Ильсияр Сабирова: «Глаз — это самый красивый орган в теле человека!»

Мечта начиналась с медкарточек для кукол

Все дети о чем-то мечтают. Маленькая Ильсияр мечтала стать врачом с самого детства. Приходя с мамой в поликлинику к педиатру, девочка завороженно смотрела на доктора в белом халате. На нее производило впечатление все, что происходило в медицинском кабинете, и отдельно она наблюдала за тем, как на каждого пациента заполняется карточка. Неудивительно, что одним из любимых развлечений девочки было лечить свои игрушки. У нее было семь игрушек — мишка, кролик, зайчик, несколько кукол — и на каждую была заведена амбулаторная карта. Ильсияр ставила диагнозы каждому «пациенту», прописывала им лечение, приглашала на повторные визиты, вела их «медицинские карточки».

— Я очень жалею, что в свое время все это выкинула — наверное, сейчас было бы очень интересно на них посмотреть, — сетует доктор.

Впервые о выборе будущей профессии большинство подростков серьезно задумывается примерно в 6—7 классе. В те времена, когда до этого возраста доросла Ильсияр, было модно становиться юристами и медиками. Профессия врача была очень популярной: по степени востребованности доктор сравнивает ее с нынешними IT-специальностями.

— Это была уважаемая и очень актуальная профессия. А мне, выросшей под воздействием «магии белого халата», и вовсе казалось, что медики какие-то совсем другие, не такие, как обычные люди. И я уже с шестого класса на вопрос «Кем ты хочешь стать?» отвечала: «Только врачом!». Для меня не существовало других профессий.

Бабушка Ильсияр Хурматулловны была сельской акушеркой, и мама много рассказывала девочке о том, какая это была уважаемая женщина, скольких детей привела в этот мир и как почтительно к ней относились в родной деревне. Это осознание, своеобразное «чувство рода», тоже стало штрихом в общей картине, определившей страсть нашей героини к медицине. Страсть, которую она пронесла через многие десятилетия и которая до сих пор заставляет сиять ее глаза.

Я уже с шестого класса на вопрос «Кем ты хочешь стать?» отвечала: «Только врачом!». Для меня не существовало других профессий

«Мне очень понравилась эта профессия»

В 1980 году Ильсияр окончила школу и поступила на педиатрический факультет Казанского медицинского института. Но в те годы специализация была не такой жесткой, как сегодня. На 4-м курсе девушка заинтересовалась акушерством и гинекологией — сказались бабушкины гены, и ей казалось, что эта специальность — ее судьба. Однако единственным вакантным местом в столице советского Татарстана на тот момент была должность офтальмолога в медсанчасти СК им. Кирова. Ильсияр Хурматулловна согласилась и начала работать. Потом прошла курс первичной специализации по офтальмологии, во время которой ей впервые довелось поработать в РКОБ.

— Мне очень понравилась эта профессия. И коллектив, который здесь работает, и атмосфера здесь — все это было мое! Будучи на первичной специализации, я частенько здесь любила заходить в стационар — благо, врачи разрешали. Мне все это было очень интересно. Я оставалась, в свое свободное время знакомилась с диагнозами, листала истории болезни, осматривала пациентов, — вспоминает наша героиня первые шаги в новой специальности.

После того, как доктор окончила курс первичной специализации, освободилось место старшего лаборанта кафедры офтальмологии в Казанской медицинской академии. И на несколько лет Ильсияр Хурматулловна погрузилась в академическую круговерть. В обязанности старшего лаборанта в высших учебных заведениях входит кафедральная работа: организация учебного процесса и строгое ведение документации. А ей, как квалифицированному врачу, доверялось еще и вести практические занятия у курсантов (в медицинской академии учатся уже дипломированные доктора, которым нужно пройти курсы переподготовки, специализации или повышения квалификации). С точки зрения дальнейшей академической карьеры это была интересная должность: можно было защитить диссертацию, а после уйти или в ассистенты кафедры, или в клиническую работу.

Изначально наша героиня планировала писать кандидатскую, но обстоятельства сложились иначе. В 1992 году ее учитель и коллега по кафедре Яков Моисеевич Вургафт пригласил ее работать врачом-хирургом в только что организованную городскую офтальмологическую больницу (она располагалась на улице Исаева, где сегодня находится Госпиталь ветеранов войн). Там она проработала до 2007 года, а потом все профильные клиники города объединились в одну Республиканскую клиническую офтальмологическую больницу. С тех пор Ильсияр Хурматулловна работает здесь офтальмохирургом.

Это ведь зрение! Как его вернуть, если оно утрачено? Мне хотелось это все познать

«Когда я впервые увидела операцию, была в восторге от того, как это красиво!»

На вопрос о том, почему наша героиня выбрала именно офтальмологическую хирургию, а не терапию, она с улыбкой отвечает:

— Мне это всегда нравилось. Завораживало видение того, что человек может сделать с таким маленьким органом. Для меня поначалу это было что-то космическое. Это ведь зрение! Как его вернуть, если оно утрачено? Мне хотелось это все познать. И когда я впервые увидела такую операцию, я была в восторге от того, насколько это тонко, ювелирно, деликатно, насколько это красиво! Мне вообще кажется, что глаз — это самый красивый орган в теле человека, как снаружи, так и изнутри.

Итак, увидев, как работают офтальмологи-хирурги, Ильсияр Хурматулловна не видела для себя никакой иной дороги. Хирургический путь начался еще в бытность ее старшим лаборантом кафедры: вместе с коллегами она ходила на операции, смотрела и порой ассистировала. Врач Марина Владимировна Кузнецова брала ее на свои дежурства и уже тогда давала проводить несложные хирургические вмешательства. Первым самостоятельным хирургическим опытом было исправление травмы век. Сегодня она вспоминает: страшно не было. И объясняет: человек боится, когда ему непонятно, что делать. А когда понятно, то не страшно.

— Полноценно и самостоятельно я начала оперировать в больнице на Исаева. Всегда буду благодарна за это Якову Моисеевичу Вургафту. Я всегда восторгалась его умом, он нравился мне как клиницист, как хирург и как человек. Человек, который позволил мне стать врачом. Когда я пришла к нему работать, он только один раз дал мне сшить конъюнктиву под своим присмотром, а потом велел оперировать самостоятельно. Сказал: «Садишься и делаешь». Наверное, это было правильнее всего: когда тебе доверяют, тебе хочется это доверие оправдать. Ведь если он не боится доверить мне эту операцию — значит, он так чувствует, и у меня должно получиться. Для начинающего хирурга это главное!

Спокойствие шефа внушило нашей героине уверенность, и она, как он и посоветовал, «села и сделала» операцию. Все прошло гладко и без осложнений.

«Чтобы научиться хорошо оперировать, нужно справляться с трудностями»

Хирург — не бог, каждый организм уникален, поэтому нетипичное течение операции — не редкость в хирургии. Однако Ильсияр Хурматулловна предостерегает от того, чтобы называть операционные осложнения ошибками. И объясняет:

— Ошибка — это когда ты все от начала до конца делаешь неправильно. А хирургия может дать нетипичное течение операции. Есть ведь масса нюансов, все глаза разные, ничего одинакового не бывает у двух разных людей. Поэтому хирургии без осложнений не бывает. Чтобы научиться хорошо оперировать, нужно справляться с трудностями — только так становишься хорошим хирургом, отшлифовываешь мастерство. В роли таких трудностей и выступают операционные осложнения. И если ты смог с ними справиться и все равно результатом операции стало сохранение или возвращение зрения — значит, ты ничего не напортил.

Есть ведь масса нюансов, все глаза разные, ничего одинакового не бывает у двух разных людей. Поэтому хирургии без осложнений не бывает

Итак, осложнение может возникнуть на любой операции. Задача хирурга — суметь быстро сориентироваться и довести дело до конца с идеальным результатом, принять верное решение. Наша героиня с этим справляется виртуозно. Она рассказывает, что во время внештатных ситуаций мозг как бы абстрагируется от эмоций, представляет собой идеальную машину. Ильсияр Хурматулловна не впадает в панику, не начинает нервничать, встретившись с чем-то непредвиденным. Она рассказывает:

— Ты не теряешься, а просто находишь, как выйти из этой ситуации. Думаю, это «отключение» эмоций и холодный поиск решения — охранительная функция головного мозга. Мне кажется, это касается не только хирургии, но и любых жизненных моментов, когда происходит что-то непредвиденное. Есть люди, которые в этот момент впадают в панику. А я начинаю автоматически думать и делать все, чтобы исправить ситуацию. Только потом буду анализировать и делать выводы. Наверное, многие хирурги такие, не только я...

Однако коллеги доктора в кулуарах говорят: таких офтальмохирургов, как Сабирова, в Татарстане считанные единицы. Вот лишь немногие эпитеты в ее адрес, услышанные нами: «Одна из лучших офтальмохирургов в Казани. Делает самые сложные операции», «Крутой, опытнейший специалист», «Отличный профессионал»…

Сегодня Ильсияр Хурматулловна делает чуть ли не весь спектр офтальмологических операций — за исключением, пожалуй, онкологии и пересадки роговицы. Оперирует катаракты и глаукомы, исправляет отслойки сетчатки и делает блефаропластику (да-да, и за красотой в РКОБ тоже приходят). Она одна из немногих специалистов в республике, кто виртуозно владеет витреоретинальной хирургией, благодаря которой сегодня, например, почти 95% травм глаза удается излечить с сохранением зрения. А ведь всего 30 лет назад большая часть из них оканчивалась установкой косметического глазного «протеза». Правда, сегодня наша героиня с травмой почти не работает и по большей части занимается узкоспециализированными диагнозами. Сегодня она заведует отделением платных услуг, но принимает больных и по ОМС.

«Сами доходили до каждого этапа и понимали, как это нужно делать»

Как уже рассказывал нашему изданию витреоретинальный хирург Айдар Гатауллин, последние несколько десятилетий кардинально изменили всю офтальмологическую хирургию. И Ильсияр Хурматулловна тоже вспоминает, что витреоретинальная хирургия открыла совершенно новые горизонты в возвращении зрения пациентам, которым раньше не мог помочь ни один врач на свете. Например, при попадании в глаз инородного тела хирург должен его удалить. В ту пору, когда не было «витрео», при этом могла отслоиться сетчатка, и человек навсегда терял зрение. А сейчас витреохирург может не только убрать «незваного гостя» из глаза, но и исправить все повреждения внутри, если случилась сопутствующая травма. И не просто исправить, а вернуть человеку зрение!

— Помню, как из года в год ко мне ложилась одна и та же женщина, с одним и тем же заболеванием, — вспоминает наша героиня. — Излечить ее я не могла, ведь тогда мы еще не умели делать таких операций. Но она была очень приятным человеком, и нам хотелось хотя бы чем-то помочь… Впоследствии все понемногу менялось. Развивалась аппаратура и, конечно же, появлялись прорывные офтальмологические хирургические методики. Сложнее всего за всю мою карьеру мне было переходить от шовной хирургии к бесшовной, к современной факоэмульсификации (микрохирургический метод удаления катаракты, при котором хрусталик разбивается ультразвуком и удаляется из полости глазного яблока ирригационно-аспирационным методом, — прим. ред.). Сейчас ею владеют практически все современные доктора, разработаны прекрасные руководства, по которым ее осваивают, в которых уже учтен опыт тысяч врачей со всего мира. А нам в 1994—1995 годах, когда этот метод внедрялся, было очень тяжело, ведь мы двигались практически наощупь. Читали литературу, пробовали техники, ездили на конференции. Сами доходили до каждого этапа и понимали, как это нужно делать.

О важности своевременного обращения к офтальмологам

Когда хирург идет на операцию, он приблизительно может предсказать, какой результат получит в каждом конкретном случае, ведь у него на руках все данные о пациенте, об индивидуальных особенностях его организма. Особенно радуется доктор, когда, казалось бы, перед ним безнадежный случай, но в итоге удается получить хотя бы 10—15% зрения.

Ильсияр Хурматулловна особо выделяет группу пациентов с диабетом первого типа — как самую сложную и приносящую максимум эмоций. Многие из этих людей, инсулинозависимые с детства, рано начинают терять зрительную функцию из-за очень ярко выраженного пролиферативного процесса сетчатки. И когда таким непростым пациентам удается дать хотя бы 10% зрения, доктор радуется, как ребенок, видя их благодарный взгляд. Взгляд, направленный в светлый и яркий мир, а не в вечную черноту.

— Сначала они приходят ко мне незрячими — в дверь не могут самостоятельно войти. А потом самостоятельно, без посторонней помощи могут приезжать ко мне на прием! Эти случаи — едва ли не самое большое мое профессиональное счастье. У меня есть одна такая пациентка. В 2009 году я сделала ей витреоретинальную операцию, и с тех пор она каждый год ездит ко мне на профилактические осмотры. С тех пор острота зрения у нее 80% на каждом глазу, и это очень хорошо! Просто она следит за собой, регулярно проходит осмотры и в случае необходимости экстренно проходит лазерную коагуляцию. А для меня этот случай был еще и одной из первых таких операций, так что это предмет особой моей радости и гордости.

Однако такой похвальный пример — далеко не каждый первый случай. Пациенты с диабетом, как рассказывает наша героиня, слишком поздно обращаются к офтальмологам. Видят они до поры до времени нормально, но в это время на сетчатке уже идут серьезные процессы. И если регулярно проверяться у врача, эти процессы можно заметить вовремя и скорректировать ситуацию.

— Если бы все наши диабетики регулярно посещали врача-офтальмолога с тех самых пор, когда узнают о своем диагнозе, думаю, у нас было бы очень мало пациентов с низким зрением по диабету, — сетует врач. — Если вовремя лечить начинающиеся изменения на сетчатке — вы навсегда останетесь зрячим и никогда до нас не дойдете!

Доктора не могут ничего сделать даже с глаукомой — правда, уже в четвертой стадии. Ведь даже если нормализовать глазное давление, функция глаза уже потеряна, человек слепой.

Но не только диабет — повод регулярно обращаться к офтальмологу и своевременно лечиться. Например, при глаукоме пациенты тоже нередко затягивают с обращением к врачу и доводят болезнь до 4-й стадии, когда офтальмологи бессильны. Человек просто годами откладывает визит к врачу. Ждет удобного момента: «Когда-нибудь потом делаю операцию, и все будет нормально». А глаукома тем временем переходит с одной стадии на другую, и в один далеко не прекрасный момент переходит точку невозврата.

— Это русское «авось» работает против пациента. И наша врачебная досада, конечно же, в таких случаях велика, — качает головой доктор.

Если вовремя лечить начинающиеся изменения на сетчатке — вы навсегда останетесь зрячим и никогда до нас не дойдете!

«Врач не обязан любить пациента, но должен уважать его как личность»

Чтобы сделать успешную операцию, врач должен находиться в контакте с пациентом — это аксиома профессии медика. Ильсияр Хурматулловна говорит: как правило, удается объяснить все детали операции даже самым сложным пациентам. Даже тем, кто пришли на прием, самостоятельно придумав себе схему лечения и намереваясь во что бы то ни стало отстоять ее у доктора. Ведь если пациенту не подходит та или иная методика, доктор это понимает.

— Я люблю все объяснить. По полочкам разложить. Рассказать, нарисовать, почему буду делать так, а не по-другому. Если человек спорит, я напоминаю ему, что он волен выбрать другого врача, у которого, возможно, совпадет с ним взгляд. А я, имея свое мнение, никогда не поведусь на мнение пациента, если это может ему навредить. Нас ведь учили, что мы врачи. И мы должны всегда делать так, чтобы это было пациенту во благо, нравится ему это или нет. Кстати, не забывайте: врач не обязан любить пациента. Но должен достойно к нему относиться. Уважать его как личность, которая пришла за помощью. Ты всегда должен держать себя в рамках!

Ильсияр Хурматулловна как врач сделает все как нужно. С технической точки зрения проведет идеальную операцию каждому пациенту. Зрение вернется, хирург справится с осложнениями, если они возникнут. Доктор говорит:

— Что нужно человеку? Душа нужна. Он ведь приходит к доктору за помощью. Но помощь — это не только вернуть зрение. Многие из моих пациентов говорят: «К вам хочется приходить, вы как психолог разговариваете».

Мы не раз слышали от врачей, что они работают в том числе и как психологи. Есть такая черта и у нашей героини. Когда она видит, что человеку морально тяжело, то прикладывает максимум усилий, чтобы у него не опускались руки. Обнадеживает всегда только в том, в чем может, никогда не обещает невозможного. А вот умолчать о чем-то может:

— Потому что это бывает порой тяжело даже для меня. Например, приходит ко мне молодая женщина с диабетом. У нее уже осталось только 10% зрения, и я понимаю, что через пару лет она, скорее всего, окончательно ослепнет из-за атрофии зрительного нерва. Офтальмология здесь бессильна, это не наша область. И мне плакать хочется, потому что ее безумно жаль. Однако ни за что ей этого не скажу, если она сама прямо меня не спросит. Не буду отбирать надежду у человека. В конце концов, может быть, я ошибаюсь. Может быть, к тому моменту медицина что-нибудь придумает или случится какое-нибудь чудо. Я ведь все равно в чудо верю, несмотря на то, что я взрослый человек. Это же хорошо, если человек верит в чудо? Если нет, как жить-то дальше? — рассуждает доктор. — А ведь пациенты умеют быть благодарными даже за один процент зрения. И им хочется душу отдать полностью, ведь они приходят к врачу за последней соломинкой. Так что в разговоре с больными я прилагаю максимум усилий и хочу, чтобы человек ушел от меня хотя бы успокоенный.

Я ведь все равно в чудо верю, несмотря на то, что я взрослый человек. Это же хорошо, если человек верит в чудо?

«Практически все по плечу витреальному хирургу»

Ильсияр Хурматулловна рассказывает: в тот момент, когда у нее на операционном столе лежит человек, его личность для доктора пропадает полностью. Перед ней — Дело с большой буквы. Просто глаз, который она должна привести в порядок. Человека, личность она «видит» внутренним взором только после операции, когда он уже получил высокую остроту зрения. И радуется вместе с ним и за него. Особенно яркой эта радость бывает в случаях, когда за этого больного не брались другие врачи — а таких к ней приезжает немало. Она оперирует в случае сложных патологий — например, подвывихов хрусталика с отрывами капсульных мешков.

— Большую часть того, что происходит с глазом, мы можем исправить. Практически все по плечу витреальному хирургу, — рассказывает наша героиня. — Но есть, конечно, диагнозы, с которыми прогноз пока еще неутешительный: например, мы бессильны перед атрофией зрительного нерва или перед пигментным ретинитом, который относится к наследственным заболеваниям и неумолимо прогрессирует, пока человек не ослепнет.

За те долгие три десятка лет, что в офтальмологии работает наша героиня, изменился профиль заболеваемости. Например, стало очень много отслоек сетчатки. Когда Ильсияр Хурматулловна начинала оперировать, к хирургам попадало две отслойки в месяц, а теперь — 10 в неделю. Доподлинно неизвестно, с чем это связано. Есть статистика: на юго-востоке Татарстана такие диагнозы ставятся чаще, чем, скажем, в Казани. А потому некоторые специалисты предполагают: лепту вносит экологический фактор. Прямую зависимость показал и эндемичный дефицит магния и цинка (эти микроэлементы — необходимый связочный материал для склеры).

А вот что практически не изменилось — так это доля и характер травматизма. Правда, если 30 лет назад глаза погибали, теперь их спасают. Среди травм, с которыми сейчас сталкиваются офтальмологи, — сакраментальная новогодняя пиротехника. Еще один популярный пример — человек косит газон, струна триммера лопается и задевает глаз. Нередки и профессиональные травмы, и бытовые, когда человек, скажем, что-то вытачивает и не надевает защитные очки.

— Я мужу всегда рассказываю про каждую такую травму, и он у меня сейчас всегда надевает специальные очки, — улыбается доктор.

«Генетическую предрасположенность имеют практически все заболевания глаз»

Как же сохранить здоровое зрение максимально надолго и возможно ли это? Ильсияр Хурматулловна говорит:

— Генетическую предрасположенность имеют практически все заболевания глаз. Что бы вы ни делали, если болезнь должна проявиться, она обязательно проявится. Поэтому офтальмолог должен быть вашим верным другом, а встречи с ним — регулярными. Ведь большинство офтальмологических болезней лечится! А если и нет — возможности современной офтальмологии позволяют максимально помочь. Например, если диагностируется открытоугольная глаукома, можно сделать профилактическую операцию — и приступов не будет! Если выявили раннюю глаукому в 35 лет — выработали медикаментозный режим, регулярно посещаем врача, и на долгие годы у вас сохраняется прекрасное зрение. Но если прийти только на третьей стадии — есть немалая вероятность, что уже поздно: через какое-то время болезнь перейдет на четвертую.

• Поэтому главная рекомендация врача — регулярное посещение офтальмолога. Если вам больше 30 лет, нужно делать это минимум раз в год.
• Загляните в свой семейный анамнез, нет ли у вас незрячих старших родственников. И если среди ближайших родственников есть глаукома, то к врачу обратиться нужно как можно раньше, потому что эта болезнь однозначно передается по наследству.
• Правильно, сбалансированно питайтесь, с употреблением всех положенных витаминов и микроэлементов.

— Организм — очень умный компьютер, — говорит доктор. — Он сам знает, что ему нужно. Посылает витамины куда ему нужно, регулирует микроциркуляцию крови и работу всех внутренних органов. Главное — не мешайте ему. Не злоупотребляйте курением и алкоголем (они плохо влияют на зрительный нерв), больше двигайтесь, сбалансированно ешьте. Здоровому человеку этого достаточно. Но если уже есть диагнозы, то нужно дисциплинированно соблюдать рекомендации офтальмолога.

Организм — очень умный компьютер. Он сам знает, что ему нужно. Посылает витамины куда ему нужно, регулирует микроциркуляцию крови и работу всех внутренних органов. Главное — не мешайте ему

«Постковидные изменения на глазах есть у множества пациентов»

Пожалуй, нет ни одной врачебной специальности, представители которой не сталкивались с постковидными явлениями у пациентов. Не исключение и офтальмологи. Уже есть опубликованные исследования, которые это подтверждают. Пишут о фолликулярных конъюнктивитах, о заболеваниях сосудов сетчатки. А в практике нашей героини был случай увеита (увеит — воспаление сосудистой оболочки глаза, — прим. ред.):

— Пациентку привезли с двухсторонней слепотой. Скорее всего, ее увеит был постковидной природы. Эта женщина очень долго болела коронавирусом и находилась на аппарате искусственного дыхания, у нее был серьезный цитокиновый шторм. Мне кажется, именно это спровоцировало болезнь. Один глаз мы прооперировали — и увидели изменения сетчатки, нехарактерные для обычного увеита. По нашему мнению, это именно коронавирус дал такое атипичное, стремительное и агрессивное течение заболевания.

Доктор признается: когда коронавирус начался, медики тоже, как и все остальные люди, испытывали страх. Ведь поначалу это была неизвестная болезнь, которую не умели лечить, да еще и с такой летальностью… Ильсияр Хурматулловна говорит, страшно было в первую очередь за близких, а не за себя. Да, плановый прием в офтальмобольнице был прекращен на три месяца, но пандемия-то длится уже больше двух лет. Поэтому, конечно, все переболели — и доктор помнит того пациента с симптомами коронавируса, от которого, скорее всего, заразилась сама.

— Я перенесла ковид в легкой форме, но, если честно, мне казалось, что это было очень тяжело. Никогда до сих пор так не болела: была просто овощем. Просто лежала, было полное безразличие абсолютно к всему, полная затупленность разума. Я даже поймала себя тогда на мысли, что в этот момент и умереть-то не страшно — мне ведь все равно…

«Мне нравятся красивые люди»

Тотальная преданность профессии не мешает Ильсияр Хурматулловне быть заботливой мамой, любящей женой и верной подругой. Ее жизнелюбие наполняет пространство, она признается, что постоянно хочет быть в движении.

— Брат вспоминает, что я с детства была очень активная, мне все было интересно, я во все влезала, играла, пела, с мальчишками была командиршей. Вступалась за друзей, — доктор показывает шрам на руке. — Вот это осталось с того случая, как я защищала мальчика, которого хотели пырнуть ножом сверстники.

Доктор всегда в движении. На Домбай начала ездить задолго до того, как горные лыжи стали мейнстримом — и до сих пор обожает этот спорт. А кроме лыж, очень любит плавать. По Ильсияр Хурматулловне видно, что спорт — ее верный друг: она стройная, очень подтянутая, всем своим видом излучает уверенность и тонус.

Маленький штрих: когда мы приходим с фотографом к доктору в кабинет, она выбирает, какой из своих медицинских костюмов надеть для фотосъемки. Останавливается на комплекте цвета нежной весенней листвы: говорит, цвет создает особое настроение. Уже потом, во время беседы, признается: всегда интересовалась модой, с удовольствием листала модные журналы. Объясняет, почему:

— Просто мне нравятся люди, красивые не только внутри, и внешне. Потому что внешность тоже часть человека. И если он ей тоже уделяет большое внимание — значит, он ко всему проявляет интерес. А еще я всегда обращаю внимание на то, как человек себя ведет. Как он разговаривает, какие у него манеры и жесты. Так что я довольно далека от убеждения, что внешней красоте не нужно уделять внимания, а внутренней достаточно.

«Свой мир я создаю так, чтобы мне было комфортно в нем жить»

Очень тепло Ильсияр Хурматулловна рассказывает о муже и дочери. О своем доме — она очень его любит.

— Свой мир я создаю так, чтобы мне было комфортно в нем жить. Мой дом — это мой внутренний мир. Мне нравится в нем абсолютно все: как расставлена мебель, как стоят безделушки и книги на полках. Очень люблю все это. Внутри дома я не строгий врач. Там я мама, друг, жена, хулиганка, фантазерка. Всех вытаскиваю из дома, могу сорваться в любое время суток за чем-то интересным. «Ребенок, поехали на самокате кататься?» — сели и поехали. Я легкая на подъем — может быть, поэтому подруги называют меня «женщина-праздник»?

Доктор признается, что не видит преград, если что-то хочет сделать. А мы молча отмечаем, что и в профессии было точно так же: захотела стать хирургом, освоить самые сложные методы — взяла и сделала, как во время той самой первой операции, на которую ее благословил Яков Вургафт. Сама она приводит пример, который, по ее мнению, ярко демонстрирует особенности ее характера: как-то во время мундиаля она предложила мужу и дочке поехать поужинать. Муж с сомнением отнесся к идее: опасался, что в центре города уже нет мест, что все занято и что столики в хороших ресторанах нужно было бронировать за месяц.

— Но если я чего-то хочу, я даже не думаю о том, что что-то может не получиться. Я ему говорю: «Неужели ты думаешь, что ни в одном кафе не найдется столика?» Он действительно был в этом уверен. А я была уверена, что все получится. У нас с ним так в жизни всегда и происходит. Он осторожничает, сомневается, а я надеюсь на то, что все будет хорошо. В итоге мы приехали и сразу же нашли самое лучшее кафе. Самый удачно расположенный столик. Познакомились там с иностранцами, дочка весь вечер разговаривала с ними на английском, мы всей семьей прекрасно провели время! В общем, чтобы сделать что-то в жизни, надо пробовать. Получится — хорошо! А если не получится — ничего страшного, будет и следующий раз.

Супруги воспитывают дочку. Она учится в медицинском университете. На вопросы, не было ли на то материнской воли, Ильсияр Хурматулловна отрицательно мотает головой: нет, ни в коем случае. Девушка выбирала, кем быть, совершенно самостоятельно, и родители держали свои советы при себе. Единственное, что сказала ей мать, было: «Ты должна профессию себе выбирать на всю жизнь. Потому что мы проводим на работе полжизни. И если ты эту работу еще и любить не будешь, то проживешь отмеренное тебе время напрасно».

Но доктор очень рада тому выбору, который сделала ее дочь. Потому что считает профессию медика самой красивой и благородной на свете:

— У меня классная судьба. У меня любимая и очень красивая специальность. Многие даже говорят, что я живу на работе. В какой-то мере это действительно так. Но это не мешает мне с удовольствием реализовываться в семье, в своем доме, в своей частной жизни и ощущать себя счастливой женой, матерью, подругой. Это гармония без перекосов. У меня очень понимающая семья, я ведь могу и задержаться на работе. Мои домочадцы — очень умные люди и все это понимают. Мне с ними очень повезло.

Сложные и неизлечимые случаи я воспринимаю как жизнь. В ней все должно быть в балансе — и хорошее, и плохое. Она же не может быть идеальной и стерильной»

Здесь хирург как художник

Красной нитью через нашу беседу проходит любовь доктора к своему делу. Она признается, что хирургия, особенно витреоретинальная, — предмет ее особенной страсти.

— Ведь это творчество, здесь хирург как художник. Мне кажется, это самая красивая хирургия, которая только может быть. Глаз изнутри очень красивый, это маленький космос — я так воспринимала это, когда смотрела операцию впервые, и воспринимаю это так сейчас. Разница в том, что тогда я даже не понимала, как такое можно сделать человеческими руками. А сейчас делаю это сама.

Даже ситуации, когда доктора не могут помочь, Ильсир Хурматулловна воспринимает как неотъемлемую часть профессии, как существующий факт. Ведь все быть хорошо не может, и бывают неизлечимые случаи. А пациентам, которые спрашивают «Ну почему со мной такое случилось», она отвечает, что дожив до определенного возраста, человек не может быть здоровым, как в молодости. У кого-то развивается заболевание глаз. У кого-то — сердечно-сосудистая патология. Что лучше — не выберешь. Но это должно случиться, потому что предрасположенность к заболеваниям заложена в человеке с того момента, когда он появляется на свет.

— Так что я могу сказать философски: сложные и неизлечимые случаи я воспринимаю как жизнь. В ней все должно быть в балансе — и хорошее, и плохое. Она же не может быть идеальной и стерильной. Но я ее все равно люблю!

Завершая нашу беседу, доктор резюмирует: офтальмологи помогают очень многим. Их значительно больше, чем тех, кому помочь нельзя. И самая великая радость для врача — вернуть зрение человеку, вытащить его из темноты и видеть его благодарный взгляд.