Пьянство 100 лет назад: как жители Большой Атни показали на дверь «Татспиртпрому» царской России

«Всегда есть «вариации нормы», всегда есть оттенки серого»

Сфера девиаций — очень интересная и крайне опасная тема для исследователя. С одной стороны, детальные описания «хилаф амаль» (отвратительных действий) — одно из окон в мир повседневной жизни, а с другой — «ящик пандоры», который того и гляди выйдет из-под контроля. По большому счету, необходимо учитывать, что мораль в пространстве обыденности не существует в чистом виде, всегда есть «вариации нормы», всегда есть оттенки серого.

Говоря о распространении такого явления, как «маскарат» (пьянство) в среде татар-мусульман, в первую очередь стоит обозначить религиозный контекст явления. Категория «хамр» (алкоголь) имеет разные интерпретации. Имам Абу Ханифа не запрещал употреблять набиз (слабоалкогольный напиток — вода, в которой финики или виноград замачиваются, но не доводятся до брожения, — прим. ред.), но категорически запрещал употребление вина. Очень важен «ният», то есть намерение. По сути, разрешено употреблять лекарственные средства, содержащие алкоголь с целью лечения, но так, чтобы не опьянеть. Широко были распространены лекарственные средства (дава) под общим названием «тирйак», содержащие алкоголь. Рецепт одного из них «Ат-тирйак ал-кабир» принадлежал некому булгарскому фармацевту Таджутдину Ал-Булгари.

«Утыз-Имяни запретил все виды алкоголя вне зависимости от его происхождения»

Диспут о запрещенности алкоголя в начале XIX века разобран Михаэлем Кемпером в его книге «Суфии и ученые в Татарстане и Башкортостане: исламский дискурс под русским господством». Условно среди «уламы» (ученых) существовало две позиции по данному вопросу. Первая сформулирована ахундом Фатхаллахом ал-Оруви и заключалась в достаточно широкой эмансипации алкоголя, как-то браги, вина из фиников или изюма, напитков из меда, ячменя, кукурузы, пшена и молока. С оппозицией подобной постановки вопроса выступал знаменитый шейх Габдерахим Утыз-Имяни. Забегая вперед, стоит отметить, что его понимание проблемы стало доминирующим к началу XX века. Габдерахим хазрат апеллирует к хадисам пророка Мухаммеда и к ученику Абу Ханифы Мухаммаду аш-Шайбани, который, развивая логику своего учителя, полностью запрещал алкоголь. Вследствие этого, придерживаясь хадиса о приравнивании всего опьяняющего к вину, шейх Утыз-Имяни запретил все виды алкоголя вне зависимости от его происхождения.

Учитывая, что Фатхаллах был ахундом, то есть человеком достаточно близким к муфтияту, следует полагать, что его позиция была практически официальной. Поэтому сведения К. Фукса или Э. Турнерелли о татарах Татарской слободы города Казани, позволявших себе некие послабления, выглядят вполне обоснованными юридически. Как ни странно, наибольшее понимание сути явления проявил А. Дюма, в его воспоминаниях не без иронии отмечается любовь городских татар к «бальзамам» и что «Магомету нечего возразить: перед ним больной человек, а не пьяница». Понятно, что город — это особая среда: во-первых, городских татар и к началу XX века было менее 10% от общего числа жителей городов, во-вторых, здесь и инокультурное окружение, и соблазны, и трактиры, и прочее.

В Заказанье в 1860-е годы употребляли пиво, а Мензелинском уезде — медовуху

Нет сомнений, что татары-мусульмане в массе своей проживали в сельской местности. И здесь проявляется социальный контекст проблемы. А именно: сельские общины и законные приходы на вопрос «маскарат» смотрели совершенно иначе, чем городские. Во-первых, несмотря на наличие вертикали, власти деревенские «махалля» (общины) были относительно автономны. Эта независимость подчас приводила к курьезам. Так, к примеру, было распространенным явлением празднование религиозных праздников (Курбан-байрам и Ураза-байрам) в разные дни соседними деревнями или даже разными приходами одной деревни. В рамках конкретной общины решение по вопросу «хамра» (опьяняющего) могло отличаться от позиции муфтията и от позиции имама соседнего прихода.

На практике это приводило к трансформации пищевых привычек и локальному распространению определенных видов напитков в отдельном регионе. К примеру, по словам Евфимия Малова (работа «Миссионерство среди мухаммедан и крещеных татар»), в Заказанье в 1860-е годы активно употреблялось пиво. В Мензелинском уезде Оренбургской, а затем Уфимской губернии пили медовуху (әче бал). Далее на восток широко употреблялся кумыс.

Подобный плюрализм, видимо, был следствием культурных особенностей отдельных регионов. С другой стороны, вполне конкретное положение о дозволенности определенных напитков был удобно для обывателей–мусульман, так как позволяло развести «норму» и «девиацию», не обращаясь в каждой ситуации за решением к имаму.

Суфийский шейх умер от медовухи

Надо полагать, что в данном случае институциализация ислама в Поволжье и возникновение такого явления, как Оренбургское магометанское духовное собрание (ОМДС), привело к постепенному принятию массой верующих и уламой мнения, аналогичного выдвинутому Утыз-Имяни. К примеру, в 1822 году был снят с должности имам дер. Илтен Илга-Красная Катка Мензелинского уезда, указной мулла Таджутдин Ялчигулов (в последствии жил в дер. Имянлебаш того же уезда, где и похоронен), известный шейх и автор нескольких суфийских трактатов, основным обвинением стали пьянство и отлучки. Ш. Марджани в своем труде «Достоверные сведения о Казани и Булгаре», несколько смягчает этот сюжет и передает, что Т. Ялчугул умер после того, как выпил медовухи в гостях.

Для обывателей было совершенно непростительно употребление «горячего вина» и табакокурения, тем более подобное поведение не красит имама. Совершенно без разницы, пил он для здоровья или нет, важно, что он пьян.

Расплата: имам бьет приход, а приход — имама

Подобное отношение к маскарат со временем стало чем-то вроде социального договора между приходом и духовенством, в котором важная роль отводилась протоколам поведения. Нельзя сказать, что злоупотребление алкоголем было основанием для «такфира» (обвинения в неверии), но для избиения было. В 1858 году в деревне Ишкарова Бирского уезда прихожанами был избит местный имам, который также обвинялся в пьянстве, хотя поводом к расправе стал обман заезжего торговца.

Насилие как инструмент борьбы с пагубной привычкой было практически нормой. По свидетельству Я. Д. Коблова, имам бьет пьяных мусульман сам или вместе с другими прихожанами, однако и сам имам мог стать объектом наказания. Взаимная обусловленность приводила к полному исчезновению алкоголя или даже намеков на него, так как даже запах спиртного мог быть основанием для недопущения к богослужению или исполнению пятивременных молитв.

Заслуженный авторитет улема сам по себе становился залогом «сухового закона». Так, по настоянию имама в начале XX века в дер. Кара Гужи Казанского уезда перестали праздновать джиен, ввиду безобразий, учиняемых подвыпившими участниками.

Доносительство на пьянство как политический инструмент

С другой стороны, подобная жесткая постановка вопроса приводила к тому, что обвинения в пьянстве превращались в элемент спекуляций, манипуляций общественным мнением и важный инструмент дискурса. К примеру, в 1906 году распространились слухи о том, что в одной из деревень Тетюшского уезда на сабантуй было выпито водки на 270 рублей (огромная сумма). Проверил этот слух известный историк и публицист Гайнетдин Ахмеров и выяснил, что деревня бедна и таких средств просто не имеет. Очень часто в «шикаятах» (считай донос) на имя муфтия на того или иного имама фигурирует обвинение в пьянстве, с появлением татарской периодической печати эти обвинения просачиваются и туда. Взаимные обвинения в маскарат становятся цельной нарративной стратегией, когда юмористическая периодика в каждом номере клеймит кадимистов обвинениями во всех смертных грехах, включая и пьянство. Точно так же журнал «Дин ва Магишат» видит прямую связь между употреблением пива и пребыванием в стенах джадидского медресе. Однако возникает вопрос, как обстоит дело с социологией проблемы?

Как Большая Атня изгнала зеленого змия

В 1889 году одна из казанских газет привела «сухие» цифры: в Казанской губернии имелось 303 поселения, соответствующих требованиям для открытия питейных заведений или казенной винной торговли (включая мусульманские). По факту имелось всего 48. А были крупнейшие волости (такая как Мамсинская) с десятками тысяч населения, не имевшие ни трактиров, ни винной торговли.

В 1904 году самый большой населенный пункт Казанского уезда (после Казани) — село Большая Атня, имевшее более 3 тыс. постоянно живущего населения, ярмарку и производство, дающие более 1 млн рублей в год, на сельском сходе приняло общественный приговор о прекращении всей казенной торговли спиртным. И несмотря на упорство акцизного управления, жители Атни смогли избавиться от источника порока.

Подводя итог, стоит отметить: проблема пьянства была знакома татарам-мусульманам в XIX — начале XX века, однако оставалась больше на периферии общественной жизни и раздувалась искусственно, являясь инструментом в борьбе с конкурентами и/или идеологическими оппонентами.

Заканчивая текст, хотелось бы отметить, что «срывание покровов» и развенчание мифов почти всегда есть конструирование новых мифов.