Татарстанская Атлантида: «60 лет уже прошло, а до сих пор снится затопленная деревня… почему так?»

О вопросах без ответа, главных героях и потерянной родине

— Как же родилась идея фильма «Против течения»?

— Когда мне было лет 15, мы с родителями приехали на берег Волги на пикник. И я думал, сейчас ракушек насобираю, камешки там разные, а вместо этого я увидел человеческие черепа. То есть это волжская вода размыла кладбище какой-то там деревни, затопленной при открытии Куйбышевского водохранилища, и получилось то, что получилось. Для меня это стало очень такой нелогичной картиной — человеческие черепа беспорядочно раскиданы. Ну как так? Это при том, что мои родители, бабушка — каждый год мы ездим на кладбища убираться на могилах предков, поминаем их. И вот этот необычный образ какого-то хаоса что ли — он меня никогда не отпускал, иногда у меня появлялись вопросы, на которые ответа-то и не было, да и вопросы были не до конца сформулированные. В фильме я как раз пытался их сформулировать, визуализировать.

— Расскажите подробнее о самом фильме?

— Это фильм о затоплении населенных пунктов при создании водохранилищ в нашей стране. Если точнее — о людях, которые в условиях вынужденных переселений совершают какие-то поступки. Или не совершают. Так или иначе остаются собой, и мы смотрим на реальность их глазами. Съемки проходили в Татарстане, в Ульяновской и Иркутской областях. В фильме две условные части: первая — это воспоминание о городах и селах, затопленных давным-давно при возникновении водохранилищ еще в Советском Союзе, и конкретно о затопленной татарской деревне Агайбаш. А вторая часть о событии совсем недавнем — открытии Богучанской гидроэлектростанции со всеми вытекающими… История повторяется. И в фильме после просмотра первой части становится понятно, как люди будут переживать это переселение спустя 60 лет, а во второй части мы видим, как оно происходило тогда и вот повторяется опять. Все ведь то же самое — со слезами, поломанными судьбами и гниющими деревьями в искусственных морях. Как всегда, в нашей стране все подчинено какой-то античеловечной логике. Ну тут, наверное, лучше смотреть, а не рассказывать.

Для меня это стало очень такой нелогичной картиной — человеческие черепа беспорядочно раскиданы. Ну как так? Это при том, что мои родители, бабушка — каждый год мы ездим на кладбища убираться на могилах предков, поминаем их. И вот этот необычный образ какого-то хаоса что ли — он меня никогда не отпускал

— Главные герои — это сами местные жители?

— Да, это жители бывшей деревни Агайбаш, ее уже давно нет, и поселка Кеуль Иркутской области. И Кеуля на картах тоже уже нет, но вот любопытная история — вода Богучанского водохранилища до него не дошла! То есть его не затопило, а жителей переселяли, выходит, зря. Тысяча жителей, понимаете, их просто так взяли и сковырнули со своей земли, из своих домов. И в итоге ошиблись с расчетами. Конечно, кто-то хотел уехать оттуда, но многие старики так и не дождались переезда, мне рассказывали, что смертность перед переселением увеличилась. Ну потому что не может человек, живший на своем месте с печкой, огородом и рекой-кормилицей, так просто, по приказу, изменить свое мироощущение, начав жить в крохотной квартирке. И Кеуль так и стоит сейчас призрачным городком, там мало, конечно, осталось от поселка. Всех этих «красок» у меня в фильме нет, я-то снимал уже почти под занавес, когда там жили человек тридцать.

— Как они отреагировали, когда вы предложили им сняться в фильме?

— Для кеульчан это было скорее безразлично. Они уже ведь столько пережили, эти несчастные люди — судов всяких, лишений. Кто-то был готов на камеру рассказать буквально все, надо выговориться, потому что накопилось. Или были рады, что в их уголок, забытый Богом и отрезанный даже от сотовой связи, сунул нос еще один журналист. А одна бабушка совсем отказалась разговаривать, сказала, что не осталось слез, уже другие журналисты снимали-снимали, а толку-то нет. И все это в контексте сбора чемоданов и разбора домов, жуть. А у нас в Татарстане люди менее охотно шли на контакт, ну потому что живут себе и живут люди, и тут приезжает «здрасте-киношник» с какими-то странными просьбами поснимать, как доят козу. То есть пришлось заслужить доверие татар и героя первой части Анвара абы. Я много раз в течение двух лет ездил, снимал какие-то вещи с ним, постепенно стал ближе к нему. Нашел для него старую карту Агайбаша, и он очень тщательно ее изучал, составил по ней список улиц, домов. И я все ждал, что этот 80-летний дядечка, скромный до эмоций и оценок, у него, между прочим, хозяйство, в доме порядок, он ходит в мечеть… И я все ждал, что он, пронесший через 60 лет боль о своей затопленной деревне, а он так и говорит в фильме: «60 лет уже прошло, а до сих пор снится деревня… почему так?». Так вот, я ждал, что он совершит какой-то нерациональный поступок. Я видел, что эта боль ищет выходы и это важно для него. И поэтому это было важно и для меня.

Знаете, есть такой термин — реальное кино. Надеюсь, что мой фильм хоть немного близок к сути этого понятия. Поэтому дублей-то не было — если что-то не получалось, значит не получалось и надо ехать в следующий раз, снимать еще и еще

«Дублей-то не было — если что-то не получалось, значит не получалось»

— Вы все снимали с первого дубля?

— Знаете, есть такой термин — реальное кино. Надеюсь, что мой фильм хоть немного близок к сути этого понятия. Поэтому дублей-то не было — если что-то не получалось, значит не получалось и надо ехать в следующий раз, снимать еще и еще.

— Как искали эти места, где происходит действие фильма?

— В Кеуле я был осенью 2014-го и к этому моменту он оставался единственным не затопленным населенным пунктом, в котором еще жили люди, а остальные все уже были под водой, насколько я знаю. То есть вариантов, куда ехать на БоГЭС у меня уже и не было. Места с размытыми могилами в Татарстане — ну я знал, где они, да и подсказывали историки и жители сел. Сложнее было у нас здесь в Татарстане искать людей. Сложно и интересно, и странно. Вот такой пример: два затопленных населенных пункта — Мансурово и Агайбаш, переселялись они в одно время. Мансурово раньше было большим селом на берегу Камы, его писали художники. По достоверным сведениям жителей Мансурово переселили в село Шуран. Там овраг есть и местные говорят, что за оврагом — «мансуровская» часть села. Но сколько бы я ни ходил по этому Шурану в поисках мансуровских — не нашел ни одного, якобы все умерли. Все! При этом деревня Айгабаш была поменьше, оттуда переселились в Державино, и у державинцев-агайбашцев до сих пор есть традиция ездить на остров, который остался на месте Агайбаша, молиться там. Они собирают больше 50 человек и человек 10 аксакалов, тех, кто родился в Агайбаше, находят лодки, все организовывают. Руководит всем этим как раз Анвар абы. Совершенно автономная и удивительная мусульманская субкультура.

— Во время съемок вы жили у самих героев?

— В Татарстане проще было возвращаться домой в Казань, добираться же несложно. Было, правда, ночевал на островах, караулил какие-то рассветы, они не вошли в фильм. В Кеуле рабочий график позволил вырваться только на неделю, там меня приютили разборщики домов, мы жили в доме, где уже давно не было хозяев. Говорят, что горе сближает. Мне кажется, что это вот история про Кеуль.

Вместе бродили ее тропами, я смотрел «достопримечательности», а она с ними прощалась уже навсегда. И так день за днем — разговаривали, молчали, смотрели на Ангару…

— Кто из героев произвел большее впечатление?

— Галина Жмурова, бывший директор кеульского Дома культуры. Она всю жизнь там прожила, поднимала село, там все с ней связано. И вот уже все разъехались, а она все не могла эту нить разорвать. Все подолгу ходила по селу, в лес, к реке… И я приехал туда как раз в это время. И как-то сразу разговорились и теперь уже вместе бродили ее тропами, я смотрел «достопримечательности», а она с ними прощалась уже навсегда. И так день за днем — разговаривали, молчали, смотрели на Ангару… В ее доме было много книг, я наблюдал, как бережно она упаковывает их в коробки, готовясь к переезду. Но коробок было мало, а книг настолько много, что некуда девать и она решила сжечь какие-то книги, но попросила это не снимать. Сжечь, чтобы литература не мокла под дождем, когда сломают ее дом. То есть лучше сама огнем, чем кто-то порвал бы эти книги, которые десятилетиями она собирала. И вот она стояла у этого костра, делая то, что противоречит всему ее существу и плакала. Рукописи горят.

— Что с ней стало сейчас?

— Она отходила от этого стресса два года и только сейчас пытается начать заново жить, начать работать в сельской школе с детьми. Я приглашал ее на фестиваль, но она не захотела заново переживать этот кошмар, видимо, пока рано, и оставлять детишек в школе тоже посчитала неправильным.

— Сколько времени ушло на создание фильма? Вы все делали один?

— Что-то откладывая, что-то снимая, что-то меняя — общим счетом ушло, наверное, четыре года. Иногда помогали друзья, ездили со мной или потом я их мучил на монтаже, показывал разные редакции фильма. Много консультировался с профессором Евгением Бурдиным из Ульяновска, он знает все о строительстве Волжских ГЭС. Композитором выступил Данил Каримов, талантливый казанский парень, он делает очень чувственный эмбиент. Недавно он купил американскую электрогитару.

«Для меня основная тема — это тема утраты, утраты неоправданной, чего-то важного...»

— Что вы хотели сказать этим фильмом, какую идею донести?

— Это непростой вопрос, потому что ведь тем-то в фильме несколько, и зритель ведь тоже автор. Кто-то увидит протест против строительства ГЭС, кто-то увидит протест против власти, кто-то скажет, что фильм о любви к родине или о неправильной политике переселения. Экологи увидят свою тему и будут правы. Кто-то ничего не увидит и тоже будет прав, потому что не может эта тема быть близка всем, особенно жителям больших городов. Или скажут, что все это сопли, а стране нужно электричество. Для меня основная тема — это тема утраты, утраты неоправданной, чего-то важного, как мне видится, каких-то основополагающих ценностей — ощущения связи со своей землей и чувства необходимости этой связи, традиций, гордости за свою историю. Ведь так должно быть, разве нет? Но эти ценности разменяны на 18 квадратов на человека и киловатт-часы.

Для меня основная тема — это тема утраты, утраты неоправданной, чего-то важного, как мне видится, каких-то основополагающих ценностей — ощущения связи со своей землей и чувства необходимости этой связи, традиций, гордости за свою историю

— Не могу не спросить про бюджет ленты и про то, были ли инвесторы, которые помогли вам собрать эту сумму?

— Вы знаете, деньги не считал — это больная тема. Если считать, то может быть и не стоило браться за фильм, потому что как минимум в этом нет ничего рационального — вкладывать свои средства и время в убыточный проект. Я не очень коммуникабельный и не могу ходить по кабинетам, просить эти деньги — я не умею. Так что съемки были без поддержки Министерства культуры и так далее.

— Что вы испытали, когда узнали, что фильм отобрали в конкурсную программу «Артдокфеста»?

— Конечно, это была приятная новость. Я посылал фильм на «Артдокфест» еще в прошлом году, его не взяли. Тогда удалось поговорить с президентом фестиваля Виталием Манским. Он посоветовал сделать фильм короче — длинный тяжело включить в программу и тяжело будет смотреть зрителям. С прошлого года я сократил фильм, по-моему, на полчаса.

— Сейчас на сайте «Артдокфеста» значится, что фильм идет 76 минут...

— Было несколько редакций, самая длинная версия — 2 часа 20 минут. Сейчас, конечно, стало лучше. Просто сразу не было смелости на то, чтобы убрать какие-то куски и сюжетные линии. Например, в первой части сейчас одна сюжетная линия с Анваром абы, а было три. Выбор сделать было очень сложно. Я, например, снимал еще одного переселенца — поэта, который пишет стихи, и есть стихи и о его затопленном селе. Долго делал ставку и на него, но в итоге эта сюжетная линия получилась не настолько яркой, как линия Анвар абы, и ее пришлось убрать. Всегда приходится чем-то жертвовать.

— Планируете ли подавать или уже подали заявки на другие фестивали?

— Пока еще не подал. Я не очень хорошо понимаю кухню продюсирования и продвижения фильмов. Но на другие фестивали, разумеется, подавать буду, правда на какие — пока не знаю.

— Где и когда зрители смогут увидеть ваш фильм?

— После фестивальных показов фильм появится в сети, но пока я не могу ответить, как скоро это случится.