Рабы и работорговля в Крымском ханстве

12.6. Рабы и работорговля в Крымском ханстве

В.Д. Жуков, О.Д. Рустемов, А.А. Шейхумеров

Тема рабства и работорговли в истории Крымского ханства относится к числу наиболее широко представленных тем в историографии и вместе с тем одной из наименее изученных. По справедливому замечанию И.В. Зайцева, «в российской и западноевропейской историографии долгое время господствовали превратные представления о низком, примитивном уровне развития экономики в Крымском ханстве. Ханство представлялось паразитическим государством, где отсутствовали земледелие и ремесло, а все доходы сводились к транзитной торговле рабами, захваченными в грабительских походах на русские, польские и кавказские земли».

В рамках этого параграфа будут рассмотрены следующие вопросы:

1. пути поступления невольников;
2. численность несвободного населения Крыма;
3. пути выхода из рабства;
4. материальное и социальное положение рабов;
5. последствия рабовладения;
6. судьба ясырей из Крымского ханства.

Пути поступления невольников в Крым были разнообразны. На территорию юрта попадали люди, лишившиеся свободы в ходе набегов; доставленные в Крымское ханство благодаря торговле; невольники, привезенные на полуостров в качестве подарков и дани крымским элитам.

Наибольшее число рабов попадало в юрт благодаря набегам крымских и ногайских татар на сопредельные государства и народы.

Снижение набеговой активности и внешнеполитический фактор привели к тому, что в XVIII в. выросла доля не захватываемых, а покупаемых рабов. Так, из Черкесии приводили невольников не только благодаря походам на тамошние племена, но и ввиду широко распространенной на Кавказе практике продажи в рабы своих соплеменников или даже членов семей. Начиная с 40-х гг. XVIII в. крымские и кубанские купцы постоянно ездили в Калмыцкое ханство за калмыцким ясырем, скупая за раз по несколько сот человек.

В начале XVIII в. в Османскую империю и Крымское ханство попадали невольники из Швеции и Финляндии, захватываемые в плен казаками во время Северной войны (1700—1721) и поступавшие в мусульманские страны благодаря транзитной торговле, в которой посредниками выступали купцы-греки. Экзотическим товаром были евнухи-африканцы, перевозимые на Крымский полуостров через Черное море из Османской империи, спрос на которых объяснялся их высокой репутацией служителей гаремов.

Некоторое количество невольников поступало Гераям и высшей знати юрта в качестве подарков от союзников и подданных. Одним из пунктов выплаты дани со стороны адыгейских «владельцев» была поставка «живого товара» в Крым, в том числе по 300 невольников каждому новому хану. Стандартной нормой при обращении черкесских князьков за помощью в междоусобной борьбе были подарки людьми хану и его приближенным.

Во время Руины соперничающие между собой за власть украинские гетманы пытались заручиться благосклонностью Бахчисарая, отсылая в Крым пленников из других казацких отрядов (во время одной такой поездки в плен к запорожцам попал знаменитый в будущем И. Мазепа), а в 1709 г. запорожцы послали в подарок хану 100 солдат, захваченных ими в результате нападения на русские отряды у Царичанки. Вступив в конфронтацию с властями Российской империи, запорожские казаки (сами или с татарами) осуществляли набеги на российскую территорию, продавая захваченных ими людей туркам и татарам. Особенно активно запорожцы промышляли продажей украинцев в мусульманское рабство в 1711—1713 гг. Этим же занимались другие казаки, воевавшие на стороне турок-османов и татар — ахреяне и некрасовцы. Отдельные примеры практик работорговли впечатляют своей креативностью. В 1752 г. жители украинского города Саврань заключили своеобразное соглашение с очаковскими татарами, похищая в окрестных городах детей и жен и привозя их на продажу татарам. Очаковские же жители, в свою очередь, крали коней у ногайцев и меняли их у савраньцев на людей.

Численность невольничьего населения была напрямую связана с результативностью и размахом набеговых акций. Хотя в историографии существуют разные оценки количества ясыря, захватываемого крымскими и ногайскими татарами в набегах на страны Центрально-Восточной Европы и Кавказа, трудно сказать, сколько рабов крымчане оставляли на территории полуострова, а сколько они экспортировали за рубеж.

В нашем распоряжении есть ряд сведений, позволяющих приблизительно оценить долю невольников в общей массе крымского народонаселения в XVI—XVIII вв. Хронист и придворный хана Сахиба Герая I Реммаль-Ходжа сообщал, что к моменту смерти этот монарх обладал 3 тыс. рабов. Известно, что хан имел право на 10% всей добычи, захваченной его воинами. Если предположить, что крымцы оставляли в своих хозяйствах в процентном отношении такое же количество невольников, сколько и их государь, то всего в Крыму на середину XVI в. должно было бы быть 30 тыс. ясырей. Правда, хан как богатейший человек страны мог позволить себе закупать их в больших количествах, чем кто бы то ни было другой. Однако часть трофеев ханы также оставляли своим приближенным и гвардейцам, не следует сбрасывать со счетов и рабов, остававшихся в османской части полуострова. Потому полагаем, что к моменту воцарения Девлета Герая I (1550 г.) в Крыму проживало около 40 тыс. ясырей, что составляло, вероятно, 20% от численности свободного населения.

В 1620 г., по словам польского посла в Крымском ханстве Ф. Олешко, на территории полуострова находилось 90 тыс. невольников-христиан. Для сравнения — к 1620 г. русские освободили из Ногайской Орды 15 тыс. русских невольников, а на 1640 г., по данным польского посла (ссылавшегося на слова самих турок), в европейской части Османской империи, Стамбуле и на флоте находилось 150 тыс. рабов из Речи Посполитой. В 1660 г., согласно коллективному письму польских невольников из Бахчисарая, на территории полуострова в рабстве находилось 4 тыс. поляков-католиков. М. Б. Кизилов, со ссылкой на этот же источник, писал о 40 тысячах. По другим данным, в 1660-е гг. в Крыму проживало лишь 700 невольников-католиков. По подсчетам А.С. Лаврова, общее число невольников в Крыму в 1660-е гг. составляло 30 тыс. или более. Согласно показаниям вышедшего с полуострова украинца, летом 1687 г. в Крыму по ханскому приказу была проведена перепись рабов, согласно которой их оказалось 107 тыс. В 1690-е гг., по словам одного из приближенных хана Селима Герая I, в Крыму находилось в неволе 100 тыс. подданных русского царя. В 1713 г. на полуострове находилось 15—20 тыс. рабов. Иезуит отец Ф. Дюбан, сообщивший это число, добавлял, что за несколько лет до того более чем 40 тыс. рабов умерло от некоей болезни.

По отдельным городам есть следующие данные. Согласно кадийским сиджилям, в 1683—1744 г. рабы были у 11,2% жителей Карасубазара, преимущественно людей обеспеченных. В 1701 г. «...полоняников в одном городе Кефе болши трех тысяч человек, а во всем Крыму — и сметить невозможно». В июле-августе 1771 г. из-за вторжения русской армии в Крыму сильно уменьшилось число невольников: 1,2 тыс. ясырей было выкуплено, около 9 тыс. самовольно бежало к русским. Учитывая, что проблема невольников продолжала всплывать в крымско-русских отношениях после 1771 г., полагаем, что в Крыму их по-прежнему оставались еще тысячи. Важно отметить, что рабы распределялись среди крымцев неравномерно: значительная часть их концентрировалась в хозяйствах хана, калга-султана, нуреддин-султана, беев и мурз. Всего несколько десятков родов контролировали львиную долю невольничьего населения. Число рабов на полуострове менялось в зависимости от успешности походов и условий жизни в самом Крыму (голод и эпидемии сокращали их число).

Пути выхода из плена существенно различались между собой по характеру предпринимаемых действий. Изменить свой статус можно было благодаря удачному побегу, освобождению во время вражеских вторжений в Крым, выкупу, обмену, освобождению хозяином.

Выкуп. Правительства Польши и России, частные лица и религиозные организации прилагали значительные усилия для выкупа своих подданных, родственников и единоверцев. Продемонстрируем механизм выкупа на примере России в XVI—XVII веков.

Государственный выкуп пленных существовал на протяжении всей истории Московского государства. На эту сферу политики тратились значительные средства, к ней прилагались большие дипломатические и административные усилия. Кроме того, до середины XVI в. практиковался частный выкуп, когда родственники пленных приезжали в Крым и разыскивали их, договариваясь о цене выкупа и пользуясь при этом правами и привилегиями купцов. Начиная с 1551 г., когда на Стоглавом соборе был установлен специальный налог на выкуп пленных («полоняничные деньги»), государство взяло эту задачу под свой контроль и сделало ее одной из приоритетных. 72-я глава Стоглава предписывает ежегодно взимать налог с каждой сохи в государеву казну, а сам налог получает статус «общегосударственной милостыни». В Соборном уложении 1649 г. законодательство о выкупе пленных было подтверждено в 7-й главе, отныне денежный сбор становится подворным и обязательным для всех. Здесь же фиксировались цены, по которым следовало выкупать пленников. Социальное происхождение полоняников определяло их стоимость выкупа: за дворянина и сына боярского — 20 руб. с каждых 100 четвертей земли его поместного оклада, за московского стрельца — 40 руб., за стрельца и служилого казака «украинных городов» — 25 руб., за посадского человека — 20 руб., за пашенного крестьянина и за холопа — 15 рублей.

Именно в первой половине XVII в. система государственного выкупа пленных стала активно развиваться, что хорошо видно в дошедших до нас документах Посольского приказа, где четко прослеживается последовательность действий московских дипломатов. Делопроизводство дипломатического ведомства позволяет показать не только порядок выкупа и правительственную политику в этой области, но и проследить судьбы людей, ради которых и существовала вся система выкупа самих пленников.

Московские посольства ежегодно направлялись в Крым для выполнения ряда дипломатических поручений. Одно из таких поручений было связано с поиском пленных и обеспечением условий для их выкупа. Данные поручения находят свое отражение в «памятях о полоняниках», которые являлись составной частью государевых наказов посланникам, отправлявшимся в Крым. Поиск посланники производили не только на невольничьих рынках у перекупщиков, но также посещали непосредственных хозяев пленников, с которыми договаривались о цене выкупа. Как правило, у посланников была с собой «роспись людей», которых следовало разыскивать целенаправленно — главным образом это служилые люди, попавшие в плен на государевой службе. Одновременно и про тех, «которые сверх той росписи в Крыме есть», следовало «проведывать всякими мерами накрепко. Да которые полоненики у них объявятца или про которых сведают и о тех полонениках велено договариватися с теми людми, у которых они живут, о окупу всякими мерами».

Итогом проделанной подготовительной работы было составление «полоняничной росписи», в которой отражались имена пленных и договорные цены выкупа за каждого из них. Роспись отправлялась в Посольский приказ, откуда выделялись деньги на выкуп. «Полоняничная роспись» являлась своего рода обязательством государства перед невольниками в том, что они будут выкуплены. Владельцы полоняников, со своей стороны, должны были привезти всех фигурировавших в росписи полоняников на «валуйскую размену», где и производился выкуп пленных.

Бегство. Некоторые люди стремились покинуть Крым, сбегая от своих хозяев. По словам Эвлии Челеби, «со временем орский ров засыпался землей, и пленники стали убегать из Крыма». Ясыри иногда бежали от одних хозяев к другим. В 1601 г. имел место групповой побег невольников, выбравших своим капитаном некоего волоха и бежавших в Крымские горы. Однако отметим, что сколь бы часто ни поднимались на борьбу с угнетением украинские крестьяне в Речи Посполитой или русские крепостные в России, попадая в Крым, они уже никогда не восставали. Полагаем, что бежали преимущественно те рабы, которые попадали к суровым хозяевам (подобно тому, как угнетаемые холопы бежали из Московского государства на Дон). Жесткое обращение побуждало невольников к бегству, и именно потому в рассказах выходцев из крымского плена столь часто фигурируют жестокость и зверства по отношению к невольникам. Кроме того, красочные живописания ужасов плена повышали возможность получения денег за «полонное терпение». В то же время от добрых, заботливых хозяев почти наверняка сбегали реже, и потому о судьбах невольников, остававшихся в Крыму, известно намного меньше (преимущественно из материалов кадийских сиджилей). Выкупы, бегства и освобождение военным путем приводили к обретению свободы лишь незначительной части невольников. Подавляющее большинство их уже никогда не возвращалось домой.

Освобождение хозяином. Согласно крымскому законодательству, раб, отработавший на хозяина несколько лет (условия службы и ее срок устанавливались в договоре между хозяином и его рабом — китабете), получал свободу. После получения «вольного листа» бывший ясырь мог вести самостоятельное хозяйство. Обретя свободу, он вместе с тем становился военнообязанным. Вольноотпущенники и «отработавшиеся», наряду с крымскими татарами, должны были выставлять воинов и снаряжать их для похода. Раб также признавался свободным, если хозяин назовет его своим сыном или дочерью. Другим поводом освобождения невольников, как мужчин, так и женщин, служил канун какого-либо праздника, тяжелая болезнь хозяина (хозяйки) или их смерть. В таком случае, согласно завещанию, касавшемуся невольников (оно называлось тедбир-и муккаед — обязательно к исполнению), уже никто не мог возражать. При этом следует отметить, что такие массовые освобождения рабов были нередким явлением.

Принятие ислама и ассимиляция. С течением времени часть невольников привыкала к новому обществу. Известны примеры обращения пленников в ислам с последующей военной и гражданской службой Гераям. «Много поляков, к примеру Билецкий, Белоскорский, Каменский, Свидерский, Цегельский, с принятием ислама становились переводчиками, дипломатами и писарями ханов», — писал польский историк Л. Подхородецкий, добавляя, что татарский плен был лотереей, в которой можно было получить тяжкий труд либо возможность неплохо обустроить свою жизнь и сделать карьеру (хотя последнее было менее вероятным). Известен случай, когда бывший раб-поляк, ставший мусульманином, работал надзирателем над другими рабами. Справедливости ради укажем, что единичные примеры впечатляющей карьеры не означали, что в юрте существовали какие-либо особо суровые условия для карьерного роста. Лишь единицы невольников становились видными лицами в ханстве, однако и лишь немногие из миллионов жителей Речи Посполитой и России входили в состав правящих элит. Своеобразной была история И. Вергуненка, невольника, объявившего себя истинным наследником московского престола (Лже-Ивашка II). Это заявление привело к улучшению материального положения «царя»: самозванец был перевезен из Кефе в Бахчисарай и предлагал хану захватить Москву и посадить себя на трон.

Важнейшей категорией ясыря были женщины. Часто крымские татары вообще предпочитали уводить в качестве ясыря лишь женщин и детей. Как и дети, женщины принимались непосредственно в крымские семьи, как правило, быстро адаптируясь к новой среде. Значительные шансы достигнуть высокого положения в обществе имели ясыри, захваченные в плен в детском возрасте. Не все из них продавались в рабство, часть детей крымцы оставляли в своих семьях и воспитывали как родных: дети считались легко ассимилируемыми. Они являлись полноправными членами своего нового общества. Согласно летописи С. Величко, в 1675 г. запорожский атаман И. Серко приказал убить 3 тыс. христиан и тумов (детей, рожденных от невольницы и татарина) из числа «освобожденных» в ходе казацкого набега и пожелавших вернуться в Крым. Атаман будто бы аргументировал это тем, что лучше им умереть, «чем размножаться в Крыму между басурманами на наши христианские молодецкие головы». Эти слова И. Серко, даже если они вымышлены, показывают ясное понимание казацким летописцем того факта, что ясыри и их потомки ассимилировались в крымской среде и пополняли ряды ханских войск.

Выросшие в новом окружении дети принимали участие в крымскотатарских военных кампаниях. Известна история жизни одного из таких «потурченцов», поляка Ф. Кречнева. Будучи захваченным крымцами в Польше ребенком, он был увезен на полуостров, обращен в ислам и впоследствии женился на крымской татарке. Кречнев участвовал в походах крымских татар, в частности, в составе ханского войска сражался с русскими в битве у Конотопа в 1659 г. и ходил вместе со своими новыми соотечественниками на московские «украины». В 1697 г. в расположение русских войск под Азовом пришел валах, при расспросе которого выяснилось, что он «в котором городе родился, и как ему было христианское имя, и отца его как звали, того не упомнит, по тому что взят в полон в малых летах, а звали ево татарским именем Гусейном». Иезуит, побывавший в Северном Причерноморье в 1702 г., писал:

«В стране казаков, у границ Крыма и у Кубани я встретил многих австрийцев, которые во время осады Вены захвачены были татарами, когда им было по девяти или осьми лет, и до сих пор живут в рабстве частию у татар, частию у казаков». Однако выяснилось, что покидать эти земли они не хотят: «Когда я стал советовать им бежать, что им легко было сделать, то они отказались, говоря, что не знают, будут ли иметь в нашей земле что есть, так как, наверное, все имущество их погибло».

Со временем ясыри сливались с основной массой крымского населения. Исследователь крымскотатарского землевладения Г.Ф. Блюменфельд показывал эволюцию положения рабов и вольноотпущенников в Крыму на протяжении жизни нескольких поколений — сначала беи отрабатывали землю «рабами или отдавая им же в аренду, причем, разумеется, условия найма диктовались односторонней волей бея. Впоследствии рабы постепенно получали свободу и переходили в разряд вольноотпущенников; здесь уже о безусловной зависимости от бея не могло быть речи; условия аренды становились мягче и определеннее. Еще лучше было положение потомков вольноотпущенников. Разница между потомком вольноотпущенника, пришлым человеком и своеземцем забывалась; положение их с течением времени уравнивалось».

Общественное и материальное положение. На положении рабов сказывались несколько факторов. Во-первых, принятые в классическом исламском законодательстве (шариате) нормы обращения с невольниками. Во-вторых, личные качества и характер как хозяина, так и раба, их умение выстраивать отношения между собой. В связи с этим показательна история польского шляхтича С.Г. Друшкевича, попавшего в плен к крымским татарам после Желтоводской битвы 1648 года. Первый хозяин Друшкевича, согласно воспоминаниям шляхтича, относился к нему плохо, однако второй, турок из Кефе, «...не как к невольнику, а как к родному сыну ко мне относился». Друшкевич даже после возвращения в Польшу с душевной теплотой вспоминал своего второго хозяина.

Материальный достаток раба напрямую зависел от благосостояния его господина. Согласно крымскому праву, невольникам (как и членам семьи) хозяин назначал жалование (нафака). При этом содержание на жен и детей мусульман и их рабов было сопоставимым. Известны прецеденты, когда невольники добивались через суд увеличения нафака, сочтя первоначальные выплаты недостаточными.

Многие рабы имели разрешение или лицензию на занятие того или иного рода деятельностью, так называемый изин. Раба, имеющего изин, называли абд-и мезун. Как правило, это было связано с торговлей. Хозяин выделял деньги на покупку того или иного товара, а абд-и мезун перепродавал этот товар с наценкой, отдавая прибыль господину.

Свои особенности имела жизнь невольниц, называемых джарие. Как правило, это были относительно молодые женщины, пользующиеся особым интересом среди мужчин. Встречались владельцы, которые использовали джарие как проституток, складывая прибыль в карман. Однако если джарие забеременела, а никто из потенциальных отцов не признавал за собой ребенка, хозяин невольницы брал попечительство на себя. Естественно, что при этом ребенок считался рабом от рождения. Однако бывали случаи, когда отец признавал своего ребенка, брал его на воспитание вместе со своей теперь уже невестой. Этот ребенок считался полноправным мусульманином и был свободен от рождения. Рабство в мусульманских странах, таких как Османская империя и Крымское ханство, было патриархальным. Ясыри могли участвовать в судебных делах. Из сохранившихся судебных книг времен хана Мурада Герая I известно, что рабы выступали истцами в 2,1% спорных судебных процессов и в 0,4% неспорных. Бывало, что хозяин обещал невольнику, что тот станет свободным после его смерти, но дети покойного пытались сохранить раба как свою собственность. В таком случае рабы вели дело за признание своего освобождения. В пятнадцати из шестнадцати подобных судебных процессов, известных из сиджилей времен Мурада Герая I, победили невольники, признанные судом свободными, и лишь в одном — новый хозяин. Рабы женились и заводили семьи.

Условия жизни крестьян в Польше и России были весьма суровы, отчего не все желали возвращаться из Крыма обратно на родину. «В Крыму было немало русских, которые надолго, иногда на всю жизнь оставались там, втягиваясь в хозяйственную жизнь и быт. Иные и не склонны были возвращаться в холопство или в крепостную неволю к старым господам». По мнению А.С. Лаврова, жизнь холопов в России была похожа на жизнь невольников в Крыму и Турции, что снижало мотивацию невольников к возвращению домой. Такую же картину рисует и Л. Подхородецкий: «Так как в Крыму царили патриархальные нравы, пленников считали детьми семьи, хорошо кормили и одевали. Некоторые получали участки земли, дома и инвентарь, занимались огородничеством и садоводством, заводили семьи. Бывало, что некогда панские холопы считали такую жизнь лучшей, чем в фольварке шляхты или у боярина в прежней родине». И если пленный аристократ стремился вернуться из рабского состояния к своим поместьям и зависимому населению, то у рядового крестьянина желание возвращаться со сравнительно теплого полуострова в суровый северный климат было, скорее всего, ниже.

Некоторые рабы поддерживали Крымское ханство. Казацкие послы в Крыму в ноябре 1654 г. писали: «Оставя в Перекопе, три ндли ждали (мы) хана, только так от татар, яко и ото своих неволников, имели поругание и брань: «брат Москва, а наша не брат». То есть то, что для казаков «братьями» стали русские, а не татары, стало объектом критики не только самих татар, но и ясырей.

Однако вместе с тем многие рабы были подавлены и угнетены своим подневольным положением, подобные стрессы и тяжелые беспросветные будни пагубно отражались на психике невольников, которые нередко заканчивали жизнь самоубийством. В кадийских сиджилях отмечаются случаи убийства рабов хозяевами.

Не было черно-белого мира в виде «мусульман-угнетателей» и «христианских жертв»: христиане и караимы сами владели рабами-христианами. Более того, рабы-православные часто ненавидели и третировали рабов-католиков, которые чувствовали себя «рабами рабов». Иезуит Ф. Згода, в 1611 г. попавший в татарскую неволю, бежал в Валахию, но валахи продали его обратно крымским татарам. Бывшие ясыри, добивавшиеся высоких постов в крымском обществе, иногда агрессивнее вели себя по отношению к христианам, чем мусульмане.

О смертности среди невольников судить довольно трудно. Вероятно, медицинская помощь им предоставлялась в меньших объемах, чем свободным людям. Продовольственное обеспечение в голодные годы также наверняка шло по остаточному принципу, и мы можем предположить, что смертность среди ясырей была более высокой, чем среди крымских татар. В 1688 г., по словам толмача правобережного гетмана А. Могилы, побывавшего в Крыму и Буджаке, «невольники одни с голоду померли, а иных за море Черное и в ыные места продали, и мало что так ж какие розве от несколко на десять лет там будучие навыкли тамошнего поведения осталис». Из 150 пленных, поименно перечисленных в реестре польских пленников в Крыму 1649 г. (попавших в плен весной 1648 г.), приблизительно за год неволи умерло 18, то есть 12%.

Последствия рабовладения в Крымском ханстве выражались в формировании этнических, религиозных и культурных стереотипов.

Проблема влияния ясырей на демографию ханства издавна привлекала внимание исследователей. Российские дореволюционные историки, такие как М.Н. Бережков и И. Ерофеев, затрагивали тему ассимиляции русских и украинских полоняников среди крымских татар. В XX — начале XXI вв. этим вопросом активно интересовались украинские историки, отстаивавшие тезис об «украинизации татар» как следствии притока невольников в Крым.

Как показывают современные исследования, генофонд крымских татар близок к генофонду народов Восточного Средиземноморья (греков и турок), однако «следует отметить явную генетическую отдаленность генофондов крымских татар и греков от кластера восточнославянских популяций». Это показывает незначительный характер вклада ясырей в генетическое разнообразие крымскотатарского народа.

Тем не менее какое-то количество невольников все же смешивалось с местным населением. В начале XIX в. в Крыму оставалось небольшое число ясырей (разумеется, в качестве потомков вольноотпущенников). В Перекопском уезде в 1805 г. на 24 105 крымских татар приходилось 594 ясыря, а в Симферопольском уезде в 1806 г. было переписано 35 379 крымских татар и 719 ясырей. Еще в начале XX в. русские этнографы с удивлением отмечали, что среди крымских татар продолжают жить потомки отпущенных на волю ясырей.

«Одетый совершенно по-татарски, говорящий на чистейшем татарском наречии, по вере — благочестивый мусульманин, старик лицом своим совершенно определенно обнаруживал нетатарское свое происхождение. Передо мной стоял в татарском обличье рязанский, если хотите, мужичок. Оказалось, что это действительно был чора, как назывались в Крыму в ханские времена невольники и как поныне зовутся в степи их потомки, сохранившие особый физический тип (в данном случае — русский) и особое социальное положение», — писал в 1916 г. А.Н. Самойлович. Однако со временем ясыри все же ассимилировались среди крымских татар, окончательно исчезнув в XX веке.

Рабы из Крымского ханства. В контексте истории крымских татар важно упомянуть не только рабов в Крымском ханстве, но и рабов из Крымского ханства. Свободу крымцы теряли в результате нападений врагов (в основном — казацких и калмыцких набегов) или во время собственных вторжений.

Секретарь французского посольства в Варшаве П. Шевалье в середине XVII в. обращал внимание на схожее обращение как татар со своими рабами, так и обращение поляков с рабами-татарами. «С ясырем они (то есть татары) обращаются как с рабами, продают их купцам из Константинополя или из других городов Востока, которые торгуют в Кафе, или оставляют пленников для собственных нужд, приказывая им пасти скот, обрабатывать землю в тех местах, где татары занимаются сельским хозяйством. Они кормят их тем же, что едят сами, как мне это рассказывали польские и французские офицеры, такие как подполковник Николе и капитан ля Крустад, которые имели несчастье попасть в руки татар. Поляки платят им тем же: за исключением татарских детей, которых они берут на службу к себе, крестив их и воспитав в христианской религии, и за исключением некоторых мурз, которых поляки держат в заключении и с которыми обращаются довольно хорошо, чтобы их обменять на польских магнатов, которые попадают в татарский плен; со всеми остальными татарами обращаются как с рабами (выделено мной, — А.Ш.). Пленные постоянно закованы в ножные кандалы, и их, словно вьючных животных, принуждают носить различные тяжести, известь, кирпичи и другие материалы для зданий, дрова для кухни и для комнат, прибирать дома, обрабатывать землю, а также заставляют работать на других подобных работах. Их всегда подгоняет надсмотрщик, эти несчастные могут очень часто зарабатывать плети. За полученные деньги они покупают себе еду, ибо их обычная еда лишь хлеб и вода, а временами попадается им [сдохший] конь. Во время моего пребывания в Варшаве у короля и магнатов было двести или триста татарских рабов, которые так жили».

Имеющиеся сведения показывают, что татары, попадавшие в польский или русский плен, также сталкивались с жестоким обращением и задействовались на тяжелых работах. К примеру, польский шляхтич С. Маскевич вспоминал, что в Кодаке в 1647 г. «возле вала пленники-татары постоянно работали». 3—4 октября 1648 г. татары и казаки добились от польского гарнизона в Бродах выдачи 80 пленных татар, используемых для работ по укреплению замка. При этом «упомянутые татарские невольники представляли собой небольшую рабочую ценность — они постарели и обессилели от труда и нужды».

Численность невольников из Крымского ханства, содержавшихся в России и Польше, определить крайне трудно, однако полагаем, что счет шел на тысячи. В 1690-е гг. приближенный хана Селима Герая I оценивал число находившихся в России пленников-татар в 2—3 тысячи.

Хотя количество ясырей-татар было в разы меньше ясырей в самом Крыму, однако с учетом разницы в демографическом потенциале мы приходим к выводу, что для нескольких сот тысяч татар утрата нескольких тысяч своих соплеменников была катастрофой, сопоставимой с угоном десятков тысяч славян из многомиллионного людского моря Речи Посполитой и России. Рабство и работорговля в истории Крымского ханства — это не только летопись страданий жертв татарского рабовладения, но и самих крымских татар, также попадавших в неволю к своим врагам.

Даже спустя столетие после утраты крымскотатарским народом собственной государственности память о своих невольниках еще сохранялась в крымском фольклоре. «Полоняничьи» песни крымских татар малоизвестны, и это неудивительно, ведь в них жертвами угона в неволю становились сами татары, в то же время по понятным причинам историки чаще акцентировали внимание на славянском фольклоре, в котором оплакивалась судьба людей, попавших в татарскую неволю. Одна из крымских песен про плен была опубликована В.Х. Кондараки в 1875 г., и мы полагаем, что во времена Крымского ханства их было намного больше.

Подводя итог вышесказанному, отметим, что тема рабства и работорговли в истории крымских татар сложна и многогранна. Какими бы ни были оценки рабовладения в Крымском ханстве, бесспорным представляется то, что оно было разноликим явлением.