«Я мог спрятаться дома, стать комнатным растением. Но я был упертым»

«Моя мама всегда показывала мне, что я ничуть не хуже других людей»

— Александр, каким было ваше детство?

— Родился я на Кавказе, в Карачаево-Черкессии, недалеко от Пятигорска. Появился на свет с тяжелыми поражениями опорно-двигательного аппарата — отсутствуют кисти обеих рук и ступни. До 6 лет рос в детском доме, после чего меня усыновила Светлана Александровна Похилько. Ей тогда было 30 лет. Она церковный псаломщик, музыкант, хормейстер. Сложный и тяжелый человек, но очень честный и открытый. Может быть, поэтому она решила, что такому, как я, нужна такая мама, как она. Все, чего мне удалось добиться в этой жизни, — заслуга моей мамы. У нее, помимо меня, еще трое приемных сыновей, замужем она никогда не была. Мама, хотя и музыкант, тонкий человек в восприятии, имеет очень четкие нравственные принципы и мужественный характер, работала на трех работах, вела хозяйство, занималась стройкой. Моя мама всегда говорила мне и показывала на деле, что я ничуть не хуже других людей, и это очень помогло мне не чувствовать себя обделенным Богом, более того, сейчас я понимаю, что инвалидность для меня — это божий дар, это мотивация для того, чтобы быть лучше и сильнее. У всех у нас есть возможность стать лучшей версией себя и развить присущие нам природные таланты.

В 90-е годы получить протезы и хорошее образование на Кавказе было практически невозможно. Поэтому мама решила, что надо переезжать поближе к Москве. Сначала мы жили в Санкт-Петербурге, там я впервые встал на протезы. Но они скорее сковывали мои движения, ведь я всегда был подвижным ребенком, и бегать на коленях мне было намного привычнее: то на крышу залезу, то через забор перемахну.

Мама решила, что мне нужно идти по ее стезе — в православие, и устроила меня в православную гимназию-интернат при патриархии под Подольском. Это элитная школа, расположенная в лесу. Чтобы поступить туда, мне пришлось очень постараться и сдать экзамены, но в коллектив влиться удалось быстро. Мы всей семьей переехали в Сергиев Посад. В школе-интернате я жил в течение всей недели, а на выходные возвращался домой. Там учились самые обычные дети, и чтобы быть таким же, как все, я, например, на несколько часов раньше других поднимался утром и учился заправлять постель.

Сейчас я понимаю, что инвалидность для меня — это божий дар, это мотивация для того, чтобы быть лучше и сильнее. У всех у нас есть возможность стать лучшей версией себя и развить присущие нам природные таланты

— А как начали рисовать?

— Еще в Питере, когда сильно болел гриппом и лежал в больнице. Мне было 9 лет, и я впервые зажал между культями рук карандаш и попробовал рисовать. Рисовал пациентов, врачей. Мама заметила, что у меня это неплохо получается, мои каракули имели динамику и композицию. И она решила, что для меня это хорошее занятие: сиди себе дома и рисуй. И хотя мы в то время сильно нуждались, она не жалела денег на краски, альбомы и другие материалы для меня. Там же, в Петербурге, мне приснился сон с Божьей Матерью, я сидел на коляске (хотя тогда у нас ее еще не было, меня возили на тележке из-под картошки), там была речка, холмы. Этот сон и связал меня с искусством.

В гимназии я посещал кружок по иконописи. Одна из написанных мною икон была освящена и выставлялась в храме Христа Спасителя и в Манеже. В 14 лет у меня была персональная выставка в Третьяковской галерее, тогда я был достаточно известен как художник, про меня снимали фильм на ТВЦ. Мои картины и сейчас можно увидеть в театре Олега Буданкова, где я также расписывал стены и потолок.

— Вы продолжили свое художественное образование?

— Да, закончив школу, поступил в Реабилитационный центр для инвалидов на отделение «живопись». В 2009 году благотворительный фонд поддержки деятелей искусства «Артист» провел акцию «Хочу ходить», целью которой было собрать средства на поездку нескольких детей в США для проведения операций по протезированию. Одним из них тогда оказался и я. В начале 2010 года поехал в Штаты, где мне успешно сделали операцию по протезированию ног.

Всегда разрывался между живописью и спортом. В гимназии по четыре часа в день проводил в спортзале, а остальное время — в творческих кружках

Мои картины выставлялись в Индии, Германии, Франции, Швейцарии. Я поступил в Российскую государственную специализированную академию искусств, оттуда через три года перевелся в Суриковский институт, где числюсь и поныне, но из-за болезни нахожусь в академическом отпуске. Восстанавливаться планирую, но для меня это не основная задача. Сейчас я хочу получить образование, связанное с пиаром и юриспруденцией, чтобы иметь постоянную работу. Как художник я продолжаю писать и проводить различные мотивационные мастер-классы по живописи, рисунку (как и мотивационные лекции по развитию личности). Не могу полностью посвятить себя изобразительному искусству, потому что меня увлекают очень многие вещи. Например, спорт.

Всегда разрывался между живописью и спортом. В гимназии по четыре часа в день проводил в спортзале, а остальное время — в творческих кружках. Учился на золотошвейку, юную кухарку (в результате умею готовить), на резьбу по дереву. Привинтить, приколотить и собрать мебель я могу. Такие разносторонние увлечения помогли мне стать приспособленным к жизни. Я изучал древнюю историю и историю России, интересовала меня также история шоколада, я веду мастер-классы по шоколаду.

«С детства занимаюсь волейболом, баскетболом, плаванием. Качаюсь, лежа выжимаю до 95 кг»

— Каким спортом занимаетесь?

— Я очень подвижный, и мне нужно куда-то девать свою энергию. С детства занимаюсь пионерболом, волейболом, баскетболом, плаванием, качаюсь, лежа выжимаю до 95 кг. Во взрослом состоянии увлекся многоборьем, стрельбой, парусным спортом, триатлоном. Причем занимаюсь не на любительском уровне, а с серьезным погружением. У меня есть специальные беговые протезы, я преодолел на протезах-гепардах беговой этап триатлона Ironstar в Сочи в 2016 году (5 км) и в 2017 году (10 км), занял 3-е место по морскому многоборью на чемпионате России. Готовлюсь к новому марафону, очень хочу пробежаться в Нью-Йорке. Правда, для этого мне нужны протезы, приспособленные для длинных дистанций.

Знаете, что понял? Я не человек с ограниченными возможностями. У меня, как и у всех остальных, неограниченное количество возможностей. Границы только в нашей голове

— Расскажите, как покоряли Килиманджаро.

— Это было трижды, в поддержку фондов «Артист» и «Жизнь в движении» в рамках проекта «Хочу ходить». Когда я делал это первый раз лет 14 назад (третий раз это было в 2016 году), то думал, что не дойду, так как 16 километров проходил почти сутки. Сломались протезы, и я полз на коленях, без проводника. В промежуточном лагере альпинистов уговаривали сойти с дистанции, но я все равно дошел до конца. И знаете, что понял? Я не человек с ограниченными возможностями. У меня, как и у всех остальных, неограниченное количество возможностей. Границы только в нашей голове.

— А как вы начали заниматься мотивационными курсами?

— Я провожу физиотерапевтические курсы, основываясь на своем жизненном опыте и упражнениях, которые позволили мне встать на ноги и побежать. Например, в центре протезирования фонда «Жизнь — движение» и в других местах, куда меня приглашают как мотиватора. Хочу создать собственную школу по физиотерапии, где люди после ушибов и травм могли бы восстановиться и обучиться важным принципам самостоятельного лечения. Это основано на биофизике и психосоматике. Я прошел через все это и знаю, какие дать установки, чтобы люди встали на ноги. У меня уже есть положительные примеры. Девочка 14 лет после травмы была сильно психологически подавлена, не могла ходить на протезе, а сейчас она вполне уверенно себя чувствует и даже может делать какие-то упражнения. Страхи были даже не у нее, а у родителей, которые, переживая, не давали ей возможности развиваться, ограничивали ее и чрезмерно опекали. Но я настаиваю, что если человеку с подобной травмой не взяться серьезно за свое восстановление, он просто разучится ходить.

— Вы ведь еще играете в театре и танцуете?

— Да, сейчас занимаюсь растяжкой с бальными артистами, мы ставим современные хореографические постановки. Это инклюзивный театр. Хотя слово «инклюзия» сегодня, на мой взгляд, трактуется не совсем верно. Официально понятие инклюзии в России появилось лет пять назад. Хотя задолго до этого у нас существовали проекты наподобие театра с участием даунов, еще в советское время организовывали походы на скалы на специальных лыжнях для колясочников, это было и при царе, когда военачальникам делали протезы из дерева. Просто сейчас, слава Богу, это происходит на государственном уровне, хотя чаще это хорошая возможность заработать на фондах: реально делается намного меньше, чем говорится.

В инклюзии, то есть во включенности в процессы жизнедеятельности общества, нуждаются все люди, и здоровые физически, и инвалиды. Ведь далеко не только люди с особенностями чувствуют себя отчужденными от городской среды, не способными самовыразиться

Но так или иначе в инклюзии, то есть во включенности в процессы жизнедеятельности общества, нуждаются все люди, и здоровые физически, и инвалиды. Ведь далеко не только люди с особенностями чувствуют себя отчужденными от городской среды, не способными самовыразиться. На эту тему, о мнимой и настоящей инклюзии, я недавно читал несколько лекций в Институте управления, экономики, права и искусства в Москве.

Поэтому наш театр — не совсем инклюзия, это реабилитация с помощью инклюзивных практик, в которых могут участвовать также здоровые люди. Все началось с проекта инклюзивной театральной лаборатории «Со-единение», которая была создана в 2015 году при участии трех театральных вузов Москвы (ГИТИС и мастерской О. Кудряшова, Школы-студии МХАТ и мастерской Д. Брусникина, Щукинского театрального института и курса М. Борисова). Там я участвовал в двух постановках из трех — в «Женитьбе» (играл Жевакина и пел) и «Чайке» по Чехову, где я играю Треплева.

Именно на репетиции спектакля в инклюзивном театре «Чайка» в 2016 году я познакомился со Светланой Золотовой, которая спустя несколько месяцев стала моей женой. «Чайка» идет до сих пор, а «Женитьба» выиграла тендер и организовала целую школу. Мы, участники этих постановок, начали свой инклюзивный проект, который одобрил режиссер Дмитрий Брусникин. С нами играют достаточно известные актеры: Ольга Лапшина, Даша Ворохобко, Сергей Быстров. Наш небольшой театр не имеет своего помещения, мы без декораций ставим разные спектакли. Сейчас Ольга Прихудайлова из МХАТа готовит очень серьезную постановку «Философский корабль» по мотивам эмиграции писателей из России в 1917—24 годах. Мы ищем спонсоров, поскольку это большой проект, нечто вроде иммерсивного спектакля, в котором принимает участие зритель, и нам нужно арендовать целое здание театра.

И еще недавно снялся в кино — в фильме «Ржев» Игоря Копылова, который шел в прокате в декабре прошлого года. Там я играю эпизодическую роль подорвавшегося на мине рядового солдата, потерявшего руки и ноги. Для меня это был интересный опыт. Так как это военное кино, то и дисциплина была как на настоящих военных сборах (ходили строем, туалет четко по расписанию, был определенный распорядок съемочного дня). Съемки проходили в открытом поле, на закрытой военной базе, и в очень холодных деревянных домах. Было жутко холодно, особенно когда снимали сцену, где мне делают операцию и перематывают почти всего тонкими бинтами, пропитанными холодной кровью.

У меня так много всего произошло в жизни, хотя мне всего 30 с небольшим лет! И все это во многом благодаря тому, что моя мама всегда давала мне возможности для саморазвития, свободу выбора

«Вы даже представить себе не можете, на что способны особенные дети»

— Совместно с журналисткой Александрой Золотовой вы написали книгу «Мама, я вырос. Жизнь вопреки всему» для мам особенных детей. Дайте, пожалуйста, несколько советов родителям детей с особенностями и самим таким детям.

— У меня так много всего произошло в жизни, хотя мне всего 30 с небольшим лет! И все это во многом благодаря тому, что моя мама всегда давала мне возможности для саморазвития, свободу выбора. В школе я самостоятельно решал, с кем мне общаться и как. Это позволило мне сформировать характер. Я мог стать комнатным растением, спрятаться дома, но я был упертым и всегда сам решал свои проблемы. А исходя из того, что я много чего не умел и делал все очень медленно, проблем у меня было много.

Я прошу вас, родители, позвольте своему ребенку ошибаться и самому исправлять свои ошибки. Вы можете предоставить ему варианты, можете иногда помогать ему, но самое главное — научить тому, чтобы человек без вас смог жить самостоятельно. И вы даже представить себе не можете, на что способны особенные дети. Если же начать все делать за них, то у многих исчезнет желание преодолевать трудности, познавать мир, опираясь на свои возможности. Не начав толком развиваться, ребенок быстро соглашается с жизнью комнатного растения.