Эльвира Кудрявцева: «Ужасно, когда понимаешь, что пациент может не выжить»

О самом страшном

Наш разговор начался с того, что невинный, на первый взгляд, вопрос довел Эльвиру Кудрявцеву до слез.

— Что ярче всего запомнилось за тридцать лет в профессии?

— Первый летальный случай, — и у доктора внезапно покраснели глаза. — Это было в Зеленодольске, в интернатуре. В конце 80-х — начале 90-х годов было много пациентов с ревматическими пороками сердца. Сейчас их мало, видимо, хорошо проводится профилактика. А тогда было много, в том числе молодых — сорокалетних. И я курировала палату, где лежала такая женщина 44 лет. Около нее постоянно дежурили ее трое детей — школьников старших классов. У нее был тяжелый порок, лежала в стационаре по нескольку раз в год. И вот девочка пошла что-то купить для мамы, а у женщины развилась тромбоэмболия, и — внезапная смерть. Я до сих пор не могу это забыть — глаза этой девочки, которой мне надо как-то сказать, что мамы больше нет. Я помню, я тогда очень долго плакала… А врачи мне говорили, что надо смириться, что так бывает и что смерти в моей практике еще будут…

— А сегодня? Вы работаете в ковидном госпитале, и там тоже уходят люди.

— А сегодня… В плановом пульмонологическом отделении у нас есть тяжелые больные, хронические, и даже если случаются летальные исходы, с этим смиряешься: люди не вечны и тянуть их бесконечно невозможно. Но в госпитале ковидные больные — другие, они работоспособны, и среди них много молодых пациентов, у которых хронических заболеваний нет. И у них за несколько дней развивается тяжелая дыхательная недостаточность. С ними очень тяжело работать: они не могут сразу адаптироваться в этом тяжелом состоянии, когда за неделю человек превращается фактически в беспомощного инвалида… И когда, несмотря на все усилия врачей, пациент не выходит из критического состояния, меня охватывает такое отчаяние! Вот этот моральный гнет, эта психологическая нагрузка не отпускают с конца мая прошлого года, когда у нас открылся ковидный госпиталь. К этому нельзя привыкнуть, обрасти защитной шкурой. И особенно ужасно, когда поступает пациент, разговаривает, ходит своими ногами, храбрится, а ты видишь его КТ, анализы и понимаешь, что он может не выжить.

Когда, несмотря на все усилия врачей, пациент не выходит из критического состояния, меня охватывает такое отчаяние! Вот этот моральный гнет, эта психологическая нагрузка не отпускают с конца мая прошлого года, когда у нас открылся ковидный госпиталь

О случайном выборе с неслучайным результатом

— Моя мама, Анна Васильевна Сагеева, терапевт по профессии, более 30 лет возглавляла поликлинику завода имени Горького в Зеленодольске, а папа, Зуфер Галиуллович Сагеев, хирург. Все разговоры в семье были о том, у кого какие больные, насколько они тяжелые, что нам делать, — вспоминает Эльвира Кудрявцева, но вместо ожидаемого «поэтому я не мыслила для себя другой профессии» признается: — Не скажу, что я с детства мечтала стать врачом — мне нравилась математика, алгебра. Я хотела стать технарем. Училась я хорошо, не раз была победительницей разных олимпиад и очень мечтала поехать учиться в Петербург или Москву — золотая медаль это позволяла.

Достигнув определенных профессиональных высот, люди редко признаются, что сделали выбор в начале пути, по сути, случайно. А Кудрявцева, которая, как она сама признается, идет по жизни с синдромом отличницы, привыкшей все делать хорошо и справляться с любым заданием, не стесняется говорить, что просто пошла на поводу у старшего брата (и он, заметим, явно не ошибся, давая совет сестренке):

— Брат, инженер-механик, сказал мне: «Посмотри, как в городе уважают папу! Город наш маленький, он многих оперировал. И куда ни выйдешь, все с ним здороваются, все называют по имени-отчеству!» Он посоветовал пойти учиться на врача, и я подумала: почему бы нет?

А вот специализацию она выбирала уже вполне осознанно. Помучилась, когда поняла, что хочет и то, и это попробовать, — и решила:

— Я пошла по стопам мамы в терапию — выбрала наиболее сложную специальность. Здесь нужно хорошо ориентироваться во многих болезнях, патологиях, а я максималистка — всегда хотела все делать на пять.

А дальше выбор подправила жизнь:

— В 16-ю горбольницу я пришла практически сразу после института — в 1991 году. В этом году исполняется 30 лет, как я здесь работаю. Сначала наше отделение было терапевтическим, а в 1996 году его перепрофилировали под пульмонологическую службу и в 1998-м открыли пульмонологический городской центр.

В 16-ю горбольницу я пришла практически сразу после института — в 1991 году. В этом году исполняется 30 лет, как я здесь работаю

О том, как общая профессия укрепляет семью

С выбором супруга наша героиня тоже не ошиблась: Алексей Кудрявцев — травматолог-ортопед, он заведует травматологическим отделением в РКБ. Он тоже из врачебной семьи — мама до выхода на пенсию заведовала приемным покоем в ДРКБ, отец был хирургом-травматологом. Традицию нарушили только дети Кудрявцевых — они окончили КФУ.

— Не мешает профессия семейной жизни? Доктора — люди, загруженные работой, а если еще и руководство на плечах…

— Это в некотором смысле очень помогает наладить отношения в семье, — не соглашается Кудрявцева. — Нет лишних вопросов, не надо объяснять, где вечером задержался, зато есть общие интересы. И в субботу-воскресенье каждый приносит домой кипу бумаг, историй — проверяем, пишем, общаемся, советуемся.

В субботу-воскресенье каждый приносит домой кипу бумаг, историй — проверяем, пишем, общаемся, советуемся

О «несолидной» заведующей

В разговоре с «Реальным временем» Эльвира Кудрявцева постоянно подчеркивала: главное для нее — хорошо делать свое дело. Такие старательные работники в жизни нечасто поднимаются до руководящих должностей. В жизни чаще всего бывает наоборот, как в анекдоте про Петрова, которого надо поставить начальником отдела, потому что он, в отличие от остальных, ничего не умеет. А ее заметили и оценили. Предложили руководство отделением, Эльвира Зуферовна испугалась, но не показала виду:

— Я стала заведующей отделением в 35 лет. При этом я была самая молодая в коллективе врачей. Поэтому первый год было очень нелегко. Мне трудно было именно руководить, я ведь сама себя всегда считала по жизни хорошим исполнителем. Мне всегда было легче сделать что-то самой, чем кому-то поручить. Но однажды я услышала от кого-то из коллег, что слишком мягкотелая и вряд ли справлюсь, и подумала: как это не справлюсь? Мне поручили дело — я должна его делать, и делать хорошо!

Но оказалось, что завоевать авторитет у коллег — это еще не все. У Эльвиры Кудрявцевой и сегодня по-девичьи шаловливые глаза и улыбка, в этой женщине не чувствуется присущее многим докторам культивирование собственной значимости. А уж когда ей было немного за тридцать…

— Вид у меня был несолидный. Иду по палате, а пациенты: «Сестра, сделай то, убери капельницу…» Вначале я приходила домой и плакала. Муж старался развеселить, шутил: «Давай тебе брови нарисуем. Как у Брежнева — будешь выглядеть строгой и солидной!»

Вид у меня был несолидный. Иду по палате, а пациенты: «Сестра, сделай то, убери капельницу…»

Об учителях и традициях

— Мне по жизни достались очень хорошие учителя, — объясняет свои успехи наша героиня. — Первая заведующая нашим отделением Елена Львовна Идильбаева научила меня применять на практике знания, полученные в институте, научила общаться с пациентами, не теряться, отвечать на заковыристые вопросы больных… Уверенности научила, разбудила во мне здоровое честолюбие.

А еще, говорит Кудрявцева, Елена Дильбаева создала в отделении особую ауру, которую стараются сохранять:

— Она всегда говорила, что мы проводим большую часть жизни на работе и поэтому в отделении, в коллективе, мы должны быть одной большой семьей. Разделять радости и горе. Праздновать дни рождения, оказывать друг другу внимание. И эти традиции мы бережем. У нас всегда было принято отмечать вместе праздники, устраивать своими силами концерты, новогодние вечера. Мы всегда что-то сочиняли, придумывали. Каждое отделение готовило — кто хотел, конечно. Нашу старшую сестру выдавали замуж всем отделением!

— Я стала заведующей отделением в 2002 году, и, со слов наших пациентов, их родственников и наших коллег, у нас сохранился этот здоровый дух. Наши пациенты, видя наше отношение к ним, к их боли, при новых обострениях своих хронических проблем возвращаются к нам снова. Просто требуют, чтобы их именно сюда госпитализировали. И это дорогого стоит. У нас сложился не только коллектив сотрудников, но и коллектив пациентов, которые нам доверяют. И это очень радует!

У нас сложился не только коллектив сотрудников, но и коллектив пациентов, которые нам доверяют. И это очень радует!

О главном примере в профессии

— У каждого из нас был человек, с которого мы «делали жизнь». Кто стал для вас таким ориентиром? — спросили мы нашу героиню.

— Это наш лидер в пульмонологии — академик Александр Григорьевич Чучалин. Я у него проходила повышение квалификации каждые пять лет. Во время этой учебы старалась ходить на его утренние пятиминутки — когда шла сдача дежурств по клинике. И он каждый раз разбирал какой-то случай, какой-то симптом. При этом он не готовился — каждый раз это было экспромтом, вот поступил больной — и это повод для обсуждения. Находил с ходу примеры из своей практики, вспоминал клинические случаи, описанные в литературе. Или выдвигал гипотезу: возможно, это такой-то синдром и лечить надо так-то… У Александра Григорьевича поистине академические знания — он всегда любой тяжелый материал мог изложить доступным языком. Для меня такая способность — это показатель большого ума и интеллекта!

О масштабе пандемии

Кудрявцева, которая работает в ковидном госпитале со дня его открытия — второй год, вспоминает:

— Когда мы только услышали об эпидемии, мы думали, что нас это не коснется никогда. А когда все так быстро распространилось и мы стали одним из самых крупнейших коронавирусных госпиталей в Казани, когда пациентов стали, образно говоря, привозить автобусами, когда надо было учиться на ходу, тогда да, осознание пришло. Сейчас мы работаем, как в военном госпитале: собранно, быстро. Но это все не сразу далось.

Она говорит о том же, о чем твердят врачи с телеэкранов уже второй год, но в разговоре лицом к лицу в маленьком кабинете огромный масштаб бедствия осознается лучше:

— Мы никогда не видели столько смертей в стационаре, сколько с конца мая прошлого года! Несмотря на множество протоколов, рекомендаций, приказов о лечении, несмотря на полную обеспеченность любыми — самыми дорогими — лекарствами, сегодня, спустя год, все как в первый раз. Вирус мутирует, то, что действовало на него раньше, не действует, с каждым разом бороться все труднее и труднее. Те приемы и дозы, которые работали в прошлом году, уже не работают. Те, кто уже болел, возвращаются снова, болеют по второму и даже третьему разу. И такое счастье, когда тяжелый больной выздоравливает и уезжает домой! И очень страшны последствия заболевания. Очень много больных с осложнениями, начиная от температуры, которая держится при нормальных анализах по два-три месяца, головных болей, полинейропатии, повышенной утомляемости и до сахарного диабета.

Несмотря на множество протоколов, рекомендаций, приказов о лечении, несмотря на полную обеспеченность любыми — самыми дорогими — лекарствами, сегодня, спустя год, все как в первый раз. Вирус мутирует, то, что действовало на него раньше, не действует, с каждым разом бороться все труднее и труднее

О «красной зоне»

Вопрос о том, что тяжелее всего дается медикам в физическом плане при работе в «красной зоне», вызывает легкое замешательство. И становится понятно: человек, что называется, притерпелся. Но после паузы раздумий Эльвира Зуферовна выдает:

— У нас много очкариков, а стекла очков постоянно запотевают. Поверх них ведь еще защитные очки надеваются! Это особенной проблемой стало в жару — в холодное время года не так ощущается. И слава богу, что сейчас у нас многоразовые полотняные костюмы. В них тоже пот льет градом, но хотя бы тело дышит. А вот когда были одноразовые, из искусственных материалов, мы ходили как в панцире.

А потом добавляет, что лечащим врачам еще не так тяжело:

— Тяжелее всего медсестрам и реаниматологам — они-то всю смену на ногах и постоянно что-то делают. Закончили проверять у больных оксигенацию, надо проверять давление, сахар… Лечащему врачу легче. Правда, у него, кроме обычных задач, стоит задача пообщаться с пациентом, да просто погладить его, успокоить. Особенно, когда начинаются дыхательные проблемы и люди начинают паниковать. Врач идет — на него вся надежда. Знаете, как нас больные ждут? В палату заходишь, все с вопросами: а какой у меня сахар, а когда я выпишусь, а буду я жить?.. И каждому ты должен что-то сказать, владеть информацией.

Знаете, как нас больные ждут? В палату заходишь, все с вопросами: а какой у меня сахар, а когда я выпишусь, а буду я жить?..

О том, как справиться с усталостью

— Как я отхожу от смены? Вначале — чай, он творит чудеса. А дома меня выручает сад. Несколько лет назад, с рождением внука, мы купили загородный дом и живем там. Час на работу, час обратно, но зато, когда выходишь в сад и смотришь на цветы, ягоды — отдыхаешь душой. Тревога, конечно, все время остается, не удается полностью отпустить. Недавно был пациент, мужчина 44 лет, что ни делали — температура все выше и выше, и я вообще не спала четыре ночи подряд. А в воскресенье прислали сообщение — спала температура. И я пошла, прополола все грядки. Набрала огурцов. Сделала мужу салат. И поспала, наконец. И вышла в понедельник с новыми силами.

— А что главное в саду?

— Любимые цветы — розы, их, в общем-то, несложно выращивать. Главное — вовремя подкормить, обрезать, укрыть на зиму и вовремя раскрыть весной. Это нетрудно, я всю жизнь цветами занимаюсь, у меня все время на подоконнике был сад.

И напоследок — об интересных родственниках.

— Тетя моего отца Зайнап Якубовна Бикбулатова работала в Кремле, была корректором переводов с арабских языков в администрации Брежнева. А училась она на литературных курсах вместе с Мусой Джалилем. У нее жених погиб в 1941 году. Замуж так и не вышла.

1/19