Фронтовик Юрий Величко: «Говорят, бойцы шли и никто «За Сталина!» не кричал. Вранье это все»
Ветеран Великой Отечественной войны — о локотских перебежчиках на Брянщине, Тоньке-пулеметчице, голоде и колхозах
«Времена оккупации почему-то описываются с определенным уклоном. Разные были люди с обеих сторон, бывало, и венгры подкармливали нас, оборванцев, и свои в плену держали. Проходите, я о многом хочу рассказать…» — с такими словами на пороге квартиры нас встречает Юрий Александрович Величко. В этом году ему исполнится 94. Фронтовик уже с трудом ходит, но все еще в здравом уме и твердой памяти. Его просторная двушка в «сталинке» Соцгорода до отказа забита токарными и сварочными станками, советской электроникой, которой он до сих пор находит применение. Уроженец Брянщины, 14-летним мальчишкой он ушел в партизанский отряд, в 15 бежал из полицейской тюрьмы Локтя и прибился к инженерно-саперной бригаде Белорусского фронта, а в 16 подорвался на мине. Историей Юрия Величко «Реальное время» продолжает серию материалов к 75-летию окончания Великой Отечественной войны.
«Немцы заняли почти всю Брянскую область. Мы остались на оккупированной территории, голые и босые»
Юрий Величко родился 15 октября 1927 года в городе Севске, в 130 километрах от Брянска. Часть территории нынешних Брянской и Орловской областей во времена оккупации нацистской Германии, в 1942-м, вошла в полуавтономную Локотскую область под управлением предателей и перебежчиков — российского коллаборационистского правительства при СС. Именно «в Локтях» совсем еще зеленый 14-летний подросток и застал начало войны. В семье Величко было двое детей — сам Юрий и его младший брат. Отец работал на железной дороге, на станции «Брянск-2», и в самом начале войны, во время эвакуации станций московских ЖД путей, был отправлен в тыл. «Мы остались одни на оккупированной территории, с бабушкой и братом, голые и босые», — вспоминает ветеран.
— Бомбежки были страшные, и все случилось в один миг, пока мы были уверены, что легко все это отобьем, загрохотали канонады. «Второй» Брянск был разбит до предела (Брянск условно делился на сам город и две станции, окруженные производством и жилмассивами, — «Брянск-1» и «Брянск-2», — прим. ред.), там даже кирпича целого было не найти. Уцелело два здания: техникум и школа. Шла эвакуация, всех вывозили ближе к Москве. А нас — в поселок Яшкина Пасека в восьми километрах от станции, — рассказывает Величко. — Там жил весовщик со станции Машуков, знакомый отца, он согласился взять нас в свой дом. В 41-м году немцы уже заняли почти всю Брянскую область и шли дальше, под Москву, оставляя своих надсмотрщиков, венгерские части.
Территории вблизи Брянска разделились на две условные зоны — «полевую», полицейскую, и партизанскую — отряды орудовали и укрывались в лесной полосе. Немецких оккупантов на Брянщине ждали — эвакуация прошла задолго до их прихода, «на местах» остались коллаборационисты, «повылазившие из своих подвалов, как только пришли немцы». Бургомистром Локтя стал Константин Воскобойник, его замом — Бронислав Каминский. Главной их задачей был отлов партизан и создание нового, подконтрольного Германии полицейского порядка.
«Наши окруженцы, оставшись без хлеба, без бензина, начали уходить в полицию, под немцев»
— В фашистском окружении, в брянских лесах, там оставались наши красноармейские вооруженные отряды. И наши окруженцы, оставшись без хлеба, без бензина, начали уходить в полицию, под немцев — вздыхает Величко. — Бросали оружие в лесах, найти можно было все — и пушки, и снаряды, и танки, и машины. Без снабжения, но целое. Офицеры в полной форме прибегали в поселки и просили любую рвань — гражданскую одежду, чтобы только переодеться. Кто-то бежал по другую сторону фронта к семье, кто-то возвращался на оккупированные земли, шли в полицию. В форме не пройдешь, а в лаптях — кто там на них смотрит. Оставались у нас мундиры, форма, оружие.
Многие «оставались в примаках», говорит ветеран, прибивались к одиноким деревенским женщинам с детьми. Они приходили в чужую семью, а «жрать-то надо, нахлебников не очень-то жаловали» — потому очень скоро такие солдаты начали сбиваться в стайки и «воевать» уже на своей стороне, нападая на частные хозяйства, и унося все остатки ценностей и провизии, угоняя скотину с чудом уцелевших дворов. Обороняться от таких «банд» и вышел 14-летний Величко.
— Бывало подъезжают на тачанках, гранату бац — в окно, в хату. Пока хозяева оглушенные, во двор, берут корову, свинью, погрузили и уехали. В Яшкиной Пасеке мужчин-то почти не осталось — один старик, видавший еще гражданскую войну, хромой студент и мы — пацаны по 14—15 лет. На фронт нас еще не брали, — объясняет ветеран. — вот и бегали по лесам, собирали брошенные ручные пулеметы, оборонялись как могли. Мы их расстреливали. Все получилось само собой, мы не бежали с криками «За Родину!», в то время мы защищали свои дома в тылу.
Истории ветеранов, фронтовиков, лицом к лицу сталкивавшихся с оккупантами, часто полны описаний ужасов и изуверских издевательств фашистов и их приспешников над местным населением. Не исключение и история Юрия Величко, однако осели в его памяти совсем другие эпизоды. «Везде люди были, и люди всякие — и среди фашистов, и среди наших такая гадость была», — эти слова звучат лейтмотивом всего рассказа ветерана.
— Шатались мы этой небольшой группой пацанов по лесам, а жрать-то хочется. Мы ухитрились как: приходит венгерская часть, ставят полевую кухню, повар их наливает каждому. Их там нормально кормили. Оставалось у них. И мы подходим с консервными банками, пацаны чуть ли не в лаптях, без формы: «Hellо, szakаcs, hogy vagy?». Это значит: «Здравствуй, повар, как дела?» — с улыбкой выдает Юрий Александрович. — Он посмотрит на нас, ну и: «Давай свою банку», улыбается, а мы и довольные…
«Эта Тонька красивая девка была, исключительная, не то что в фильмах показывают — в рванье немецком»
Весной 1942 года полицейские и венгерские части начали организовывать полноценные облавы на партизанские отряды. Выжигая целые деревни, венгры ринулись в леса. В одну из засад попала и самопальная партизанская группа Величко из шести человек. Старшим был знакомый отца, согласившийся когда-то взять его с братом в свой дом, весовщик Машуков. Несколько дней они просидели в лесу, «жрать, кроме почек с липы нечего». Решили совершить вылазку в огород Машукова — выкопать зарытую в спешке картошку. Яшкина Пасека же расположена на равнине, в окружении леса, действовать приходилось быстро и тихо. «Шли» ползком.
— Вдруг прожектор раз — в нашу сторону, ну и все тут, накрыли. Мужиков, которые постарше, расстреляли сразу и Машукова тоже. Нас малолеток — в полицейскую тюрьму Локтя. Там были только русские — следователи, надзиратели. Трехэтажное деревянное здание. Все верхние этажи были под камеры, а нижний — под следователей. Допрашивали по вечерам, перепадала баланда иногда, да и подолгу там не держали: допрос — расстрел. Держали, пока не узнают, что им надо. Живым никто не выходил. И меня вызывали: «Партизаны где?», и сует пистолет под ребра.
В полицейской тюрьме Юрий Величко лично видел Тоньку-пулеметчицу. Именно советская коллаборационистка, 20-летняя Антонина Макарова, по его свидетельствам, лично расстрелявшая порядка 1 500 человек по приказу немецкого командования, исполняла приговор и в тюрьме Локтя. В памяти Юрия Александровича осталась картина расстрела партизан, в большинстве своем замученных детей и женщин, в тюремном дворике.
— Приезжала на полуторке, причем, сама за рулем, в кузове стоял пулемет. Разворачивается, ложится за «машину» — и все… Вечером на танцы уходила. Эта Тонька красивая девка была, исключительная. С шевелюрой, хромовые сапожки, вся в форме, а не то, что ее в фильмах показывают, в рванье немецком. Не было такого, — говорит ветеран.
Через несколько дней плена Величко выпала счастливая возможность удрать из тюрьмы, и он ею воспользовался. Во время одного из допросов, когда плененного подростка «спустили» на первый этаж, к молодому следователю нагрянул товарищ с бутылкой и с «приятной компанией»: «А, ты с детишками возишься сегодня? Кончай с этим делом! Пойдем!» Тот покрутился, но вызвал конвойного, Величко отправили в соседнюю комнату, дожидаться допроса. В комнате не оказалось решеток на форточках, и мальчишка, улучив момент, сиганул в окно. Вечерело, погоню за сорвавшимся пацаном никто не устраивал. К его счастью, на него махнули рукой.
«Шофера, как приезжали, обычно шли на озеро, брали 200-граммовую толовую шашку, садились в лодку — рыбачили»
В 1943 году немцы, ожидая прихода советских солдат, начали в спешке эвакуировать всю Локотскую республику. Всему населению во главе с полицейскими начальниками было предложено уйти в Белорусию, в город Лепель. «Каминский приказал гнать все что можно — и людей, и скотину», но очень многие ехать были не согласны. Часть гражданского населения укрылась в лесах, в том числе и Юрий Величко.
— Я скрылся в чаще, место такое интересное, называлось хутор Холмецкий (100 км от Брянска в сторону украинской границы, — прим. ред.). Сидел и думал: как придут наши войска, уйду с ними, — поясняет ветеран. — Как-то выхожу на тропу, едут четыре всадника в нашей форме и одна «пустая» лошадь. Думаю: как-то быстро. А это была наша первая разведка в те места. Выскочил на дорогу — босый тощий пацан, они меня подпустили к себе.
Разведчики, как вспоминает Величко, ехали в деревню Крупец — узнать, занята ли она фашистами. Найденного в лесу подростка снарядили «на живца», но все обошлось, ему удалось удрать и живым вернуться к разведчикам, доложив обстановку. После успешного «крещения» разведчики забрали смелого парня с собой, в часть, на хутор Холмецкий. В части наши войска оборудовали артиллерийский склад, откуда оружие поставлялось в другие части — ближе к белорусской границе.
— Как-то приехали две машины с фронта, грузиться снарядами. Шофера сами ничего не грузили, как приезжали, обычно шли на озеро, брали 200-граммовую толовую шашку, садились в лодку — рыбачили. Воткнут кусочек бикфордова шнура, пока горит, держат в руках, как только подходит — бросают в воду. Потом рыбу соберут и, пока их нагружают, в ведре уху умудряются себе сварить, — рассказывает ветеран. — Вот два шофера поехали в лодке, передержали, и шашка взорвалась в руке. Обоих порвало очень сильно, все наружу… Тогда и стали искать, кто повезет груз, я поехал.
Так 15-летний Юрий Величко оказался в составе 8-й штурмовой инженерно-саперной бригады Белорусского фронта. Бригада стояла у берегов Десны, там парень и остался. Документов никто не спросил, груз был доставлен в срок — проблем не возникло, говорит он. Командир Поленов дал приказ принять — подростку выписали красноармейскую книжку и поставили на довольствие, не спросив о возрасте.
«Вы думаете, что в окопах обсуждали? Победим ли? Говорили о том, будут ли колхозы после войны»
Почти год в рядах штурмовой бригады застыл в памяти ветерана в коротких полубытовых зарисовках, картинах полевых будней, лицах сослуживцев. Встречи с неприятелем лицом к лицу на фронте Юрий Величко вспоминать не любит и не хочет — слишком много боли и страшных моментов видел фронтовик в совсем юные свои годы. Зато с удовольствием вспоминает «окопные беседы» и давно почивших товарищей.
— Помню, у меня там интересные люди были. С одной стороны — казах Жакпеков, с другой — казак Науменко. Общались. Пока на бруствер не встал, а потом… Совсем отключаешься, не соображаешь, делаешь. Вы думаете, что в окопах обсуждали? Победим ли? Говорили о том, будут ли колхозы после войны. Немцы же когда пришли, Каминский сразу дал указ: разрешить ремесленникам свои лавки, земли колхозные раздать. Люди как ошалелые стали. Так это все здорово принималось. А сейчас Сталин вроде сказал, отменят колхозы — ох, как хорошо, — с лету пересказывает фронтовик беседы 78-летней давности.
Важным показалось для Юрия Александровича вспомнить неверные, по его словам, интерпретации прошлого, а именно: историю о том, что после перелома в войне каноническое «За Родину! За Сталина!» разделили, а руководителя СССР и вовсе исключили из военного клича красноармейцев.
— Говорят, бойцы шли и никто «За Сталина!» не кричал. Ничего подобного. Ни у кого не было такого, что за Родину — пойду, а за Сталина — нет. Разделения не было. Вранье это все, что все против Сталина были, — подчеркивает ветеран.
— Я хорошо отношусь к Сталину, — продолжил Юрий Александрович, отвечая на вопросы корреспондентов «Реального времени». — Насчет репрессий давайте говорить так: конечно, плохо, что Иосиф Виссарионович делал это без суда и следствия, но делал и не так, как нам сейчас это преподносят. Он знал категорию людей и говорил: этих — так-то, а тех — вот так. Сидели иногда и невиновные, так называемые враги народа. Ухватив категорию, он зацепил и невиновных. Но кто навел порядок в России после всяких белогвардейцев? Кто сделал Россию работоспособной за пять лет после такой дикой войны? Восстановили все. Это можно было сделать только так, когда организация была жесткой.
В 44-м 16-летний Величко получил сильную контузию — подорвался в наступлении. Месяц после этого он провел в полевом госпитале и практически не мог ни слышать, ни говорить. Как вспоминает ветеран, еще в течение двух лет температура у него не опускалась ниже 37,4, восстановление было долгим. Контуженного Величко демобилизовали и посадили на поезд, следовавший в Брянск.
— Из Гомеля в Брянск ходили пассажирские поезда, но ждать было долго. Мне сказали: да вон состав гонят битых вагонов порожняком как раз в Брянск, садись и езжай. Я с дуру сел в вагон не самый разрушенный, и потом только понял. Поезд рванул. Холод. А там рваные доски, ветер. Я думаю: да я же сдохну, замерзну, да и все. До того холодно было… Я начал ломать доски, и прямо на полу развел костер, так и доехал.
«Немного оклемался, пошел искать работу, говорю: «Готов что угодно делать, дайте карточку»
— Когда я немного оклемался, я пошел искать работу. Тогда уже работала система карточек. Нет карточки — нет и еды. Во «втором» Брянске была пятая станция связи Московской железной дороги, а за время в инженерно-саперной бригаде я кое-чему научился поэтому пришел на станцию. Говорю: «Готов что угодно делать, дайте карточку». Мне 16 лет, никого не было, помочь никто не мог. Начальник станции Цуканов, как сейчас помню, пожалел меня и пристроил на подсобные работы — рабочим связи, — рассказывает ветеран. — Выполнял самые элементарные вещи, было тяжело, потом уже стал учиться и по книжкам, и мастер учил.
Постепенно молодой человек начал втягиваться в гражданскую профессию. Большим подспорьем для него в то время стали книги — по пособию «Электромеханик на дому» он освоил азы. До войны Юрий Величко успел закончить лишь пять классов, а потому, начав работать, почти сразу поступил в вечернюю школу. Там случилось одно из важных знакомств в жизни ветерана — за одну парту с ним сел молодой столяр из села Уль Василий Блохин, с которым им предстояло пережить и переезд в Москву, и поступление в институт. В 1948 году, экстерном, они закончили вечернюю школу, 10 классов.
Поступить в институт у товарищей получилось не с первого раза. Если школьные учителя к фронтовикам относились лояльно, часто, желая помочь, проставляя «трояки» по предметам, то во вступительных комиссиях такой доброты можно было не ждать. В Московском институте инженеров железнодорожного транспорта троечников сразу предупредили, что стипендий для них нет. Зато в кулуарах комиссий друзья узнали, что курс студентов по итогам экзаменов набирают в Московском химико-технологическом (сейчас — Российский химико-технологический университет имени Д.И. Менделеева), а стипендия на спецфакультете составляет целых 450 рублей, «даже с трояками».
— А что такое этот «спецфак» — никто ничего не говорит и не знает. Мол сдавайте экзамены, а там посмотрим. Я говорю Васе: «А пойдем! Чего нам терять? Деньги платят? Платят». У нас у обоих ничего не было и никого. Все только на своем горбу и помочь некому. Ну мы и пошли сдавать. Сдали. Оказался факультет инженерный, по взрывчатым веществам, порохам, нитроглицеринам. Меня интересовало все, я до сих пор учусь и всю жизнь учился. В 53-м окончил я институт, вышел уже с профессией.
Студенческие годы Величко «сытыми» не назовешь. На первом курсе он ходил в старенькой еще солдатской шинели, покрытой заплатками. Сам чинил прохудившиеся сапоги, подрабатывал кем придется — электриком да грузчиком. После выпуска молодой специалист получил направление в Пермь, в новый цех Пермского порохового завода.
«В Перми я работал весьма успешно — меня увольняли с завода за непослушание, из комсомола исключали»
Столичного выпускника сразу же поставили мастером цеха. Получив первую зарплату, Величко замер — 1 800 рублей, включая надбавки за опасное производство и ответственность. Таких денег в руках он еще не держал.
— Помню, морозы были на Каме, минус 40, холодно, а я в той же шинели хожу. Захожу в магазин, там висит полушубок — заячий мех, воротник огромный волчий, до колен. Потрогал, говорю: «А сколько стоит?» — 1 500 рублей. А я же только что 1 800 получил. Побежал к ребятам в общежитие: «Ребята, поможете мне до следующей зарплаты? Я шубу надену! — пересказывает фронтовик. — И когда я одел эту заячью шубу, в каком блаженстве я был, вы не представляете. Вышел на улицу, а мне не холодно, думаю: «Вот это жизнь»…
Но были о Перми и не столь приятные воспоминания. Прибыв по назначению, Юрий Величко практически сразу развернул бурную, как бы сейчас сказали, «волонтерскую» работу. Он открыл фотокружки при двух городских детских интернатах на общественных началах. «Пришел, а у них там ничего. Только жрать дают и все, мучения одни», — так молодой мастер цеха стал учить детей фотографии на своем ФЭДе, купленном еще в студенческие годы. Прошло полгода. Прознав о добрых делах Величко, его выдвинули на должность заводского комсорга ЦК ВЛКСМ.
— Я когда узнал это дело, говорю: «Эй нет, братцы, я на эту работу не пойду. Я категорически против». Я не знал этой работы и после обучения по специальности практики никакой. И как пришел в цех, так я там буду и двигаться. Меня убеждали по партийной линии, мол, в райком потом пойдешь. Но я ни в какую. Приехал секретарь райкома комсомола, кто-то из обкома. Говорят, ну, участник войны, парень здоровый, мы его обязательно сюда воткнем. Тут выборы — и меня выбрали. Я отказался от этого дела. Меня начали серьезно долбать, — рассказывает Юрий Александрович.
Пришлось идти против партийной линии, но именно против «линии», а не партии, подчеркивает он: «Я не враг и не противопартийный негодяй». Величко был не только исключен из комсомола, но и уволен с завода. Это произошло даже без его ведома, вспоминает ветеран, как только он был избран в секретари, а обратный ход уже никто давать не спешил. В течение месяца он каждое утро являлся к проходной завода — отмечался и надеялся на скорое разрешение некрасивой ситуации.
— Вызвали меня в обком комсомола. Заявляюсь. Меня встречают как будто бы друга, приятеля. Коротков там такой был секретарь. Я еще раз им говорю: «Ребят, оставьте меня на месте, я хочу иметь специальность». Мне говорят: «Ну, с твоим упрямством…». Потом вызывают еще раз: «Ты не передумал? Ты ж не работаешь, зарплату не получаешь…» А у меня в общежитии друзья, помогали кто чем. Думаю, ну когда-то же разрешится все это.
Ситуация решилась,только когда приятели Юрия Величко написали письмо в газету «Комсомольская правда». Очная ставка прошла в обкоме, куда пригласили и секретаря райкома комсомола, и даже делегата от партии. Спустя много часов споров и убеждений мастера все же восстановили и на заводе, и в рядах комсомольцев, вопрос был снят.
«Я все время был холостяком, всегда был занят до предела и увлечен работой»
В 1956 году Величко командировали в Казань в недавно открытый проектный институт «Союзхимпромпроект». К тому моменту организация не только занималась документацией для строительства предприятий химической промышленности, но и постепенно становилась головной организацией союза по проектированию производств промышленных взрывчатых веществ. Через несколько лет Величко возглавил уже ставший автономным от Москвы специнститут. Здесь же в Казани Юрий Александрович женился — в первый и единственный раз.
— Я все время был холостяком, всегда был занят до предела и увлечен работой, ни минуты без дела не сидел. Случайно встретился с девушкой: в 60-х мои друзья из Москвы поехали на пляжи на юг — на Украину на Черное море. Несмотря на занятость, я отсюда к ним приехал дня на три. Они там в компании, ну и девчата с ними. Меня познакомили с ней, Элиной Дорожко.
Девушка, по словам Юрия Александровича, оказалась не робкого десятка. И уже по возвращении в Казань через пару дней он получил телеграмму: «Выехала к тебе в Казань, на помощь в твоих бытовых делах. Встречай меня поездом». В 1966 году у молодоженов родился сын Максим. К сожалению, спустя пару лет семья распалась, но с сыном Юрий Величко поддерживает связь и сейчас. Максим Величко преподает в Казанском национальном исследовательском технологическом университете и часто бывает у отца, помогая с бытовыми делами.
Позже, оставив проектный институт, вплоть до самого выхода на пенсию он руководил лабораторией в казанском НИИ химической промышленности, где успел защитить кандидатскую по сушке порохов и получить несколько патентов на собственные изобретения для ВПК.
Сейчас ветеран живет один в двухкомнатной квартире одной из «сталинок» в Соцгороде. Периодически к нему приходят специалисты соцзащиты — помогают с покупкой продуктов, приготовлением еды и уборкой. Пенсии хватает, говорит ветеран, да и власти периодически оказывают знаки внимания фронтовику. Хотя, как признается Юрий Величко, и сейчас, на гражданке, без «боев» некоторые проблемы не решаются. Благо силы еще есть.
