Айдар Гатауллин: «Мы — в хорошем смысле фабрика зрения»

Есть ли в жизни место чудесам

Вот уже два года мы живем с коронавирусом. Он уже идет на спад, но последствия, которые за собой оставил ковид, доктора разбирают до сих пор. Ведь, как мы уже успели убедиться на своем горьком опыте, это не просто легочное заболевание, а болезнь системного характера. Порой при ней поражается глазное яблоко. И тогда в процесс включаются офтальмологи, а именно — офтальмохирурги.

Не так давно татарстанское врачебное сообщество облетела история одной пациентки. После перенесенного коронавируса у нее развились тяжелые осложнения, врачи едва вытянули женщину с того света. Одним из осложнений стал патологический процесс в глазных яблоках. Началось острое воспаление с некрозом тканей, один глаз пришлось удалить. Второй сохранить удалось, но он совершенно ничего не видел. При этом соматическое состояние пациентки оставляло желать лучшего. Поэтому о том, чтобы делать ей операцию в офтальмологической клинике, речи быть не могло: в любой момент могло развиться критическое состояние, которое требует совсем других реанимационных мероприятий и другого врачебного состава, нежели может предоставить специализированная офтальмологическая больница.

Что же было делать? Провели консилиум: делать операцию или нет, если делать — то как и где, и поможет ли она. Было решено оперировать: других шансов вернуть женщине зрение не оставалось. Республиканская клиническая офтальмологическая больница заключила договор с другой больницей, куда и выехала хирургическая бригада со всем своим оборудованием. Оперировал Айдар Гатауллин. Он рассказывает:

— Это было непросто. Мы до последнего не могли понять, сможет ли глаз видеть. УЗИ давало одну картину, функциональное обследование — другую. Мнения были разные. Но это был единственный, хоть и небольшой ее шанс на зрение. Пациентке объяснили все риски, она была готова к разным исходам. И только в процессе операции, когда я достиг зоны сетчатки, убрал воспалительные конгломераты и увидел всю картину целиком, только тогда у меня забрезжила надежда: вполне возможно, что она будет видеть!

Операция прошла хорошо, но даже после того, как хирург закончил работу, оставались сомнения. Потому что сначала женщина не видела — не фиксировала даже движений вокруг себя. Но прошло несколько дней, и она вдруг сказала: «А я вижу!» Теперь у нее есть 30% зрения, и это очень много для пациентки, шансы которой на то, чтобы видеть мир, были единичны.

Это — лишь один из примеров офтальмологических чудес, которые за свою 28-летнюю карьеру собственными руками сотворил Айдар Гатауллин.

«Я знал — буду заниматься тем же, чем мама»

В профессию Айдар Гамилович пришел не случайно: как и у многих других героев нашей рубрики, в его семье были медики. Началось все с бабушки, которая всю жизнь проработала акушеркой в районной больнице. Ее дочь, мама нашего героя, стала офтальмологом. В республиканской офтальмологической больнице Эмма Егоровна проработала свыше тридцати лет. А теперь вот уже двадцать восьмой год здесь трудится ее сын. Сегодня он размышляет о выборе пути:

— Я видел, как поздно приходила домой мама. Но она очень любила свою работу. И, видимо, подспудно именно этот факт готовил к ней и меня. Так что я к этому пришел органично, был готов к тому, что пойду в мединститут. Так что мне было спокойно, я знал — буду заниматься тем же, чем мама. Отец работал в другой сфере — в технической, он был ведущим конструктором. Но меня это не заинтересовало.

В медицинский институт Айдар Гамилович поступил в 1989 году, после окончания прошел годовую интернатуру, следом — два года в ординатуре. Всё — здесь же, в Республиканской офтальмологии на Бутлерова. К моменту окончания ординатуры освободилось место в штатном расписании, и нашего героя взяли на работу. Сегодня он объясняет: конечно, на то, как к нему относились тут с самого начала, повлиял тот факт, что здесь три десятка лет проработала его мама. Но работать в итоге его взяли не поэтому. Сначала нужно было, во-первых, показать себя, а во-вторых, полюбить эту работу.

— По инерции ничего не получилось бы. Это не та работа, где можно остаться, не полюбив свое дело. Но коллективу, который на моем пути образовался, я очень благодарен. И руководству, и учителям, которые доброжелательно ко мне относились!

Лихие девяностые: неважно, кто перед тобой, если ты должен его вылечить

Времена были нелегкие — середина девяностых, бандитская Казань со всеми вытекающими. Здесь, в Республиканской офтальмологической больнице, встречались разные случаи — и ножевые, и огнестрельные ранения, и другие травмы. Айдар Гамилович из этических соображений не хочет о них рассказывать, но констатирует: опыт в офтальмологической травматологии в начале карьеры он получил колоссальный. Бывало даже, что в клинику одновременно привозили участников одного и того же конфликта, представлявших противоборствующие группировки, — приходилось разводить их по разным палатам. Но, как рассказывает доктор, в больнице все пациенты, вне зависимости от степени их криминализованности, вели себя прилично.

— Времена были сложными, достаточно бедными, но в то же время яркими и интересными, — вспоминает наш герой. — Для нас они были такими же пациентами, как и остальные, нашей задачей было их вылечить. А они понимали: от нас будет зависеть, будут они видеть или нет. Это же неважно, кто перед тобой. Он, может быть, и занимается нехорошими вещами, но он же человек. А я врач, я должен выполнять свою работу. И это не высокие слова, а реальность, в которой мы жили и живем до сих пор.

Итак, становление Айдара Гамиловича в профессии совпало с интересным, сложным и даже страшным временем. Сейчас, как говорит доктор, все это вспоминается в розовых тонах — возможно, потому что он был молод, и именно в это время формировался его коллектив, круг друзей, с которыми он остается до сих пор.

«Никогда в жизни больше я не буду оперировать»

Сегодня доктор, опытный хирург, к которому на операции едут из городов и весей не только Татарстана, но и других уголков России, с содроганием вспоминает свою первую операцию. Она пошла не совсем по плану:

— Первое, что я подумал, когда ее сделал: «Никогда в жизни больше я не буду оперировать». Она прошла просто катастрофически. Вернуть зрение мы априори не могли, моей задачей было понизить тонус глазного яблока так, чтобы он не болел. И пока я работал, случилось осложнение операции. Это сейчас я понимаю, что не я был виноват и что такое может произойти в любой момент. А тогда я ночь не спал, думал, что первая операция стала концом моей хирургической карьеры. Утром поникший пришел на работу, и в дальнем конце коридора увидел эту пациентку. На мое удивление, она ко мне подошла, обняла и сказала: «Спасибо вам, доктор! Глаз не болит!» Глаз действительно был абсолютно спокойным — никакого воспаления, все в порядке. Видимо, это было какое-то божественное вмешательство — что такая неудачная операция так хорошо закончилась. Но я все это сложно переживал. Представляете, каково это для молодого человека, который впервые сел за хирургический стол, и во время операции произошло осложнение? Меня старшие товарищи успокоили: «Так бывает, ты не виноват». Но я очень переживал…

Потом были сотни, тысячи операций. Айдар Гамилович просто и легко объясняет: всегда хотелось осваивать новое. Освоив один тип операций, переходил к другому. Постоянно расширял область своих знаний и умений. И, конечно же, все это шло в тесной связке с развитием офтальмологического оборудования. Ведь уровень проведения операции зависит не только от врачебного мастерства: если даже самому талантливому офтальмохирургу не дать микроскопа, он не сможет ничего сделать. Если его не снабдить новейшими инструментами — возможности будут ограничены. Если он не сможет провести подробную диагностику из-за недостатка оборудования — он будет вынужден на ощупь выстраивать тактику лечения. Так что улучшалось медицинское оснащение, татарстанская офтальмология выбиралась из сложных девяностых — и вслед за этим семимильными шагами росло мастерство хирургов.

Доктор говорит: сегодня, через 27 полных лет после того, как он начал работать, офтальмологи спасают зрение огромному количеству людей, которым в 90-х помочь не смогли бы.

— Тогда офтальмология развивалась не так быстро, потому что импортное оборудование было дорогим. И это был своеобразный тормоз. Но как только экономическая ситуация улучшилась, все пошло вперед. Появились возможности и у государства, и у самих организаций. Сейчас мы постоянно учимся, совершенствуется оборудование. И не только микрохирургическое, но и диагностическое. Ведь хирургия без диагностики ничто. Раньше, когда мы работали с сетчаткой, только гипотетически, по косвенным признакам могли предположить, на каком уровне там есть повреждение. А сейчас, например, у нас есть сканер, который показывает все слои сетчатки, и мы можем определить, где локализована патология. От этого зависит твоя лечебная тактика.

Отдельно доктор затрагивает тему терапевтических препаратов для офтальмологии — их спектр тоже заметно подрос за последние десятилетия. И даже на возрастную макулярную дегенерацию (частая причина слепоты, нарушение питания центральной зоны сетчатки) можно влиять без операции — например, есть препараты для внутриглазных инъекций, которые замедляют ухудшение зрения.

«Каждый хирург любит оперировать»

В своем стремлении развиваться Айдар Гатауллин пришел к сфере витреоретинальной хирургии. Это комплексная и сложная область медицинского знания, связанная с исправлением патологий сетчатки, стекловидного тела и реконструктивной хирургией глаза. С 2009 года работа его отделения построена на этих операциях. Здесь работают над самыми разнообразными патологиями: тут и диабетическая ретинопатия (доктор хмурится, вспоминая о ней, говорит, это очень коварная штука), и отслойки сетчатки, и патологии макулярного интерфейса. Конечно, сюда же попадают и сложные травмы, когда в несколько этапов приходится делать реконструкцию глаза.

Как рассказывает Айдар Гамилович, порой травмированный пациент поступает в больницу с таким состоянием глазного яблока, что докторам кажется: наверное, его не собрать. Но начинают работать. В первую очередь глаз надо сразу же «собрать» анатомически, понять, насколько возможно восстановить зрение. Хирурги, как следователи, выясняют, что внутри глаза происходит с сосудами и в каком состоянии оболочки глаза. Потом делается ряд реконструктивных операций с восстановлением функционального результата. Человеку имплантируют искусственную радужку, искусственный хрусталик, пересаживают роговицу…

— Для людей, которые после травмы не видят даже света, получить хотя бы несколько процентов зрения — это большая радость. И для нас это тоже радость, и это не громкие слова, — объясняет доктор. — Каждый хирург любит оперировать. Но если ты не будешь любить еще и результат своей работы, работать здесь невозможно, мне кажется. Я вам больше скажу: пациент иногда даже меньше рад, чем ты сам. Потому что ты представляешь, насколько сложную работу ты сделал и сколько было рисков, а он — нет, он ведь не специалист.

Правда, в том, что касается многоступенчатых операций, кроется психоэмоциональная проблема: человек может просто устать лечиться. Айдар Гамилович пожимает плечами: «Я, честно говоря, и сам не понимаю, как можно лечиться дольше одной недели. Лично мне, когда я оказываюсь на месте пациента, это очень тяжело». А при восстановлении глаза требуется несколько операций, одна за другой. И от больного тоже в большой степени зависит, как все пройдет, как закончится. Симбиоз, совместные усилия медиков и пациента — вот залог успеха. Чтобы выдержать рекомендованное лечение, человек проявляет большую силу воли, и врачи отзываются о таких пациентах с большим уважением.

«Пациентов у врача много. А врач у пациента один»

На протяжении всего разговора с Айдаром Гамиловичем мы видим, с какой эмпатией и с каким теплом он говорит о пациентах. Говорит: он сопереживает им, жалеет их. Особенно трогают случаи, когда перед врачами молодой человек, который еще многого в жизни не видел, и если офтальмологи ему не помогут — и не увидит.

Говоря о сочувствии, доктор, тем не менее, подчеркивает: у врача не должно возникать ситуаций, когда он сидит и рыдает вместе с пациентом. Поначалу, когда доктор молод, он может переживать сильнее, чем положено. Но слишком бурные эмоции мешают нормальной работе, а врач, микрохирург, должен быть максимально сконцентрирован на своей работе. Он должен четко реагировать на каждое происходящее событие и оказать весь спектр необходимой помощи.

— Чувство жалости у медиков — немного другое. Есть у нас такое свойство — его не назвать ни черствостью, ни привычкой, это что-то другое. Но мы все эти ситуации уже много раз видели, каждый день с ними справлялись, накапливали опыт и знаем, как нужно реагировать. Ну а человека тоже можно понять. У него своя боль, ему может показаться, что он видит от нас не так много сострадания, как хотелось бы. Ведь пациентов у врача много, ему нужно успеть ко всем. А врач у пациента — один. И поэтому может возникнуть некоторое недопонимание. Но частичку себя мы каждому отдаем, мы каждому хотим помочь.

Айдар Гамилович выражает четкую позицию: надо разговаривать с пациентом. И врачи не всегда ведут себя идеально, каждый грешит тем, что недостаточно внимания уделяет тому или иному больному. Но роботов в больнице нет: каждый врач — человек, и ему не всегда хватает времени на вдумчивый разговор.

— Но когда я учу своих ординаторов, первое, что я им говорю: мы к человеку всегда должны отнестись уважительно и выслушать его. Уделить чуть больше внимания, чем положено. Потому что все разные. Кому-то хватает пяти минут твоего внимания, а некоторым людям нужно давать больше времени, и эту разницу доктор должен чувствовать.

Чему удивляется доктор: три группы пациентов

Конечно, идеальный вариант для врача — вежливый, дисциплинированный больной, который выполняет все рекомендации, понимает все, что ему говорят, и стремится помочь врачу себя вылечить. И таких множество. Но таковы не все:

— Пациенты бывают очень разные. От тех, кто вообще не интересуется своим здоровьем, до тех, кто приходит сюда, уже четко зная, что будет происходить. Они знают, что хотят, и буквально каждому твоему слову перечат. С такими непросто — но мы же понимаем, что это такая защитная реакция, они просто очень боятся. Бывают пациенты, которые хотят проверить доктора на его знания и осведомленность. И такой своеобразный «экзамен» порой, конечно, бесит — ну я же человек, в конце концов. Ты думаешь: «Как это можно во мне сомневаться?» Но это иногда даже хорошо, потому что сбивает с тебя спесь и заставляет задать себе вопрос: «А может, я действительно должен знать еще что-то?».

Доктор перед операцией стремится объяснить пациенту, что будет происходить во время нее. И, как сам говорит, каждый день удивляется, как Создатель сделал такое количество настолько разных людей и как они все уживаются на свете.

— Иногда люди идут на операцию просто потому, что их прислали родственники. Они даже не интересуются, что с ними будет. Это просто удивительно для меня. И даже после операции у них совершенно ровное эмоциональное состояние. Иногда от пациента ждешь эмоциональной поддержки на уровне «Я вижу, спасибо, доктор!». А здесь — просто ничего. Он пришел со зрением 10%, а уходит с 80—90%. И говорит: «Ну ладно, до свидания, я пошел».

Бывает и обратная ситуация. Порой пациенты в офтальмологическую больницу поступают из травмпунктов. Иногда у них сочетанная травма, кроме глаза, повреждены другие органы. Врачи сообщают: «У вас очень опасная травма, вы рискуете не выжить, поэтому мы сейчас вызовем сюда скорую помощь, вас отвезут в специализированную клинику, а когда устранят основную опасность, мы займемся глазом». А пациент внезапно начинает упорствовать: «Нет, делайте глаз сейчас же, мне без глаза жизнь не мила». Еще один распространенный случай — гипертонический криз. Пока давление не снизится, хирурги не могут приступать к своей работе. Но пациент настаивает: «Спасайте немедленно глаз!» С точки зрения эмоций, как говорит доктор, понять таких людей можно: все-таки 80% информации, поступающей нам от мира, обеспечивает зрение.

Третий вариант — когда к офтальмологам приходит совершенно слепой человек на терминальных стадиях заболевания, который абсолютно нормально это воспринимает. Ну нет зрения — и нет. Кстати, в нашем обществе принято считать, что у пожилых людей априори должно быть плохое зрение. Айдар Гамилович развенчивает это убеждение: говорит, что современная офтальмология позволяет восстановить зрение и в почтенном возрасте. Учитывая огромное количество операций, которое делается в РКОБ, этому начинаешь верить.

— Для нас это дико. Мы же в хорошем смысле «фабрика зрения». Сейчас уходит в прошлое стереотип о том, что если человек пожилой, он обязательно должен плохо видеть. Оборудование и знания сегодня позволяют делать операции гораздо быстрее, чем раньше, а значит, мы делаем их больше. Мы спасаем зрение при самых разных патологиях, при которых раньше не могли спасти. Могу ответственно сказать: по сравнению с девяностыми годами, мы сделали огромный шаг, просто колоссальный. И в 80 лет ты не должен быть слепой и ходить с палочкой! Например, старческая слепота, связанная с катарактой, в подавляющем большинстве случаев обратима.

Об опасности платочка в кармане и о потребительском экстремизме

Случай, описанный в первой части нашего рассказа, можно квалифицировать как огромную удачу, как своеобразное врачебное чудо. Доктора-офтальмологи говорят: они случаются. Не каждый день, но им есть место в нашей жизни и в их работе.

Наш герой рассуждает о том, что чувствует человек, услышав фразу «Вы никогда не будете видеть». Слово «никогда» — страшное слово, говорит Айдар Гамилович. Ставя себя на место пациента, он старается избегать таких слов: оставляет место чуду. Бывают чудеса предсказуемые, запланированные. А бывают и такие ситуации, которые происходят неожиданно даже для самих докторов — как с той женщиной после коронавируса.

Правда, обидно бывает, если после удачно проведенной операции пациент не бережет свое здоровье, не соблюдает врачебные рекомендации и тем самым может свести на нет все усилия доктора. Айдар Гамилович говорит, встречается такое частенько. И больше всего не любят офтальмохирурги, когда люди трут глаза — рукой или платочком (а ведь каждая порядочная бабушка имеет в кармане «чистый» носовой платочек). Результат — воспаление. Кроме того, пожилые люди могут забыть закапать в глаз прописанные капли. Доктор обращает внимание людей на то, что за своими пожилыми родственниками после операции нужно следить. Потому что частенько осложнений можно избежать, если просто проявлять побольше внимания к возрастным пациентам. Не забывает ли он про капли? Не заменил ли препарат на менее действенный из экономии? Хорошо ли понял запрет «чистого» платочка?

— Когда пациент возвращается с воспаленным глазом — доктора сразу видят, что случилось. Тер он глаз или нет. Капал или нет. А ведь надо понимать: каждое подобное послеоперационное обращение — это, в общем-то, ЧП, предмет для сбора врачебной комиссии. Руководители, ответственные за санитарно-эпидемиологический режим, проверяют, не было ли нарушений во время операции. Ведь про нас, врачей, любят сказать, что мы неправильно работаем и допускаем нарушения. Но у пациентов, например, могут быть предрасположенности и параллельно протекающие хронические патологии, которые могут стать причиной воспаления глазного яблока в послеоперационном периоде. Но вы имейте, пожалуйста, в виду: чище, чем в операционной, нигде быть не может. Однако в таких случаях всегда думаешь: мало ли, вдруг форс-мажор. Поэтому сразу идет выяснение причин, почему произошло воспаление. И это правильно, — объясняет Айдар Гамилович.

Бывает при разбирательстве и такое: пациент говорит, что про капли ему вообще никто ничего не говорил: «А доктор мне ничего не объяснил». При этом слово пациента имеет гораздо больше веса, чем слово врача, констатирует доктор:

— Презумпция виновности медика — данность на сегодняшний день. Потребительский экстремизм набирает обороты, уже выросло целое поколение юристов, которые профессионально судятся с врачами, и они прекрасно знают, как действовать. В том числе и поэтому доктора сегодня обросли разнообразными регламентами и бесконечными бумагами. И поэтому пациент на каждом шагу подписывает информированное согласие на медицинские манипуляции.

«Если я вижу цель и она мне интересна — буду ее добиваться»

Доктор Гатауллин не считает себя амбициозным человеком. Говорит, что нашел свою нишу, за которую благодарит счастливый случай, родителей, коллег, руководителей — всех, кроме себя. В нашем разговоре смущается каждый раз, когда слышит про свои достижения, и подчеркивает каждый раз: «Я обычный доктор, ничего звездного во мне нет». А когда мы спрашиваем, каковы его профессиональные стремления, он перечисляет: узнавать что-то глубоко, потом переходить к другому; за звездами не гнаться, но хорошо разбираться в своей теме. Потом рассказывает:

— Здоровые амбиции у меня есть, конечно. Если я вижу цель и она интересна — буду ее добиваться. Сейчас я хочу освоить те операции, которых еще не делаю. Например, пересадку роговицы. Реконструкция глазного яблока без пересадки роговицы немыслима. Технически я понимаю эту операцию, у нас есть доктора, которые ее прекрасно делают. И получается, что у нас разделена процедура вмешательства глаза: я делаю одно, другой хирург — следующий этап. А я хочу делать хирургическое вмешательство сам, «от полюса до полюса».

«Пока Акела не промахнулся, надо работать!»

Еще одна сфера работы Айдара Гамиловича — обучение ординаторов. К этому процессу он подходит ответственно, с душой. Пока мы с ним беседуем, в кабинет то и дело заглядывают будущие медики — каждому нужно что-то спросить у учителя.

— Я сам был ординатором и прекрасно помню, какой у меня был учитель, Яков Моисеевич Вургафт, — объясняет Гатауллин. — Безмерно рад и счастлив, что оказался у него, что он был моим наставником. Он оставил во мне особый след, как и во многих других своих учениках, — у нас даже компания старинная есть, полностью состоящая из его ординаторов. Мы дружим с ним до сих пор. Его пример, его слова мы всегда вспоминаем. И я стараюсь вести себя с ординаторами так же, как он вел себя с нами.

Айдар Гамилович рассказывает: ординаторам дает не только фактические знания (с этим успешно справляются учебники и преподаватели на кафедре), но еще и правильные схемы лечения, и главное — навыки правильного общения с людьми и правильное к ним отношение. Этому книга никогда не научит, это можно только почерпнуть у учителя, видя его работу в действии. Деонтологию доктор ставит во главу угла. И кстати, отдельное внимание обращает на знание языка. Доктору, который работает в Татарстане, желательно знать хотя бы несколько фраз по-татарски, ведь к офтальмохирургам нередко попадают пациенты из глубинки, которые по-русски говорят плохо. И родная речь их успокоит и повысит уровень доверия к доктору.

Хирург водит ординаторов на операции — они сами выбирают, какую операцию будут смотреть. Все вопросы, возникающие по ходу, можно будет задавать только строго после ее окончания. А еще они учатся правильно составлять первичную документацию. К своим ученикам доктор относится отечески — одновременно и шутливо, и уважительно:

— Подрастает у нас молодое поколение, которое сильнее, умнее, искуснее нас, возможно. Но пока Акела не промахнулся, надо работать!

Обучая ординаторов, Айдар Гамилович обращает внимание вот на что: очень важно не только постоянно работать. Врачу жизненно необходимо уметь отдыхать. Когда он вышел за пределы больницы — надо сразу же начинать разгружать мозг. Это обязательно.

Перезагрузка бортового компьютера: природа, хоккей и музыка

— Я считаю, что отдыхать — это очень важно, — убежденно говорит наш герой. — Свой «бортовой компьютер» нужно иногда перезагружать.

Он любит, когда все происходит на свежую голову. Иначе тебе очень быстро все осточертеет, и ты перегоришь. Поэтому каждому доктору обязательно нужно хобби, причем, по возможности, подвижное.

Сам он советует больше гулять, общаться с друзьями, созерцать природу. Кстати, смотреть вдаль, наблюдая природу, — очень важно, потому что в закрытом помещении, когда мы занимаемся своими повседневными делами, глаз спазмируется, всегда разглядывая то, что находится не дальше 3 метров от нас. Так что Айдар Гамилович советует прогулки на свежем воздухе не только дзена ради, но и для офтальмологического здоровья.

Вечерами по будням два раза в неделю доктор играет в хоккей с мячом — вот уже шестнадцать лет это остается для него регулярным способом сбросить напряжение. Начало было положено в Дербышках, в любительской команде. Есть команда и в больнице — это хоккей с шайбой, и играют в ней, как шутит Айдар Гамилович, все, кто могут стоять на коньках.

— Там получаешь совершенно уникальные эмоции. Набегаешься там, накричишься, натолкаешься! Голова после этого легкая и светлая. Приходишь утром на работу — и ты полон сил!

А еще наш герой катается на горных лыжах, любит с женой прогуливаться на лыжах беговых, любит велосипедные прогулки. Но спортсменом себя не называет — скорее физкультурником. Говорит, важен не спорт больших достижений, а физическая нагрузка.

Есть у Айдара Гамиловича и музыкальный бэкграунд: в молодости даже был ударником в панк-рок-команде. Любит доктор музыку до сих пор, но на концертах, понятное дело, уже не выступает.

Врач видит своих растущих детей издалека

Вместе с женой доктор воспитывает двух дочек — старшая учится в десятом классе, младшая — в восьмом. Правда, с горькой иронией замечает: работа такова, что видом своих растущих детей он наслаждается издалека. Времени на то, чтобы быть с ними много и постоянно, у врача нет. Но выходные доктор старается проводить исключительно с семьей.

— Конечно, я безмерно люблю дочерей. Очень жаль, что удается им уделять не столько времени, сколько хотелось бы. Вот сейчас остро стоит вопрос, куда им пойти учиться. Далеко не факт, кстати, что это будет офтальмология или вообще медицина. По крайней мере, я на этом точно не буду настаивать. Я прекрасно понимаю и черновую сторону этой работы, с ее бесконечными бумагами, с бюрократией. Есть и морально негативные стороны, тяжелые ситуации. Я считаю, что человек должен влиться в этот мир органично. Поэтому не буду настаивать на выборе девочек, посмотрю, чего они сами захотят. Но если кто-то из них решит прийти в офтальмологию — я буду очень рад и постараюсь передать им все свои знания.

В глазах доктора пляшет лукавая смешинка. Все, что связано с дочками и женой, звучит из его уст тепло и с любовью.

«Я счастливый человек — в работе мне нравится все»

Размышляя о плюсах и минусах своей работы, Айдар Гамилович говорит:

— Я, наверное, счастливый человек. Потому что мне в моей работе нравится практически всё. Получилось так, что когда я пришел в больницу, я обрел друзей. Этот коллектив, с которым мы сдружились и в котором сложилась определенная аура. Повторюсь, времена были тяжелые, но мы этого не заметили. Были счастливы тем, что начали осваивать свою профессию, общались, дружили и продолжаем дружить... Многих раскидало по разным местам, но многие остались и здесь. И когда ты идешь на работу, зная, что там ждет хороший друг или что у тебя дружеский коллектив, — это вдохновляет. Я очень люблю коллектив РКОБ. Все, что мы здесь делаем, делаем вместе, возвращение зрения — это коллективный труд. Никто из нас не работает в одиночку. Думаю, вы заметили и мою любовь к хирургии. Мне нравится быть в операционной, работать, общаться с пациентами… Вообще, я, кажется, нахожусь в нирване по отношению к своей работе и к своим пациентам. Я врач, значит, должен лечить людей. И если я здесь работаю — значит, я это люблю!