Ольга Кузнецова: «Случайных людей на скорой не бывает»

«Хотела вникнуть в профессию, увидеть в ней все»

Ольга Михайловна росла в то время, когда взросление было пропитано особой идеологией: нацеленной на профессиональную реализацию, на осознанный выбор, на взаимопомощь и на то, чтобы в жизни был некий высокий смысл. Она вспоминает, что в выборе пути вдохновлялась примерами: театральными спектаклями, книгами, фильмами.

— Может быть, вы помните фильм «Неоконченная повесть», в котором Элина Быстрицкая играет врача. Этот фильм с детства заложил в меня зерно, впечатление, представление об этой работе. Сопереживание пациенту, ответственность за свою работу, отсутствие личного времени у доктора, который постоянно занят лечением людей — все это, наверное, легло на те мои личные качества, заложенные семейным воспитанием, — вспоминает доктор. — Нас ведь воспитывали в понимании того, что нужно быть ответственными, порядочными людьми.

Когда пришло время выбирать профессию, оказалось, что и выбора особого нет: девушка хотела стать доктором, педиатром. Лечить детей, помогать им.

Поступить в медицинский институт с первого раза не получилось — довольно высокого балла, набранного на вступительных экзаменах, не хватило. Но менять планы Ольга не захотела: она должна была стать медиком во что бы то ни стало и устроилась работать санитаркой в горбольницу №6 — с тем, чтобы через два года, с третьего раза, все-таки поступить в вожделенный мединститут.

— Судьба была благосклонна ко мне — полы в палатах мыть не пришлось. Свободное место для меня нашлось в перевязочной и меня взяли работать туда. Там работали с тяжелыми послеоперационными пациентами, с больными, у которых были травмы и ожоги. Манипуляции проводила медсестра, а при ней всегда была санитарка, то есть я. Мыла инструменты, помогала, снимала повязки, убирала, — вспоминает Ольга Михайловна. — В то время в больнице работал звездный хирург, светило медицины, профессор Медведев. Этот человек первым сделал операцию на открытом сердце ребенку в Казани — он оперировал врожденные пороки сердца детям. Мне было очень интересно, как проходит операция, как на ней работают медики, и я периодически дежурила в качестве санитарки в операционной. Хотела вникнуть в профессию, увидеть в ней все.

Нас ведь воспитывали в понимании того, что нужно быть ответственными, порядочными людьми

Молодая санитарка, еще совсем ребенок, едва окончивший школу, знала, что легко не будет. Поэтому работа в перевязочной, которую не назовешь ни чистой, ни приятной, не вызывала у нее совершенно никакого отторжения, никакой психологической травмы, никакого потрясения. Единственный шокировавший ее случай, запомнившийся на всю жизнь — пациентка с обширными ожогами.

— Я открыла дверь в перевязочную, а там на каталке сидит человек. Я не сразу поняла, что это женщина. У нее совсем не было кожи, она вся была обугленная — лицо, глаза, волосы. И запах горелой плоти… Я остановилась в дверях, и у меня перехватило дыхание. Это был единственный момент, который отпечатался в моей памяти как стресс с той поры. Я подумала: «Смогу ли я? Как с таким работать?» Но потом собрала волю в кулак, и мы приступили к работе, — рассказывает доктор.

«Я не люблю рутину. Мне нравится живая работа»

В 1976 году Ольга Михайловна поступила на педиатрический факультет медицинского института в Казани. Она по-прежнему хотела лечить детей — поработав со взрослыми в больнице, поняла это окончательно. Ее тянуло именно в детство: ведь здесь меньше безысходности, меньше негатива, и здесь в основном пациенты, которых можно излечить.

— Я слишком много видела негатива — в плане жизненных ситуаций, или запущенных заболеваний, когда с человеком уже случилось непоправимое. А в случае детей чаще всего еще можно все изменить. Я видела у взрослых хронические заболевания, которые врачи пытались лечить, но уже не могли справиться. Я не назову это безысходностью, но чувство было к этому близкое, — объясняет свой выбор доктор.

Она обращает внимание и на то, что в конце прошлого века еще не настолько хорошо была развита медицина: у медиков не было ни современной инструментальной диагностики, ни оборудования для сложнейших эндоскопических операций, ни развитых методов сосудистой хирургии. В распоряжении врача был клинический опыт, интуиция, глаза, руки и собственная голова. С этим и работали. И это, кстати, не было плохо: поколение Ольги Михайловны учили блестящие профессора, в том числе и фронтовые медики, которые прошли войну — со своими принципами, со своим скрупулезным и жестким подходом, со своей требовательностью. Они заложили азы подхода к лечению, которые наша героиня пронесла через всю жизнь.

По окончании интернатуры, в 1983 году, Ольге Михайловне на распределении предложили выбор: или участковым педиатром в поликлинику, или уехать в район, или же пойти работать на скорую помощь в Казани. Переезд в район семья рассматривать не стала: на тот момент у супругов уже родился ребенок. На участке в поликлинике наша героиня себя тоже не видела — ее всегда страшила рутина, хотелось чего-то более динамичного и экстренного. И выбор был очевиден: молодой доктор пришла работать на станцию скорой помощи.

— Я не люблю рутину. Мне нравится «живая» работа. Видимо, поработав в хирургии с самого начала, еще до поступления в институт, я это уже хорошо понимала. Мне нужно много информации, смена ситуаций, принятие решений, адреналин. Ну и, наверное, в то время молодость сказалась определенным образом: скорая — это ведь всегда на переднем крае. Люблю скорую помощь, всю жизнь ее любила, — признается Ольга Михайловна.

Первые пять лет Ольга Михайловна работала «в полях» — как и все врачи скорой, ездила по всему городу, спасала детей, принимала единственно верные решения. А в 1988-м ей предложили возглавить педиатрическое отделение.

Зачем педиатрическое отделение на станции скорой помощи

В 1983 году здесь, на станции, в педиатрическом отделении работали 47 врачей. Сейчас — 18, остальные — фельдшеры. Причины тому разные. Молодежь не стремится устроиться доктором на скорую: во-первых, многих останавливает колоссальная нагрузка и ответственность. Наша героиня грустно иронизирует: «Кажется, что юристов сейчас больше, чем людей». Во-вторых, чтобы здесь удержаться, нужны особые качества, склад личности. Ольга Михайловна замечает закономерность: если хотя бы три года человек проработал — он тут, скорее всего, и останется. Но если доктор не подходит для скорой помощи, если ему нужна более стационарная работа — это сразу становится понятно в первую очередь ему самому.

Станция скорой медицинской помощи — это единственная организация в городе, которая работает для оказания помощи больным и пострадавшим в круглосуточном режиме (24/7). На сегодняшний день в ней 10 филиалов (т. е. филиал в каждом районе города). Педиатрическое отделение является составной частью ССМП. Такое отделение есть далеко не в каждом городе. По России их два-три в крупных городах.

Педиатрические бригады сформированы, чтобы к детям на вызовы выезжали либо детские врачи, либо фельдшеры, которые знают специфику работы в «детстве». На сегодняшний день здесь работают 12 таких бригад — они распределены по всему городу, по подстанциям скорой помощи. Но каждый день большинство этих бригад начинает здесь, на Чехова — на общем сборе идет общение, разбор разнообразных случаев, обсуждение новостей регуляторики, получение рекомендаций.

Я очень благодарна всем главным врачам нашей станции, которые сменились за время моей работы — они всегда проникались нашей проблемой, и сохраняли наше отделение

Казалось бы, это логично: к детям на скорой выезжает педиатр, ко взрослым — терапевт (или врач другой «взрослой» специализации). Оказывается, все не так просто. Ольга Михайловна объясняет:

— Мы боролись за свое сохранение много лет — с тех самых пор, сколько я работаю. Было в нашей жизни несколько периодов, когда отделение хотели расформировать и сделать общепрофильные бригады, которые выезжают и к взрослым, и к детям. В один момент, уже давно, возникло распоряжение, что на станции скорой помощи должны работать только те, у кого есть сертификат врача скорой помощи. А у нас всех специализация другая — «педиатрия». В какой-то момент нашим врачам не давали подтверждать сертификат педиатра, и мы вместе с нашим руководством писали письма «наверх», до Москвы дошли, чтобы нам дали возможность сохранить специализацию по педиатрии. Я очень благодарна всем главным врачам нашей станции, которые сменились за время моей работы, — они всегда проникались нашей проблемой и сохраняли наше отделение.

Сейчас в отделении работают в основном фельдшеры — их больше 100. На них большая нагрузка, и спрос с них тоже огромный. И поэтому очень важно, чтобы на детских выездах работали фельдшеры, обученные работе именно с детьми. Такой специалист учился общей медицинской практике 4 года, и чтобы приобрести конкретные навыки в «детстве», ему нужна практика и наставники. Одно дело — пациент, которому 17 лет, он уже практически взрослый человек, и с точки зрения медицинских манипуляций, мало чем от него отличается. Другое — когда скорую вызывают, например, на домашние роды, где нужно оказать помощь новорожденному ребенку.

— Просто представьте: предположим, родился на дому недоношенный ребенок, который нуждается в срочной помощи. Его нужно принять, обработать, оценить состояние, оказать помощь, правильно маршрутизировать. Все это происходит в общем потоке. Фельдшеру будет крайне сложно перестроиться, если 10 минут назад на предыдущем вызове он оказывал помощь взрослому человеку с инфарктом. Или, к примеру, бездомному в алкогольном опьянении. Такое переключение и объем необходимых совершенно разноплановых знаний — это непомерная нагрузка. Ведь даже врачи имеют определенные специальности. А мы пытаемся на фельдшера возложить сразу все, — объясняет Ольга Михайловна острую необходимость того, чтобы педиатрическое отделение существовало и на детских вызовах продолжали работать «свои» бригады.

«Наверное, на скорой остаются только те люди, которые осознанно выбрали эту профессию»

Более чем за сорок лет работы наша героиня пережила разные времена. И восьмидесятые с нищенскими зарплатами — врачу за круглосуточное спасение людей платили 110 рублей. И девяностые, когда зарплаты доктора не видели по два, по три месяца, зато видели казанский феномен во всей его красе: на врачей скорой помощи нападали, был даже случай, когда бригаду обстреляли, и машина еще несколько месяцев ездила со следами от пуль на кузове. Впрочем, с агрессией порой медики встречаются и сегодня: например, недавно мама пациента в порыве гнева разбила фельдшеру голову телефоном, а один бодрый папа избил медика ногами (да еще и в суд на него подал за то, что тот посмел защищаться). Возвращаясь к девяностым, Ольга Михайловна вспоминает:

— Это все было, конечно, немыслимо. Зарплаты не было, нужно было людям как-то выходить на суточные дежурства, с собой что-то поесть взять — и дома тоже оставить, чтобы семья поела… У нас тогда шутка появилась: «Мы будем ходить на работу, даже когда на входной двери кассу поставят и велят платить за вход». Наверное, на скорой остаются только те люди, которые осознанно выбрали эту профессию. Случайных людей на скорой помощи не бывает.

Со времен, когда она сама ездила на вызовы, она помнит эмоциональные моменты работы на ДТП и на несчастных случаях. В такие моменты врачу нужно собраться и экстренно принять решение, холодным умом понять, что нужно делать, чтобы спасти человека. Но было и множество случаев, когда обеспокоенная мама вызывает скорую помощь плачущему младенцу именно по причине того, что он… плачет.

— Мама не справляется ночью — и звонит в скорую. И до сих пор такие вызовы, кстати, не редкость. Но в восьмидесятых еще и интернета не было, — улыбается наша героиня. — А книги читали далеко не все. Особенно медицинские. И эта проблема необразованности людей была очень заметна: порой приходилось прямо на вызове маме объяснять простейшие, базовые вещи. Как кормить ребенка, как пеленать, даже как купать! Сейчас все-таки информация более доступна, она везде.

Порой приходилось прямо на вызове маме объяснять простейшие, базовые вещи. Как кормить ребенка, как пеленать, даже как купать!

Впрочем, сейчас доктора и фельдшеры скорой помощи сталкиваются с обратной стороной общедоступности знаний. Например, есть любители устроить экзамен приехавшей бригаде — почему это они работают не так, как написано в интернете? Или же почему они не выполнили все условные 10 пунктов протокола клинических рекомендаций? Ольга Михайловна объясняет: все эти пункты далеко не всегда показаны, клинические рекомендации учитывают самые разные ситуации и варианты развития событий. А на месте медик ориентируется на то, что видит перед собой, на конкретного пациента. Претензия из той же серии — «врач назначил мало лекарств и вообще велел поспать и отдохнуть».

— Так, кстати, многие оценивают работу докторов. Если вам выписали много направлений и много лекарств — значит, врач хороший. А если врач сказал «Не переживайте, у вас ничего серьезного, хорошо отдохните, пейте много жидкости и восстанавливайте силы» — значит, он плохой. Но это же не так. Во многих случаях действительно нужно дать себе набраться сил, запустить работу собственного иммунитета, и больше ничего не требуется, — объясняет доктор. — Я не говорю сейчас о жизнеугрожающих состояниях — но, например, при ОРВИ не всегда требуется сразу же пить дорогие лекарства. Тем более те, эффективность которых не доказана, но которые разрекламированы по телевизору. Любое назначение должно быть оправдано!

«Если ребенку по-настоящему плохо, как вообще речь может идти о бахилах?»

Помимо «пациентов-экзаменаторов», медики скорой помощи сталкиваются с разнообразными другими сложностями. Ольга Михайловна грустно констатирует: бывают родители маленьких пациентов, которые обращаются с врачами и фельдшерами высокомерно или даже грубо, выдвигают требования, которые мешают работе. Взять те же самые бахилы: были случаи, когда ребенок задыхался, каждая секунда была на счету, но родители наотрез отказывались пустить врача в комнату, пока тот не наденет бахилы.

— Но вы посчитайте: надеть их, потом на выходе вместе с пациентом снять (иначе можно поскользнуться) — а на враче еще висит сумка, оборудование, он одет в куртку, все это происходит небыстро. А счет, между тем, идет на секунды! Но сакраментальное требование надеть бахилы — это на каждом первом вызове. Мы не спорим, просто это не всегда разумно, если ситуация действительно экстренная, — объясняет Ольга Михайловна. — Ведь если ребенку по-настоящему плохо, как речь вообще может идти о бахилах? А ведь нашим медикам порой грязные пакеты могут предложить на ноги натянуть, если вдруг случайно в кармане бахилы закончились. Вот это уважение, вот это благодарность!

Кстати, немалая доля жалоб на медиков скорой помощи, которые поступают от родителей или родственников пациентов, звучат примерно так: «Натоптали в квартире». А как помогли — почему-то не пишут…

А ведь нашим медикам порой грязные пакеты могут предложить на ноги натянуть, если вдруг случайно в кармане бахилы закончились

Все чаще медики сталкиваются с языковым барьером — но язык педиатрии везде одинаковый, врач или фельдшер быстро способен оценить ситуацию и разобраться, что происходит с пациентом. Просто качественный сбор анамнеза сильно облегчил или ускорил бы процесс — но с этим ничего не поделать.

Бывают случаи, когда родители маленьких пациентов отказываются от их госпитализации: тогда медики увещевают, объясняют, уговаривают, превращаются в психологов — лишь бы донести до взрослого человека, что его ребенок в опасности, и ему нужна медицинская помощь в условиях стационара. В терминальных ситуациях, когда врачи видят, что опасность смертельная, вызывается полиция, и вопрос решается через правоохранительные органы. Но таких случаев, на счастье, совсем немного.

— Конечно же, есть очень много вежливых, благодарных пациентов. Таких большинство, — рассказывает доктор. — Но наши медики очень часто сталкиваются с неуважением. Мы не работаем ради благодарности, мы понимаем, что наша задача — спасать людей. И мы спасаем!

«Вы не представляете себе, какие травмы можно получить, вылетев из «ватрушки»

Как человек, который координирует и контролирует работу всех 12 педиатрических бригад, работающих в полуторамиллионной столице Татарстана, Ольга Михайловна знает все об опасностях, которые подстерегают ребенка в обычной жизни.

Конечно же, в новогодние праздники медики скорой помощи готовы ко всему. Начался гололед — значит, будут вызовы на травмы. Начались каникулы — врачи и фельдшеры надеются, что не будет происшествий с «ватрушками», которые неуправляемо несутся вниз по склону на скорости, близкой к автомобильной.

— Я категорически против такого вида развлечений. Потому что это очень опасно — вы не представляете себе, какие травмы можно получить, вылетев из «ватрушки» на скорости и, например, ударившись об ограждение. Или врезавшись в дерево, — говорит Ольга Михайловна.

Несчастные случаи с петардами и хлопушками уже начались — на днях медики выезжали на вызов к ребенку, у которого рядом с ухом взорвалась хлопушка — разрыв барабанной перепонки. «Обеспечивают» петарды и отрыв пальцев, и ожоги — к сожалению, это обратная сторона новогодних гуляний, с грустью констатируют медики.

Доктор, как и ее коллеги-травматологи из ДРКБ, со смешанными чувствами относится к летним экстремальным развлечениям — например, не так уж и редки вызовы в экстрим-парк «Урам». Там бывают и переломы конечностей, и черепно-мозговые травмы (вплоть до перелома основания черепа). Наколенники и налокотники не спасают: ведь ломается кость, а не элемент защиты. Упоминает Ольга Михайловна и самокаты, как надежного и стабильного «поставщика» детских травм в летний период.

Медики скорой помощи призывают держать вне детского доступа бутылки с разнообразными домашними химикатами и коробки с моющими средствами — оказывается, чего только может не съесть любопытный малыш. И стиральный порошок, и капсулу для мытья посуды, и выпить чистящее средство.

Страшные случаи — утопление детей. Не в речке, не в озере — а в обычной городской ванне. Ольга Михайловна вспоминает случай, когда мама оставила грудного ребенка сидящим в ванне, вышла на секундочку, а когда вернулась — малыш уже захлебнулся. Были и счастливые случаи, когда медики спасали таких детей, «откачивали» их. Но несчастных случаев все-таки больше.

Наша героиня констатирует: по сравнению с тем временем, когда она начинала работать, сегодня выросло количество вызовов на травмы, детский травматизм растет. Этому способствует и рост автомобилей, и многочисленные средства индивидуальной мобильности детей, и даже их летняя предоставленность самим себе: все-таки в советское время многие отдыхали в пионерских лагерях, отдых был организованным и безопасным. Сейчас отправить ребенка в детский лагерь — задача для бюджета среднестатистической семьи не самая простая.

«Ольга Михайловна, тут дети лежат»

В обычное время на станцию скорой медицинской помощи Казани поступает примерно 1 200 вызовов в сутки, их обслуживает 80 бригад. В 2020 году, когда началась пандемия коронавируса, вызовов было 2-3 тысячи в сутки.

— Можете себе представить нагрузку, которую выдержали наши бригады? Люди работали через сутки, мы не знали, закончится это когда-нибудь или нет, — грустно вспоминает Ольга Михайловна.

Ни один врач, ни один фельдшер работать не отказался: ездили 24 часа в сутки, без сна и отдыха. Внутреннего страха, как говорит наша героиня, не было — на скорой работают закаленные люди, верные своему долгу.

А вот рассказывая о самом страшном дне своей карьеры — расстреле в гимназии №175 — доктор не может сдержать слез. Ведь медики скорой помощи зашли в школу первыми, вместе с сотрудниками спецслужб. Их глазам предстала вся ужасная картина, на их плечи легла и констатация смертей, и оформление первичных документов. Ольга Михайловна рассказывает, что на этот вызов приехали две молодые девочки-фельдшеры:

— Они зашли в школу вместе с сотрудниками спецслужб — экипированными, в бронежилетах. А мои девочки шли просто в медицинской форме. Я им сразу сказала: «Будьте на связи, просто всегда будьте на связи. Сразу говорите, чем помочь. Что там происходит». Потому что до конца ведь сразу не было понятно, что там. Вдруг бы их взяли в заложники. Вдруг бы что-то еще случилось. Они мне оттуда сразу позвонили, шли по школе и говорили: «Ольга Михайловна, я не могу. Тут дети лежат. И учительница». Я с ними вместе плакала… Они там на месте работали, смерть констатировали. Документы оформляли, освидетельствование, заключение, это долгая очень была история. А после этого они просто поехали на другой вызов и работали еще сутки…

Возможно, негатив, который видит медик, работающий на скорой, делает его более рациональным и менее эмоциональным

Именно так: каким бы сложным и страшным ни был вызов, сотрудник скорой помощи работает до тех пор, пока не сдаст свою смену. И фельдшеры, отработав вызов в 175-й школе в тот страшный день, продолжили работу дальше, на ординарных вызовах. Наша героиня объясняет: те вещи, которые видят врачи и фельдшеры скорой, закаляют характер и психику. И они понимают: нужно работать.

— Возможно, негатив, который видит медик, работающий на скорой, делает его более рациональным и менее эмоциональным. Нет, он не бесчувственный! Но он прежде всего должен оценить ситуацию и понять, что перед ним, и как с этим работать.

«Пытаюсь даже в плохом найти что-то хорошее»

Работая с человеческой бедой 24/7, видя даже самые темные стороны человеческой натуры — как сохранять веру в людей? Как оставаться спокойной, позитивной, лучезарной — такой, как Ольга Михайловна? Она улыбается:

— Я даже в самом плохом пытаюсь найти что-то хорошее. И очень благодарна тем людям, которые мне очень много помогали — и по жизни, и в работе. Нам всегда везет на главных врачей — ведь это очень непросто, работать здесь и отвечать за целый город. Наш главный врач как ответственный человек может смело сказать: «Любимый город может спать спокойно», и это будет не фигура речи. У нас 1700 человек работают — и наш руководитель для каждого может найти доброе слово, оказать внимание и поддержку.

А в своем отделении наша героиня находит время, чтобы поддержать и помочь, скоординировать и проконтролировать 120 человек — 18 врачей и сотню фельдшеров. Сформировать бригады, экстренно найти замену для заболевших, провести обучение и довести новые нормы, решить, что делать в экстренных ситуациях и проконсультировать фельдшера по медицинским вопросам. А еще — разобраться с поступившими жалобами, понять, как избежать конфликтных ситуаций в будущем.

У меня болит душа за эту работу, я просто не могу перестать ее делать

Несмотря на то, что рабочий день начинается в 8 утра, Ольга Михайловна на станции уже с половины седьмого: работы хватает, нерешенные вопросы всегда есть. Если происходит внештатная ситуация, нужно мобилизоваться сразу же: например, в субботний день, когда на Казань была совершена атака беспилотников, служба скорой помощи была готова к выездам в течение считанных минут — был готов план формирования дополнительных бригад, если бы потребовалась эвакуация пострадавших. Были медики наготове и во время саммита БРИКС, активно работали в период проведения крупных соревнований.

На наш традиционный вопрос о том, что для нее главное в собственной работе, Ольга Михайловна отвечает:

— Вы знаете, с тех пор, как я выбирала профессию, ничего не изменилось. Главное для меня — приносить пользу. Если даже не конкретно пациентам (я ведь на вызовы не выезжаю), то нашим медикам. Нашим врачам и фельдшерам — и уже через них в конечном итоге пациентам. У меня болит душа за эту работу, я просто не могу перестать ее делать. Мне мои дети говорят: «Мама, тебе еще не надоело? Ты постоянно в таком стрессе живешь». А у меня характер такой. Я по-другому не могу.