восточному стилю». Важно отметить, что сама последовательность произведений составляющих «Подражания Корану», их композиционный порядок, как бы постоянно «провоцируют» читателя на поиск разного рода ассоциаций и связей между ними.

Многие авторы пытались комментировать «Подражания Корану», сличать с подлинником, найти те или иные особенности филологической подачи текста. Думаю, этого делать нельзя. Пушкин — явление настолько уникальное, что подходить к его духовным исканиям с позиции какого-либо анализа — дело неблагодарное. «Парадоксов друг» — он оставил нам духовное наследие, о котором хорошо сказал Достоевский, отмечая, что «появление его сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом». И, безусловно, «Подражания Корану» — одна из самых интересных загадок его светоносного творчества. В этой связи также нельзя не вспомнить слова Достоевского о том, что «он унес с собою великую тайну».

— Значит, многие вопросы, связанные с духовным наследием Пушкина, остаются без ответов?

— Я целиком солидарен с мнением Достоевского. Пушкин многое не успел сказать. Сегодня мы можем лишь наслаждаться «Подражаниями Корану»: кто как шедевром поэзии, а кто как примером яркого и искреннего духовного восхождения к божественным смыслам ислама. Поэтому, лучше читать это произведение, не прерываясь на комментарии и пояснения. Что я и предлагаю нашим читателям.

— Действительно, Исмагил Калямович, каждый здесь должен найти свое, сокровенное в этих удивительных стихах. Главное, что все это прошло через сердце поэта, который искал Истину. В небесах и на земле.

— Надо отметить, что пушкинские «Подражания Корану» явились для современников поэта настоящим откровением на пути к свободе. «Мужайся ж, презирай обман, Стезею правды бодро следуй».

В этой связи нельзя не вспомнить, что Рылеев писал Пушкину в апреле 1825 года, за восемь месяцев до декабристского восстания: «Лев прочитал нам несколько новых твоих стихотворений. Они прелесть; особенно отрывки из Алкорана».

«Подражания Корану», как все великие произведения, — вне времени, и на все времена. И словно к нам сегодня обращены пушкинские строки о мудрости и милосердии Всевышнего: «Он милосерд: он Магомету Открыл сияющий Коран. Да притечем и мы ко свету, И да падет с очей туман».