«Татарскость мы выражаем только в воспоминаниях»

Монологи о стереотипах

У спектакля три постановщика — художник Ксения Шачнева (ее можно увидеть также в «Умалении мира»), Дина Сафина (ее «5 mm/h» номинирована на «Золотую маску») и Гузелия Гиматдинова, экоактивист, историк-культуролог. Они решили поговорить о татарской идентичности, объявили прием заявок, а на основе встреч с отобранными участниками они представили монологи.

На первом показе зрителям выдавали анкеты с утверждениями о степени «татарскости». Типа «Не знаю рецепт эчпочмака», «Не танцевал «Бас, кызым, Эпипэ», «У меня эбикэй не было, только бабушка». На этот раз зрителей просто рассаживают в зал и запускают видео, где люди на камеру, в основном, на русском, говорят, как стать татарином и как перестать им стать. Выглядит это забавно и слегка сбивает настрой — начинаешь думать, что сейчас начнется деконструкция мемов с Шурале и Альфией Авзаловой. Далее на сцену выходят участники и начинают делиться, отвечая на вопросы: считаете ли вы себя феминисткой, какой вы веры, названа ли именем вашего родственника улица.

«Чын татар» — это череда коротких моноспектаклей. После каждого меняется реквизит, без каких-либо заполнений пауз. Потом на экране возникает имя, герой рассказывает.

Не все они формально о том, что такое быть татарином или татаркой (вообще, мужчин в составе всего двое). К примеру парень по имени Адель, разложив фигурки животных и железную дорогу, вспоминает, как жил летом в деревне с бабушкой. Адель в конце начинает говорить о татарских стереотипах, само слово «стереотип» часто повторяется в спектакле, но его монолог не выглядит рассуждением об идентичности.

Фразы, которыми бабушка его воспитывала, он произносит по-татарски — и, как у остальных, в этот момент у него меняется голос. Практически все участники, как видно, могут говорить на родном языке, но предпочитают русский.

В других монологах герои не стремятся раскрыться перед зрителем. Да, они готовы сравнивать испанские и татарские танцы. Или напоить публику чаем с маслом. Или даже рассказать, как знание татарского помогло ей, разведенной женщине с двумя детьми, найти жилье в Казани. Какие выводы? Чай вкусный.

Где мама, где папа?

В выборке участников не хватает многих красок, но это и понятно — любая выборка случайна. Хочется увидеть на сцене мусульман, татар из зарубежья, хочется увидеть несколько поколений одной семьи. И чтобы они говорили так же, как герои спектакля на понятном бытовом языке.

Основной посыл участников — нет критериев «настоящего татарина». Достаточно знать четыре слова, чтобы быть татаркой. Татарский костюм XIX века сейчас носить странно. Можно играть «Галиябану» на укулеле и она не перестает быть татарской (хотя и немного блюзит). Наверное, для кого-то это откровение. Но татарином, действительно, можно быть со всеми этими качествами или без этих качеств. Но, скорее всего, дети и внуки людей, которые не говорят по-татарски (хотя, возможно, знают язык), вряд ли будут называть себя татарами. Максимум — упоминать в разговоре свои корни. Из всех качеств, которые обычно в шутку приписывают «настоящим татарам», это умение и смелость говорить на родном языке. Это остается единственным качеством, которое трудно зашутить. Финские татары кормили меня тайской едой. Китайские, как пишет Википедия, до сих пор верны арабской письменности, американские проводят сабантуи, потому что на них можно найти себе пару.

Татарин коммуницирует с татарами на татарском, и так его идентичность существует здесь и сейчас. В других случаях она обращена в прошлое и обшита паттернами сувенирности.

На разрыв поколений указывает тот факт, что многие актеры говорят о своих бабушках. Знаете, почему все на «рәхмәт» отвечают не «үзегезгә рәхмәт» (вам спасибо), а «зур үс» (расти большой)? Да потому что единственный, к кому так обращаются, — это бабушка.

«Татарскость» для героев — это воспоминание об әби. Почти нет монологов о маме или папе. Нет размышлений о детях. Поэтому, когда мужчина по имени Салават (его так переименовал из Ранеля в девяностые в честь Салавата Фатхутдинова) рассказывает, как песни татарской эстрады влияли на отношения в его семье, как его мама ставила песни, чтобы вспомнить о муже, это цепляет. Это все еще настоящее, а не история.

«Я не выиграла, и для меня это было большой честью»

Студентка факультета журналистики, стипендиат журнала «Казан утлары» Лилия Низамова после первого показа написала в Инстаграме пост: «мне не нравится, что все разом решили, что мой монолог — это кульминация, что я — «голос проекта», «вишенка на торте», «изюминка спектакля» и явно ещё какая-то ягода, что мои слова и я сама в противовес всем остальным, что вот все предложили свои варианты «чын татар», а я пришла под конец и решила, кто прав, а кто лжетатар. Мне не нравится, когда говорят: «татарину не обязательно говорить на татарском». Не может РАВНОСИЛЬНО существовать мнение, что татарин должен стремиться говорить на татарском. Мне не нравится, что все решили, что мое мнение отменяет мнение первого. Да, они противоречат друг другу, но разве это мешает им существовать параллельно, не соревнуясь за правильность, ох уж эта российская монополия».

Тем не менее мне не с кем ассоциировать себя в этом спектакле, кроме Лилии. Во-первых, она большую часть монолога говорит на татарском. Спрашивает, все ли понимают ее, потом вызывает из зала зрителя для перевода.

Низамова в школе хотела поступить учиться в вуз Санкт-Петербурга, поэтому готовилась, говорила с подругой по-русски, за что получила нагоняй — она же дочь учительницы татарского. Потом решила участвовать в конкурсе для татароязычных журналистов: «На этот конкурс я шла с уверенностью, что попаду в мир настоящих татар. Но на входе в здание, где будет проходить мероприятие, нас встретили по-русски. Все организационные моменты были на русском. Я чувствовала себя так, будто участвую в каком-то большом обмане. Я не выиграла, и для меня это было большой честью».

Потом Низамова переходит на русский и рассказывает, что выиграв грант на целевое обучение от «Татмедиа», поступила на журфак. В ее группе были несколько не понимающих по-татарски студентов, поэтому первый курс они учились на русском. «Мы же татары!» — говорит Низамова, делает паузу, хочется от этой паузы рыдать. Мол, мы-то знаем, как сделать так, чтобы другим было удобно.

После чего Низамова говорит, что ее желание говорить на татарском вызвало проблемы и при подготовке к спектаклю, при этом многие участники говорили, что хотели бы больше общаться на родном языке, но не переходили на него. «Татарскость мы выражаем только в воспоминаниях. Не хороним ли мы таким образом нашу нацию?». И признается, что сейчас-то она перешла на русский, но сделала это не по своей воле.

Когда авторы называют спектакль «Чын татар», они, с одной стороны, иронизируют, с другой стороны — намеренно или лукаво категоризируют понятие, которого явно нет. Или есть, но только в умах пенсионеров из Союза писателей РТ, которые не поддаются на такого рода лаборатории — они заняты написанием постов в «Фейсбук». Пока русскоязычные татары говорят о народе с помощью понятной терминологии, татароязычные лауреаты продолжают «выкапывать и закапывать» Тукая. Не пора ли придумать праздник в честь татарских бабушек? Они это заслужили.

То, что образ татар меняется, и это естественно для живой нации, видно и по истории — достаточно сравнить жителей Старо-Татарской слободы середины девятнадцатого и начала двадцатого века. Когда у татар не было и театра, а теперь в MOÑ идет спектакль «Чын татар». А вот когда про «настоящего татарина» можно будет не только шутить, тогда станет страшно.