«Нынешние французы так любят Россию, что вскорости сделают царя Николая своим императором»
Эксклюзивные выдержки из готовящейся к печати книги французского путешественника о разбитых дорогах, булгарских артефактах и пьяных артистах
«Реальное время» снова знакомит своих читателей с очерками французского путешественника Поля Лаббе, которые он написал в книге «По дорогам России от Волги до Урала» (1905 год). В начале года в издательстве «Паулсен» выходит этот труд на русском языке. Предлагаем вашему вниманию очередной фрагмент сочинения, который подготовил для нашей интернет-газеты редактор готовящегося издания Игорь Кучумов (перевод с французского — Алсу Губайдуллиной). На этот раз автор переносит нас из Казани в Болгар.
Путешествие к развалинам Болгара по разбитым дорогам
Приблизительно в 85 км от Казани в Волгу впадает ее главный приток Кама, которую местные мусульмане называют Белой рекой. Ее протяженность составляет 1872 км, она имеет большое хозяйственное значение, так как орошает плодородные равнины и соседствует с богатыми рудниками; большие пароходы поднимаются по ней до красивого города Пермь, судоходны и ее важнейшие притоки Вятка и Белая.
Между Казанью и устьем Камы берега Волги покрыты сосновыми и еловыми лесами, здесь встречаются прекрасные дубы и заросли лещины, из которой местные крестьяне изготовляют масло.
В 30 км ниже устья Камы находится пристань Спасский Затон (с 1935 года поселок городского типа Куйбышевский Затон Камско-Устьинского р-на Республики Татарстан — прим. Кучумова), рядом с которой на левом берегу реки виднеются развалины Болгара. Эта станция состоит из причала и нескольких ветхих деревянных сараев, обслуживающих городок Спасск (ныне город Болгар, административный центр Спасского р-на Республики Татарстан — прим. Кучумова), уездный центр Казанской губернии. В этих местах живут русские крестьяне, чуваши и татары.
Казанский губернатор заранее предупредил о моем приезде уездные власти, и когда пароход причалил, местный полицейский, довольно грубо оттолкнув нищих и любопытных, толпившихся на пристани, подошел ко мне и сообщил, что уже нанял превосходный экипаж, который повезет меня в Болгар, а сам он будет сопровождать меня верхом.
Моим транспортом оказалась древняя и грязная телега, передние колеса которой были расположены далеко от задних и соединялись с ними гибкими рессорами в виде длинных осиновых жердей, на которых лежал бесформенный ивовый кузов, а в нем — набитые сеном ветхие мешки. Я уселся на них, вытянув ноги. Поволжские дороги представляют собой проселки с разбитыми широкими и глубокими колеями. Хотя путешественники часто жалуются на тарантасы, они все же крепче и удобнее телег, в которых подпрыгиваешь на каждой кочке подобно резиновому мячику, отбиваешь почки и получаешь синяки на локтях и коленях.
Вытерпев четверть часа ужасной тряски, я спросил у сопровождавшего меня полицейского, когда же мы прибудем на место. Но тот, отдав по-военному честь, рявкнул:
— Не могу знать, ваше благородие! Давайте спросим об этом у кучера!
Наш возничий был старым крестьянином со свалявшейся густой и грязнущей рыжей бородой, усеянной хлебными крошками. Из носа и ушей у него торчала длинная щетина, а над добродушными глазами нависали густые брови. Своих лошадей он погонял радостными криками, и когда они шли резво, называл их «голубчиками» и «соколиками», а когда замедляли шаг, то крыл последними словами.
Когда я переадресовал свой вопрос ему, кучер повернулся и ответил:
— Да Бог его знает, батюшка! Все равно ж когда-нибудь приедем!
Мы и правда в итоге приехали, причем не разу не перевернувшись, а это с русским кучером случается редко. Пейзаж, открывшийся мне, был малоинтересен и почти безлюден. Деревья встречались редко, но вдоль дороги лежали обработанные поля пшеницы, овса, ржи, проса и подсолнечника. На Руси нет ни одной деревни, которая не выращивала бы последнего. Даже в больших городах мужики постоянно лузгают семечки подсолнуха и плюются их шелухой.
«Успенское — это большое село, а не руины»
Село Успенское (в пределах самого городища издавна существовало с. Успенское, позднее переименованное в Болгары — прим. Кучумова), рядом с которым расположены древние развалины, насчитывает около тысячи душ (на самом деле на рубеже XIX—XX веков в с. Болгары насчитывалось около 2500 жителей — прим. Кучумова). Как и в других русских селениях, его главная улица длинная и широкая, пересекается под прямым углом с другими улицами, тоже широкими, но не столь длинными. После дождя они становятся непроходимыми. Деревянные избы, за исключением одной-двух, однообразны и тянутся вдоль улицы, перемежаясь большими двустворчатыми воротами и амбарами. Крыши у жилищ деревянные и соломенные, и если случается пожар, что в русских деревнях обычное явление, то он сразу уничтожает целый квартал.
В Успенском живность состоит в основном из свиней и кур. Коров там мало. Скот и домашняя птица, обычные для французских крестьян, здесь весьма дороги и содержать их в условиях суровой казанской зимы непросто.
В селе я остановился у сторожа, нанятого охранять развалины. Моя комната была довольно просторной и чистой, украшена видами Суздаля, которые столь же популярны в России, как изображения Эпиналя во Франции (Эпиналь — город на северо-востоке Франции. С XVIII в. в нем выпускались «эпинальские оттиски» — своеобразная разновидность лубка — прим. Кучумова). На всех почтовых станциях России этими картинками обклеены стены комнат, предназначенных для отдыха путешественников. Рисунки иллюстрируют религиозные сцены, исторические или легендарные сюжеты, народные песни, произведения Пушкина и Лермонтова.
Нередко на картинках изображают членов императорской семьи и правителей европейских государств, так что за время отдыха можно изучить историю и узнать обо всех этапах развития франко-русского союза. В моей комнате, однако, не было портретов ни Тьера, ни маршала Мак-Магона, ни Греви, лишь в углу висело изображение президента Карно (перечисляются президенты Франции конца XIX в. — прим. Кучумова). Что касается Феликса Фора (Фор Феликс (1841—1899) — президент Франции с 1895 г. — прим. Кучумова), то с каждым годом его портрет поднимался по стенам все выше и выше, пока, наконец, не занял почетное место рядом с австрийским императором и королевой Викторией.
Оказалось, что Успенское — это большое село, а не руины, как я полагал до этого. Конечно, они там тоже были, но в малом количестве и не столь величественные.
Лишь недавно, когда наиболее интересные артефакты уже погибли, а жители Спасска и местные крестьяне разобрали старинные постройки на кирпичи, Императорское общество археологии, истории и этнографии занялось исследованием этого памятника
На развалинах древнего городища
Когда-то здесь жили болгары, и кажется, что они, впервые упомянутые византийскими историками во времена Зенона (Зенон Исавр (ок. 435—491) — византийский император в 474—475, 476—491 гг. — прим. Кучумова), были родственны гуннам. Эти так называемые «белые болгары» построили город Болгар. Судя по развалинам и найденным при раскопках вещам, их цивилизация была достаточно развитой. Как известно, государство болгар было завоевано в результате монгольского нашествия и окончательно уничтожено Тимур Ленгом, «железным хромцом», более известным у нас под именем Тамерлана (на самом деле город Булгар (Болгар), на развалинах которого побывал П. Лаббе, был в 1361 году разрушен золотоордынским князем Булат-Тимуром. Захватив территорию Волжской Булгарии, он образовал независимое от Золотой Орды государство, основной частью которого являлась территория Булгарского улуса. Затем Булгар был восстановлен, но в 1431 году разрушен воеводой Федором Пестрым, после чего был покинут жителями и более не восстанавливался — прим. Кучумова).
О развалинах Болгара надолго забыли, пока Петр I не приказал скопировать старинные надписи на них. Но лишь недавно, когда наиболее интересные артефакты уже погибли, а жители Спасска и местные крестьяне разобрали старинные постройки на кирпичи, Императорское общество археологии, истории и этнографии занялось исследованием этого памятника. Церковь в Успенском полностью построена из этих древних камней. Сегодня от древнего Болгара остались только неудачно отремонтированный Большой минарет и довольно занятная башня, ставшая прибежищем сотням голубей; одни ученые считают, что в ней раньше размещалось ханское судилище, другие — мечеть, а некий преподаватель из Казани утверждает, что это была ханская баня. Рядом с православной церковью возвышается невысокое, покрытое современной крышей, массивное строение, переоборудованное под православную часовню, чуть дальше — фундамент огромной мечети.
Местные детишки, не отстававшие от меня ни на шаг, беспрестанно совали мне в руки какие-то найденные в земле кольца и фрагменты украшений. Думаю, что если провести здесь основательные раскопки, то можно будет обнаружить много интересного. При распашке полей и рытье могил на сельском кладбище крестьяне не раз находили ценные предметы.
Сегодня от древнего Болгара остались только неудачно отремонтированный Большой минарет
Пьяный концерт и откровенный разговор с крестьянами
Разочарованный увиденным, я вернулся в жилище сторожа, и чтобы скоротать вечер, поинтересовался у него, есть ли в селе знатоки народных песен. Получив утвердительный ответ, я попросил пригласить их, и вскоре ко мне пришли около полутора десятков молодых людей. Сначала они о чем-то толковали и спорили в соседней комнате, и, наконец, зазвучали гармонь — популярный у русских крестьян музыкальный инструмент — и скрипка.
Сторож сообщил мне:
— Парни готовы спеть тебе, но очень уж робеют перед иностранцем, надо бы их слегка взбодрить!
Я сразу понял намек и передал артистам водку. Глотнув, они начали свой концерт. Певцам весьма прилично аккомпанировала гармонь, а скрипач при каждой фальшивой ноте смущался и прерывал игру (должен сказать, что делал он это довольно часто). Они спели мне старинные народные песни о красной девице, милой невестушке, приветливой, как вечерняя звезда, и восхитительной как соболь, о ее точеной фигурке, о голосе, подобном весенней песне соловья. Мелодии, чаще всего печальные и меланхоличные, были весьма приятными на слух. Исполнили они и шуточные песни, в которых проскальзывали скабрезные словечки. Помню, одна такая песня была про девку и комара, содержание которой я воспроизвести здесь не могу. Солист запевал песню гортанным, немного грубым голосом, потом ее хором подхватывали остальные, сочетая басы с высокими и пронзительными нотами. Французские крестьяне так петь не умеют.
Сельские артисты пришли ко мне в своей повседневной одежде, в красных и синих рубахах, в лаптях и высоких войлочных сапогах. Когда они устали, я стал расспрашивать их, знают ли они, кто я такой, откуда приехал и где находится моя родина. Один из них, самый смелый — это, видимо, был первый парень на деревне — ответил за всех:
— Да, за морем есть большой город Париж, там много водки, и мужики могут пить больше трех раз в неделю!
Он добавил, что нынешние французы так любят Россию, что вскорости сделают царя Николая своим императором.
Постепенно осмелели и остальные, став толковать о своей доле, о земле, иногда благосклонной, но чаще неблагодарной, которую тяжело обрабатывать, о тягостной и долгой зиме, когда голод бывает страшнее холода.
— Какой будет следующая зима? — поинтересовался я.
— В этом году дождей было мало, урожай уничтожила засуха, потому зимой будет голодно, — отвечали они.
Они говорили об этом с грустью, но смиренно, сопровождая свои рассказы по-детски наивным смехом.
— Сейчас нам хорошо, — признавались они мне, — так зачем же горевать и страдать заранее, вон, смотри, какая прекрасная погода, живи себе и радуйся!
«У детей нет ни прошлого, ни будущего, — как-то заметил Лабрюйер (Лабрюйер Жан де (1645—1696) — французский моралист — прим. Кучумова), — зато, в отличие от нас, взрослых, они умеют пользоваться настоящим». Русский народ — это большой, очень добрый и совершенно беспечный ребенок, живущий только сегодняшним днем. Одни считают русских плохими, другие по той же самой причине хвалят их, но все отзываются о простых русских людях хорошо. Русские простолюдины обладают уникальными и ценными душевными качествами.
…Наступила ночь, восхитительная, безмятежная белая ночь русских степей. Мои певцы ушли, сам я умирал от усталости. Веселый и нежданный вечер, большое количество выпитого, мое вознаграждение артистам, на которое можно было тяпнуть еще — все это лишило парней сна. Они опять купили водку, закусили арбузами и пошли гулять по селу, распевая песни, хохоча и дурачась, как дети. По мере удаления их голоса становились очаровательнее и приятнее. Зная, что я за все готов платить, они стали по утрам и вечерам исполнять под моим окном свои серенады, мешая моему отдыху.
См. также: