Булат Залялеев: «Мы представляли Татарстан в «чеченском» полку имени Ахмата Кадырова»

«Через два дня из Казани улетел в Грозный»

— Булат, как вы стали участником спецоперации на Украине?

— Мы с друзьями следим за ситуацией уже 8 лет, и когда началась операция, очень переживали. И в один из вечеров мне позвонил друг-чеченец — Хасейн Магамадов: «Ты о своей гражданской позиции не раз говорил, а нет у тебя желания поучаствовать в спецоперации?». Я попросил несколько часов на раздумья, а наутро в семь уже звонил ему: «Я согласен. Дай мне пару дней, чтобы закончить свои дела и собраться, и говори, что нужно делать». И через два дня я из Казани улетел в Грозный. Я Хасейну очень благодарен! Он полностью оплатил мой перелёт, купил мне все, что нужно были дополнительно: тактические очки, профессиональную обувь, даже коробку шоколада и коробку газировки нам на дорогу…

Встретили очень радушно, прямо в аэропорту, привезли в мэрию, накормили, напоили, выдали все обмундирование и все необходимое — от спального мешка, обуви и куртки до зубной щетки. Затем нас привезли в Российский университет спецназа для обучения основам — пользование оружием, обезвреживание гранат, тактика. Такой краткий емкий курс мы прошли чуть больше чем за неделю — и затем нас, 200 человек добровольцев, в сопровождении полиции на комфортабельных автобусах повезли в направлении Луганска. До границы нас сопровождала российская полиция, дальше автобусы ехали без сопровождения.

Мы приехали на первую базу. Разместили нас всех в здании бывшей школы. Там мы пробыли порядка недели, выезжали на боевые задания в сторону Мариуполя. Потом из Мариуполя на нашу базу прибыл еще один отряд, там как раз был Айрат Сабиров. И наши отряды объединили.

Мы, приехавшие вторым эшелоном, в боевых действиях в ДНР практически участия не принимали, там до нас все было сделано. Мы поехали в ЛНР — в город Кировск. Разместили нас на базе на территории угольной шахты.

— Как обстоят дела с гуманитарным обеспечением наших бойцов?

— Обеспечение там отлично налажено: вода, еда, предметы первой необходимости, бронежилеты, оружие — все было.

— Общались ли с жителями ДНР и ЛНР, что говорили вам при встрече?

— Вначале мы познакомились с жителями Донецкой Народной Республики. Эта территория уже отвоевана, люди живут там спокойно, нам рады. Действует там все — магазины, банки, почта, оплачивать покупки и услуги можно рублями. В Кировске, на территории ЛНР, нам тоже очень радушный прием люди оказали. Нас там со слезами на глазах встречали, ангелами называли, говорили: «Наконец-то вы пришли».

Из Кировска мы выезжали на боевые задания, например, в поселок Нижний, где шли бои. Затем начали потихоньку теснить ВСУ, продвигаться дальше и дальше.

— Кто еще кроме вас был в отряде?

— Среди добровольцев много молодых, были ребята и моложе меня — мне 34 года. А им по 25—29. Были такие, кому по 21 году — и никто не испугался, когда перед отправкой нас спрашивали: «Никто не передумал? Ничего позорного в этом нет», — ни один не вышел из строя, и потом все вели себя очень достойно, героизм проявляли. Очень много было у нас таких, кто уже имеет боевой опыт. Причем прошли они уже не одну «войну» — в Сирии, например, многие побывали. Много чеченцев среди них. Мы представляли Татарстан в «чеченском» полку имени Ахмата Кадырова, командирами были и чеченцы, и наши. Кстати, там никто друг к другу по именам не обращается — у всех позывные. Мой позывной был «Барс» — как моя любимая команда «Ак барс», в которой я играл в детстве.

«Не понимаю разницу между спецоперацией и войной: те же пули, мины и смерть рядом»

— А правда, что основной контингент этих добровольческих соединений — чеченцы?

— Нет, там интернационал! Да в том же Кировске был и казачий отряд. Чеченцев было много рядом с нами, но русских и татар тоже очень много! У нас были ребята из Татарстана, Красноярска, Калининграда, Бурятии, Тувы — многонациональная компания получилась. И жили мы все очень дружно — появилось множество друзей, сейчас все пишут, звонят, зовут к себе в гости. И я знаю сейчас, что в каком городе России ни окажусь — не останусь на улице, что бы ни случилось.

Когда люди — братья по оружию, это реально очень сильно объединяет. Наверное, потому что на передовой нечего делать, если ты не уверен в тех, кто с тобой рядом. И настрой был хороший, легкий.

Я не очень понимаю разницу между спецоперацией и войной*. Те же самые настоящие пули, гранаты и мины, и смерть рядом.

— Когда поняли, насколько все настоящее, не пожалели?

— Нет. Не пожалел. Риск огромный, конечно. Но единственное, за что я переживал, это что нет у меня пока детей. Если что — никого не останется. Хотя, если бы был маленький ребенок, я бы больше, наверное, переживал из-за ответственности. Я говорил с ребятами постарше — они говорят: «А был бы ребенок и остался бы сиротой — ты об этом подумал?» Так что мне — холостому, не обремененному семьей — было проще.

— А близкие,— родители, за них ведь тоже ответственность испытываешь.

— У меня мама и бабушка, отца нет в живых. И я, когда им звонил, просто многое не договаривал, чтобы не волновались. Говорил, что все хорошо. Звонил из Кировска. А на боевом задании сотовой связи нет, и чтобы родители не переживали, мы их предупреждали, что из-за погодных условий или еще по какой-то причине телефоны работать не будут.

— Но ваши близкие ведь понимали, куда вы поехали?

— Да, и провожали со слезами. Но я маму обманул немного — сказал, что едем сопровождать и раздавать гуманитарную помощь. Бабушке вообще ничего не сказал — для нее я был в Москве. А еще у меня двоюродный брат — профессиональный военный, и он как раз там сейчас находится. Он мне в самом начале написал: «Ни за что не переживай, рядом с чеченцами ты будешь как за каменной стеной, у них заднего хода нет, они никогда не бросят, не предадут и спину твою открытой не оставят». Так вот я эти сообщения маме показал. Она смирилась и немного успокоилась.

И еще моя девушка Евгения знала, что я там и реально переживала за меня больше меня: плакала, ночами не спала, молилась, и после того как мне стало это известно я однозначно решил маме вообще ничего не рассказывать. Даже когда приехал в Казань, в подробности не вдавался, сказал, что все хорошо, я уже дома переживать незачем. Наоборот, привез в Казань Женю, познакомил ее с мамой, бабушкой.

— Вы из военной семьи? С этим связано решение отправиться на Донбасс?

— Двоюродный брат всю жизнь посвятил армии, а я, когда был в призывном возрасте, особого патриотического настроя не испытывал, тогда, наоборот, многие искали способы избежать призыва, это было модно даже. Но со временем я стал очень серьезно жалеть, что не служил. Это же открывает много перспектив — госслужба, можно пойти работать в органы. Я вот окончил юрфак КФУ — если бы отслужил, другие бы перспективы работы открылись. С годами стал осознавать, что все надо делать вовремя. Но момент был упущен. А сейчас я решил, что все-таки надо отдать мужской долг Родине.

«Никто не сказал, что эта земля принадлежит Украине. Они хотят быть с Россией»

— Как это восприняли друзья и знакомые?

— Многие спрашивали: «Зачем тебе это надо?» Не понимали меня, но зато, когда я вернулся, жали руку и говорили об этом с уважением.

— Как относятся близкие к участию в СВО?

— Мама и бабушка живут в Казани. Я в Москве. Когда вернулся с Украины, приехал в Казань, пообщался с родными, с друзьями.

Видимо, мне повезло с окружением — такая проблема меня не коснулась. Мы с друзьями и родственниками одинаково смотрим на СВО. Мое личное мнение — операцию надо было раньше начинать, люди натерпелись там. А вот у моей семьи, у мамы разрушились отношения с давней знакомой — с бывшей нашей соседкой. Она тоже татарка, вышла замуж и живет в Белой церкви, на Украине. Когда она приезжала сюда во времена СССР, они с мамой встречались, общались, все было хорошо. Восемь лет назад, когда это противостояние с ЛНР и ДНР началось, мама ей звонила, спрашивала о ситуации — и они тоже хорошо общались, она благодарила, что мы за них переживаем. А перед тем, как я поехал, мама ей вновь звонила, и оказалось, что она уже совсем по-другому настроена. Нас москалями называет, ругает. Что с ней произошло, не знаю.

— У вас и семья собственная, и дети — все еще впереди. Как будущий отец, с учетом того, что вы пережили, участвуя в СВО, как думаете, что должны знать и понимать про СВО современные дети, подростки?

— Буквально вчера я переходил дорогу. Стоим с подругой перед переходом, ждем, когда загорится нам зеленый свет, а тем временем на красный переходит дорогу мужчина с маленькой девочкой, видимо, ее отец. А за час до того я видел, как мальчик перебежал эту дорогу в неположенном месте. Я говорю к тому это, что правильные представления у детей складываются тогда, когда их правильно воспитывают. Нынешние подростки — совсем не глупые, читающие и развитые, они способны многое понять. И все зависит от родителей — от того, что они говорят дома, как настроены.

— Ваши убеждения, как я понимаю, тоже сложились благодаря воспитанию и семье?

— Меня воспитывали в понимании, что Родина — это на всю жизнь, она единственная и неповторимая, ее надо ценить и беречь. Дедушка участвовал в Великой Отечественной войне, и это тоже было важно. Я всегда знал, что пусть и в армию не пойду, но если к нам придут — я хоть с лопатой, но Родину защищать буду. А сейчас я это доказал, в том числе и сам себе. Подтвердил, что люблю свою Родину и в обиду ее не дам.

— Родина и семья, насколько я поняла, эти два понятия у вас крепко связаны?

— Я знаю историю своей семьи до 1400 года, и эта история крепко связана с историей моей Родины. Мой дед, Рашит Залялеев, выйдя на пенсию, десять лет просидел в казанских и московских архивах, чтобы воссоздать генеалогическое древо. И я своими предками очень горжусь!

— История отношений России и Украины — непростая, да и на то, что такое Украина и где она кончается, а начинается Россия, существует множество разных взглядов. А по-вашему, та Украина, которая сейчас воюет с нацизмом, — наша, должна она стать частью России?

— Не зря же в школьных учебниках мы читали про Киевскую Русь. Я убежден, что это часть нашего государства, просто в какой-то момент мы уступили эту землю. Но ведь когда мы с местным населением там разговаривали, мы убеждались, что служим правому делу. Они же нам говорили: «Ребята, мы вас очень ждали, мы такие же, как и вы!» И никто не сказал, что эта земля принадлежит Украине. Они хотят быть с Россией, частью России.

Мы общались с ребятами в Discord — все из разных городов, всем около 30 лет или уже за 30. И все рассказывают истории о том, что когда в детстве ездили на Украину в лагеря типа «Артека», к ним приходили местные ребята постарше и били их лишь за то, что они — русские. Наверное, в каждой нации, как и в любой семье, находятся, так сказать, паршивые овцы.

— Какое самое яркое впечатление там испытали?

— В поселке Нижнем мы вышли на колодец за водой и встретили немолодого мужчину, который пас коз. Познакомились, договорились купить у него молока. Вечером пришли к нему, а там в доме мать его, уже очень преклонных лет — за 80. Он нам дал и молока, и яиц, и творога. А надо сказать, что в этом огромном поселке на тот момент мало кто оставался, 90 процентов жителей уехали. И мы его спросили про гуманитарные коридоры — почему не уехали они, может, не было возможности? А он ответил: «Возможность уехать была, хоть в Россию, хоть на Украину. Но тут мама моя, она уехать не готова, тут моя земля — как я уеду?» И еще он сказал, что процентов 70—80 уехавших отправились не на Запад — в Россию. Значит, они действительно хотят быть с нами.

«Звук летящей над головой мины никогда, наверное, уже не забуду»

— А какими были ваши первые ощущения на передовой?

— Это было как раз в поселке Нижний. До линии фронта оставалось километра полтора. Мы готовили еду, воду грели. И тут мне опытные ребята говорят: «Если услышишь, что над головой что-то жужжит — немедленно ложись на землю». Я сначала не понял, что за жужжание они имеют в виду. Но буквально после этих слов начался артобстрел. Полетели мины — я звук, который летящая мина издает над твоей головой, никогда уже, наверное, не забуду. Как будто летит огромная пчела. В первое мгновение было очень страшно, потом привыкаешь. Хотя бога периодически вспоминаешь, и молитвы на ум приходят. Вера в бога там обостряется.

— У вас на глазах гибли люди?

— Да. Такое тоже было, ребята остались там. Это война* — никого не заставляли. Радует, что наши потери намного меньше потерь ВСУ. А так — мы сами туда пошли и были готовы к этому, обиды никто ни на кого не держит. Мы знали, на что идем, и скажу честно: мне в жизни больше жалко кошек и собак, потому что человек свою судьбу сам выбирает и несет за себя ответственность, а животные, над которыми издеваются, мучают их, ничего не могут ни решить, ни сделать.

— Вы понимали, что с вами тоже все может случиться?

— У меня в кармане всегда лежала граната ф1 — «лимонка» — чтобы в плен не попасть, ведь плен у укров хуже смерти.

— Возвращаться туда не планируете?

— Пока нет.

— А чего хотите от мирной жизни? Участие в СВО планы не поменяло?

— Нет. Планы все те же: обзавестись семьей, построить дом в Подмосковье — обязательно свой, зачем лишние соседи? Обычные мужские планы. А изменились после того, как я побывал там, ценности. Дорогие вещи, телефон сейчас для меня такой ценности, как прежде, не имеют. Это, грубо говоря, мусор. Жизнь начинаешь больше ценить, родителей, их любовь и заботу. А еще отношение к России, к своему городу, своей родной улице поменялось — их по-настоящему начинаешь там любить, начинаешь ценить мирное небо.

— Сложно было вернуться в мирной жизни, не мучают вас воспоминания?

— Ну… Там, даже на базе, где более-менее спокойно, не было ни дня без артобстрелов. Наши войска стреляют, над головой постоянно громыхают ракеты. И первую неделю в Москве после возвращения моя девушка мучилась. Спать не могла — я кричал ночью, шарахался. Сейчас успокоился, все вошло в норму.

— То есть с последствиями вы справились и теперь живете прежней жизнью?

— Не совсем. Спецоперация круто поменяла и мою жизнь и жизнь моей любимой. Мы с Женей познакомились на острове Бали, когда я там жил а она приехала на отдых, и после этого мы не виделись более 10 лет, только поддерживали связь в соцсетях А однажды я ей написал, что участвую в СВО, и у неё сразу поменялось отношение ко мне, она тут же влюбилась в меня а я в неё. Она очень меня ждала и очень классно встретила, а сейчас мы выбираем дату нашего бракосочетания. Я ее спрашивал, почему она так поменяла отношение — она ответила, что считала меня легкомысленным, а оказалось, что я совсем другой человек — готовый отдать жизнь за мирных людей.

— Заработанное там потратите, я так понимаю, на строительство дома?

— Да нет, уже ушли эти деньги на всякие житейские нужды. Там же сумма не такая большая. А я подарки близким купил. Что-то на себя потратил. А на дом, слава богу, и ипотеки есть, и есть у меня планы по бизнесу.

— В Казань возвращаться не хотите?

— Нет. Казань — это родина, я ее очень люблю, а Москва — это для зарабатывания денег. И пока молод, надо работать, зарабатывать и обеспечивать свою семью. Мне нравится московская суета, движение, возможность в любое время суток пойти хоть в магазин, хоть в кафе, хоть в спортзал.