Александр Чачава: «В стране деньги есть, а капитала нет»
Основатель Eset Russia и управляющий директор венчурного фонда LETA Capital — о том, во что сегодня в России стоит вкладываться и что мешает строить долгосрочный бизнес
Только технологии помогут решить фундаментальные проблемы человечества — ухудшения экологии, перенаселения, а также повышения уровня жизни большого количества людей. В это искренне верит и выступает активным сторонником технологической сингулярности российский бизнесмен Александр Чачава — управляющий директор венчурного фонда LETA Capital, инвестирующего в технологические проекты русскоязычных предпринимателей, основатель Eset Russia, а с этого года — еще и пилот гоночной команды RUMOS RACING. «Реальное время» встретилось с ним на трассе KazanRing — во время 5-го этапа сезона 2021 Российской серии кольцевых гонок (РСКГ). В интервью нашему изданию Александр Чачава рассказывает о новом увлечении, принципах работы и о том, какими видит пути развития российской экономики.
«Мне нравится возможность быстрой езды»
— Александр Анатольевич, откуда страсть — почему именно этот вид спорта?
— Одно из первых ярких воспоминаний детства — папа привел меня в магазин «Электроника», куда завозили коллекционные машинки — ВАЗ-2101, ВАЗ-2105… Я их коллекционировал и обожал играть — и любовь к машинам пронес через всю жизнь. Мне очень нравится атмосфера и этот вид спорта. Нравится возможность быстрой езды — на дорогах общего пользования я этого никому не рекомендую и сам не склонен лихачить.
— А как давно вы стали пилотом?
— С 41 года — это мой первый год в гонках. До этого я играл в любительской футбольной команде. Но век футболиста, пусть и любителя, недолог… Я пробовал разные виды спорта — и меня затянуло в автогонки.
Без авантюр невозможно добиться радикальных прорывов ни в технологиях, ни в экономике — да где угодно. Мне ли это не знать — я управляю венчурным фондом, и это тоже, можно сказать, авантюра
— Но автомобиль вы водите давно. А исходя из чего выбираете марку, модель — по каким критериям?
— Последние семь лет я езжу на автомобиле Tesla, потому что я большой сторонник и активный участник технологической сингулярности, я верю, что технологии глобально решат все наши фундаментальные проблемы — экологии, перенаселения и самую актуальную для нашей страны — повышения уровня жизни большого количества людей. Поэтому мне нравятся люди и компании, которые разделяют мои взгляды. Компания Tesla — один из ярких примеров такого подхода. Моя покупка их довольно сырого еще в начале 2014 года электромобиля была, бесспорно, большой авантюрой. Но без авантюр невозможно добиться радикальных прорывов ни в технологиях, ни в экономике, да где угодно. Мне ли это не знать — я управляю венчурным фондом, и это тоже, можно сказать, авантюра. Конечно, в хорошем смысле слова.
«Зато мы делаем ракеты»
— Сегодня обыватель, покупая ширпотреб, ужасается: «Даже сковородки сами не можем делать, покупаем в Китае» — и делает вывод, что в России производства нет, не то чтобы высокотехнологичного, а никакого…
— Я большой противник импортозамещения в том виде, в котором это происходит сейчас: нет смысла переносить отсталое производство XX века в Россию, потому что технологии ушли далеко вперед. Это как после Второй мировой войны мы забрали немецкие заводы, а американцы — лучших немецких инженеров, которые построили им новые заводы следующего поколения. Я считаю, что Россия должна конкурировать в экспорте технологий и фокусироваться в своей области. Мир глобализируется, у каждого должна быть своя специализация. Китай 30 лет тренировался в дешевом производстве простых вещей. Вложил триллионы долларов — и дешевле, чем Китай, никто произвести это не сможет.
— А какая у нас специализация, мы же сами уже, кажется, рады называть себя сырьевым придатком Запада?
— Мы делаем лучшее в мире программное обеспечение, одни из лучших в мире космических кораблей, вооружение, средства информационной безопасности. Как выясняется, не все потеряно в области медицинских технологий — в вакцинах Россия показала себя передовой научной державой. Надо усиливать эти ключевые технологии, а потом поддерживать экспорт! Если российские компании будут занимать топовые места в своих нишах на мировом рынке, это будет гораздо лучше и с точки зрения создания рабочих мест, и с точки зрения развития экономики, это будет гораздо лучше, чем замещение в области сковородок. Это путь в никуда, мы должны опережать, а не догонять.
Если российские компании будут занимать топовые места в своих нишах на мировом рынке, это будет гораздо лучше и с точки зрения создания рабочих мест, и с точки зрения развития экономики, это будет гораздо лучше, чем замещение в области сковородок
«Мы выбираем статус-кво, а люди оказываются перед пропастью»
— У нас сейчас имеется огромная масса молодых людей, которые могли бы работать на производстве, но не имеют ни образования, ни перспективы — рабочих мест на высокотехнологичных производствах, где бы их ждали работодатели…
— Да. Я разговаривал с деканом экономического факультета МГУ Александром Аузаном и задал ему примерно такой же вопрос. Он на него ответил следующим образом. У нас очень хорошая начальная школа, мы по качеству тут входим в мировую тройку. Средняя и специальная школа — не худшая, но более или менее — 30—40-е места. Высшая школа еще чуть хуже, но ничего. А дальше у нас катастрофа. Когда речь идет об имплементации этих людей в экономику, реализации государственных обязательств, у нас налицо жуткий провал. Мы еще переживаем наследие советского уклада. Мы не можем перестроиться, провести реформы. Горбачев попытался — потерял контроль. Всегда есть выбор — реформы с риском потери контроля или статус-кво. И мы слишком часто выбираем статус-кво, а наши хорошие люди оказываются перед пропастью.
Работать в «Газпроме» — не предел мечтаний
— В интервью вы говорили, что поступили в институт пищевых производств и быстро поняли, что это не ваше. Вы его окончили, это что-то вам дало?
— Я никому не рекомендую делать так, как я делал. Так совпало, что я поступил в один вуз и в тот же самый момент понял, что хочу заниматься несколько другим делом. Но вместо того чтобы перевестись в другой вуз, я устроился на работу, которая мне очень нравилась — и несколько лет, пока учился, я работал журналистом, писал для журналов «Компьютерра», «Инфобизнес», «Компания», а потом оказался в РБК. Вначале я писал для предпринимателей, потом стал аналитиком. И все-таки доучился.
— Что пожелали бы тем, кто учится сейчас?
— Я считаю, что предприниматели — это герои нашего времени. Молодежь должна стремиться стать предпринимателями и при этом должна говорить: «Я хочу быть программистом, инженером, потому что это классные люди, которые создают классные штуки и хорошо зарабатывают». А не говорить: «Я хочу быть сотрудником «Газпрома».
Я верю в рыночную экономику и гений предпринимательского подхода. В то, что вытащит страну на новый уровень развития. Именно поэтому я со своим фондом занимаюсь поддержкой предпринимателей
«Долгосрочный настрой потерян»
— В России много мелких предпринимателей, которые делают ставку не на высокие технологии, а банально — на хлеб и водку, на торговлю. Это большая и не самая счастливая, с трудом выживающая масса. Можно, по-вашему, как-то поднять их над этим уровнем?
— Я верю в рыночную экономику и гений предпринимательского подхода. В то, что вытащит страну на новый уровень развития. Именно поэтому я со своим фондом занимаюсь поддержкой предпринимателей. Миссия нашего фонда — поддержка предпринимателей, которые делают глобальный бизнес. Так создается технологичная экономика, и никакие государственные фонды и законопроекты не помогут ее зарождению. Инновации рождаются в стартапах. 75 процентов инноваций во всем мире рождаются в стартапах, притом что их финансирование составляет всего лишь 13 процентов от «общего пирога». Даже у самых крупных, эффективных корпораций, вроде Microsoft, Google, Amazon, плохо получается воспроизводить инновации — они слишком большие и неповоротливые. Поэтому они десятками покупают стартапы, чтобы продолжать свое развитие. В США даже принято решение, что государство не развивает космос, они отдают космос в частные руки — Джеффу Безосу, Илону Маску. Для России я не вижу другого пути. Тем более что у нас нет такого массового человеческого ресурса, как у Китая…
— В России человек, решаясь стать предпринимателем, редко думает раскрутить большой и высокотехнологичный бизнес — большинство планируют прийти, схватить деньги и убежать. Что может сломать эту традицию?
— Это вопрос государственных институтов. У нас не самые старые люди пережили на своем веку деноминацию, падение курсов, три кризиса. Долгосрочный настрой потерян, им кажется надо урвать сейчас, а потом что-то придумаем. Это огромная проблема для государства, потому что оно получает огромную армию людей, которые не накопили на старость. А государство не может им платить адекватную пенсию. Кроме того, у нас не развит публичный рынок капитала. В стране деньги есть, а капитала нет. Есть профицит бюджета, резервный фонд, миллиардеры, а капитала нет. Отличие капитала от денег в том, что он носит долгосрочный, стратегический характер, люди хотят строить долгосрочный бизнес, на века, для детей и внуков.
Наша задача — увидеть предпринимателя, у которого горят глаза и который говорит: «Я не просто хочу заработать условные… -дцать миллионов, а изменить мир, я верю, что моя технология нужна многим сотням тысяч людей в мире»
— У нас останавливаются, достигнув определенного уровня — иногда на стадии просто выживания мелкого бизнеса. Что должно подтолкнуть человека, чтобы он рискнул сделать следующий шаг — к развитию?
— Я основал несколько компаний, история сегодняшнего дня — это технологическая компания, в которую инвесторы вкладывают много денег и которая быстро развивается. Мой предпринимательский опыт, когда я еще не был венчурным инвестором, начался в 2003 году с компании Eset — российского центра известного разработчика антивирусной программы. Мы начали с абсолютного нуля, без инвестиций, первый офис был в районе Карачарово — там была самая дешевая аренда. Я был ведущим аналитиком в холдинге РБК, а ушел в абсолютный риск. Вначале мы каждый месяц думали, что обанкротимся. Мы много работали, нам повезло. Так вот, у меня в этом бизнесе было два партнера, которые в какой-то момент сказали: мы заработали достаточно денег, мы не хотим так долго и много работать, текущий уровень дохода нас устраивает. И это абсолютно нормально, во всех развитых странах основой экономики является малый и средний бизнес. А наша задача — венчурных инвесторов — выбирать те бизнесы, которые на первый взгляд так же малы, но способны масштабироваться в сотни и тысячи раз. Это должен быть бизнес с определенным уровнем продукта и команды, адресованный тому рынку, на котором можно его построить. Наша задача — увидеть предпринимателя, у которого горят глаза и который говорит: «Я не просто хочу заработать условные… -дцать миллионов, а изменить мир, я верю, что моя технология нужна многим сотням тысяч людей в мире».
«Предсказать, какая компания «выстрелит», невозможно»
— А по какому принципу вы выбираете — в какое дело инвестировать, кому оказать поддержку?
— Мы как в спорте, где юниоров отбирают по потенциалу выиграть Олимпиаду. В первую очередь смотрим на людей — мы должны понимать, что у них хватит и интеллектуальных ресурсов, и запала, энергетики, потому что построить инновационную компанию-лидер — это не два-три года, а 8—10, а то и 15 лет. Есть такое хорошее слово в английском языке — commitment, я его на русский перевожу как «звериная уверенность» — человек должен настолько хотеть сделать компанию большой и великой, а этот продукт — донести до больших рынков, чтобы работать с полной выкладкой и много чем жертвовать.
— Но юношей с горящими глазами много, а гарантий, что у них все получится, — нет.
И эта работа делается не для того, чтобы предсказать, какая компания «выстрелит», — такое невозможно. Это делается, чтобы предсказать, какая компания точно не «выстрелит», у какого основателя в голове гири, которые точно не дадут ему «летать», и какие технологии точно не масштабируемы
— Мы используем data-driven-подход. В инвестиционный комитет каждый год попадают 20 компаний, из них мы выбираем пять. Чтобы выбрать эти двадцать, мы анализируем 2—3 тысячи компаний, порядка 7 тысяч основателей. Алгоритм принятия решений довольно сложен: мы разбираем продукт, делаем психологические портреты основателей, проверяем их репутацию. Этим занимается группа аналитиков — эта работа абсолютно не роботизирована. И эта работа делается не для того, чтобы предсказать, какая компания «выстрелит», — такое невозможно. Это делается, чтобы предсказать, какая компания точно не «выстрелит», у какого основателя в голове гири, которые точно не дадут ему «летать», и какие технологии точно не масштабируемы. После того как определили, кто точно не «полетит», остается узкий список тех, из кого выбирают члены нашего комитета.
— С чем бы вы сравнили венчурный бизнес?
— С шахматами по переписке, в них играли в советские времена. Человек долго думал над ходом, писал, отправлял в конверте, на другом конце страны конверт получали, и все повторялось. Одну партию играли не год, а два-три.
«Людям, которые создали бизнес с нуля, интересно отдавать»
— Одна компания, имеющая отношение к продаже электроэнергии, в ремонт комнаты для переговоров недавно вложила почти 80 млн рублей. Это не единичный пример, и такие примеры, будучи растиражированными СМИ, отнюдь не улучшают имидж компании в глазах общественности. Такие траты на такие цели оправданы?
— Вспоминаю новость, когда в софт для управления совета директоров крупной госкорпорации было вложено несколько сотен миллионов рублей. На первый взгляд кажется — это жутко дорого и вообще «распил». Но ничего странного в этом не было: эффективность управления компанией напрямую зависит от качества этого софта. Или другой пример: Илон Маск почти каждый день облетает свои заводы, которые разбросаны по разным штатам. Затраты колоссальные, но когда лидер присутствует на предприятии почти постоянно, это очень воодушевляющий пример. И с точки зрения эффективности управления, если бы он летал экономклассом, это был бы проигрыш, он бы ничего не успевал. Чуть меньше мне нравятся люди, которые покупают себе 150-метровые яхты, строят дворцы. Мне кажется, это точно не приводит к процветанию бизнеса. Но если они заработали эти деньги и заплатили налоги — они имеют на это полное право.
Илон Маск почти каждый день облетает свои заводы, которые разбросаны по разным штатам. Затраты колоссальные, но когда лидер присутствует на предприятии почти постоянно, это очень воодушевляющий пример
— А что они, по-вашему, должны? Или они ничего не должны обществу?
— Люди, которые создали бизнес с нуля, потом часто становятся «гиверами» — им интересно отдавать что-то стране, alma mater, обществу, людям, то, что они заработали, — опыт и деньги. Они основывают благотворительные фонды, открывают частные школы. Те, кто приватизировал бизнес, занимаются этим значительно реже.
— Можете привести примеры такого «гиверства»?
— Сложно мерить людей по социальной функции. Но попробую. Арсен Томский, основатель inDriver, инвесторами компании которого мы являемся, сделал очень много, чтобы тушить якутские пожары, купил недостающую технику. А при начале пандемии он обеспечил доставку в Якутск нескольких десятков аппаратов ИВЛ — тогда был жутчайший их дефицит. Это тот случай, когда человек-«гивер» гораздо больше, чем «тейкер», искренне желает помочь своему региону. Есть выходцы из МФТИ, которые стали успешными технологическими предпринимателями: они создали фонд, который поддерживает выпускников этого вуза. Помогают им облегчить переход в профессиональную жизнь, открывать свои компании.