Театр Тинчурина показал сны Сайдашева

Гарипова — Янсуар — Juna

Единственный штатный режиссер-постановщик театра, Резеда Гарипова — еще и преподаватель театрального училища. Первая работа с поэтом Луизой Янсуар — это спектакль по ее стихам «Ишек» («Дверь») объединения «Калеб», в котором за музыку отвечала группа Junа. В этом году их силы вновь сошлись, сначала на спектакле «Карурман» (для которого Гарипова и Янсуар написали и пьесу), сделанном в жанре фэнтези. В «Сәйдәш. Йокысызлык» тандем пошел дальше в исследованиях формы — зрителю представили иммерсивный спектакль-лабиринт, а проще говоря, «бродилку», когда зритель перемещается из одной локации в другую и наблюдает сцены. Иногда схема работает, иногда кажется элементом из творческого вечера памяти, иногда текст совершенно не прочитывается за визуальными эффектами. Но прийти домой и поставить музыку — очень хочется.

Первым среди казанских театров в этом себя попробовал в 2017 году Камаловский театр, рассказав свою краткую историю в променаде «Дәрсе гыйбрәттер театр...» (или «Будить сердца людей...», хотя точнее перевести это как «Театр для народа — это поучительный урок»).

Тогда зрителям показывали эпизоды в гардеробе, они наблюдали за перепалкой труппы «Сайяр» сквозь окна фойе, драматург Карим Тинчурин оказывался в застенках под сценическим кругом. Был там и Салих Сайдашев — играл на фортепиано (воспроизводилась знаменитая история о том, как Тинчурин запер его, чтобы тот таки написал нужную музыку), волей сценария к нему приходила Сара Садыкова, чтобы тоже стать композитором…

Позже иммерсивность в Казани на глобальном уровне выдал в 2018-м проект «Анна Каренина» с множеством сюжетных линий, баром, парфюмерией и закулисной машинерией. Янсуар и Гарипова на него не ходили, делали без оглядки на крупные референсы. Отметим, впрочем, что это не первый случай, когда в Тинчуринском играют не на сцене — «HAMLET. Сцены» здесь ставили в фойе.

Витринный и народный

«Бессонница» начинается сразу за выходом из гардероба, где разместилась небольшая часть экспозиции музея Сайдаша (у них с театром общий адрес — в постройке рядом с театром композитор жил). Два его работника задушевными, но не лишенными казенности голосами, одна на татарском, вторая на русском, рассказывают биографию Сайдашева.

О том, как он захотел стать музыкантом, как писал марш Красной Армии, о том, как критика советской композиторской школы членом Политбюро Андреем Ждановым отразилась не только на Шостаковиче, Хачатуряне, Прокофьеве, но и на Сайдашеве, которого уволили со всех работ, перестали ставить музыку на радио и приглашать на концерты. Только волна писем властям вынудила их поздравить композитора с 50-летием и присвоить звание народного артиста Татарской АССР, однако это не вернуло его в профессию, он жил случайными гонорарами, а еще каждый день ходил к родному театру, однако никто из коллег не подавал ему руки. Здесь нужно пояснить, что в то время в здании на улице Горького находился театр Камала.

Вдохновенная, сбивчивая и двуязычная речь настраивает на самые пессимистические ожидания. Если сейчас скучновато, то что будет дальше? Постфактум думаешь — возможно, авторам хотелось, чтобы зрители потом считали все аллюзии на биографию? Но тогда открывающий текст можно было поручить актерам. Справедливости ради отметим, что работники музея очень помогли авторам, предоставив подробные сведение о жизни композитора.

С другой стороны, не так ярок был бы контраст, когда после музейщиков свет гаснет и под звон камертона выходят студенты Казанского театрального училища в ролях хранителей сна (они заботятся о том, чтобы зрители вели себя тихо и направляют их в променаде). В полутемном театре, в которой оказывается немало малоизвестных нам комнат, начинается спектакль. Ночные залы, вероятно, натолкнули авторов на идею о снах.

Многоголосие Сайдашева

Сайдашев — удивительно утешительный композитор. Его музыку можно ставить в качестве терапии — от нее веет радостью и спокойствием. Наверное, поэтому его музыка к таким произведениям, как «Зәңгәр шәл», «Кандыр буе», «Сүнгән йолдызлар», «Казан сөлгесе», «Наемщик» действует даже на завзятых фанатов постдрамы.

Спектакль — о композиторе-человеке, хотя и музыке в нем отводится большое место.

Вероятно, все, что мы видим, происходит в тот момент, когда Салих Сайдашев находится в больнице в Москве, в институте хирургии имени А. Вишневского, куда он отправился удалять кисту в легком. Сайдашев умер по случайности — не решившись попросить помощи, встал, у него разошлись швы, результат — внутреннее кровотечение. Он умер 16 декабря 1954 года.

И вот в этой палате собралось аж пять Сайдашевых — Артем Пискунов, Зульфат Закиров, Ильнур Байназаров, Айдар Фатхрахманов, Инсаф Халяутдинов (последний, студент КТУ, единственный юный Сайдашев, всю дорогу пишущий вальс). Сайдашам душно, им неуютно, а еще какая-то птица поет, причем неправильно. Каждый эпизод-сон — это проба новой формы. Вначале авторы немногословны. В следующем эпизоде, к примеру, соратник Сайдашева, драматург Карим Тинчурин (Ильфак Хафизов), перекатывает вариации слова «исәнмесез», пока его жена Захида (Резеда Саляхова) истерично собирает раскиданные по полу листы. Один из Сайдашев играет на пиано, а мужчина, сидящий в бочке (сотрудник НКВД) наблюдает за ними и без конца надувает воздушные шары. Безусловно, Рустем Гайзуллин за годы служение научился мастерски играть людей системы, но здесь его насмешливое лицо, покрытое гримом, выглядит особенно внушительно. Он уводит Тинчурина, а жена вслед ему играет «Азатлык маршы». А перед этим драматург передает привет от «Гаяза» — видимо, Гаяза Исхаки, у которого он еще в 1917-м работал в редакции газеты «Ил». А теперь редактор живет за границей и является крайне нежелательным элементом.

Следующий эпизод — обязательный в любом иммерсивном спектакле сон с лестницей. Впервые певица Зарина Вильданова показывает себя как актрису (выпускница ГИТИСа как-то не проявляет себя в этой специальности в Казани), но главная роль здесь — у оркестра театра под руководством Ильяса Камала. Когда они играют, слегка забываешь, что не все считал в замысле постановщиков, но ведь хороший спектакль и должен иметь несколько слоев понимания.

Действие перемещается в зал, где Сайдашевы дают интервью журналистке. На голове у нее огромная чашка (здесь скрытая тяга к Кэрроллу начинает проявлять себя четче), однако совершенно не понятно, зачем было так вульгарно поливать ее чаем.

В беседе упоминают трех жен композитора — Валентину Мухину, Сафию Алпарову и Асию Казакову. Вторую порицают за развод, третья, вероятно, могла бы присмотреть за мужем в последние дни, а вот первой, Валентине (Лилия Камалиева), достается хореографический этюд на крутящейся сцене. Настолько красиво, что не вслушиваешься в голос за сценой. Все-таки порой слишком много слов — это явно лишнее для спектакля о музыканте. Таким же действенным оказывается и танго в исполнении Салавата Хабибуллина и Альбины Гашигуллиной, в ходе которого первоначальные афиши, свисающие с балконов, с названием спектакля, сменяются безликими номерами — и все это под «Әдрән диңгез». Душераздирающе.

А между тем в комнате заполненной распиленной и перевернутой мебелью, Сайдашевы будут заставлять младшего угадывать себя, чтобы вновь встретиться с НКВД. Похоже, весь спектакль, да и весь татарский театр — о памяти и забывании. Вот умрет заслуженный и народный, а потом выяснится, что рефлексировать его будут только по датам. Этому посвящен и последний сон, где сценография дает прикурить Мейерхольду — огромный надувной пиджак до потолка. В нем Сайдашев проговорит ту печаль, о которой нам рассказали музейщики в начале — как он приходил к театру каждый день. А почему приходил? «А чтобы вас не слышать», — шутит композитор, который укрепил новые традиции многоголосия в советской татарской музыке.

После спектакля узнаем подробности редактуры. Когда Сайдашева выгнали отовсюду, в радиокомитете вынесли во двор его записи и сожгли — поэтому и сейчас в богатом фонде нет музыки, к которой он имел бы отношение как дирижер и инструменталист. Авторы хотели воспроизвести эту сцену.

Но что это будет значить? Ведь музыку никак не уничтожишь, пока ее играет хотя бы один музыкант.