Евгений Голубцов: «Мой стиль — это рок-н-ролл»
В казанской Галерее современного искусства проходит выставка одного из культовых казанских художников
Существует мнение, что на развитие казанской художественной школы повлияли три художника — Николай Фешин, Алексей Аникеенок и Евгений Голубцов. Мнение, прямо скажем, весьма смелое, но, если проанализировать творчество этих художников, в чем-то убедительное. Как бы там ни было, Голубцов — действительно одна из самых крупных фигур в татарстанском изобразительном искусстве. В эти дни в белоснежных интерьерах Галереи современного искусства проходит персональная выставка Евгения Георгиевича.
Король и я
— Евгений Георгиевич, у вашей выставки весьма неожиданное название — «Песня для короля». Король — это вы?
— Нет, конечно. Я не знаю, кто это название придумал, наверное, музейщики, со мной его не обсуждали.
— Хорошее название, тем не менее. Вы не очень часто делаете персональные выставки, почему?
— Делаю, хотя и не часто. К шестидесятилетию у меня была выставка в «Хазинэ», потом была выставка в Казанской ратуше.
— Все представленные в этой экспозиции работы — это ваша личная коллекция?
— Не только, часть работ мои лично, есть из коллекции музея ИЗО, есть из частных коллекций.
— Вы легко расстаетесь со своими работами? Каждому желающему можете продать свою картину?
— Расстаюсь, что делать. Но личность покупателя влияет, это так. Одному могу продать с радостью, другому — только по нужде. А что делать? Кушать хочется. Вообще я человек счастливый. Последних лет тридцать, с тех пор, как мы переехали в Свияжск, я живу только за счет живописи. И не только я, но и моя дочь, она реставратор, работает в музее ИЗО, и моя сестра с племянником. Много работ продано в Голландии, пожалуй, большая часть. Некоторые работы куплены голландскими музеями, часть продана в частные коллекции.
Личность покупателя влияет, это так. Одному могу продать с радостью, другому — только по нужде. А что делать? Кушать хочется
Все началось с Зютфена
— В начале девяностых годов прошлого века, когда художники еще никуда не выезжали, вы, пожалуй, первый поехали со своими работами в Европу. Как это произошло?
— В 1990 году моя жена купила домик в Свияжске, мы стали в нем жить, и я устроил выставку своих работ в огромном соборе Всех Скорбящих Радость.
— Он тогда еще не принадлежал нашей церкви, что в нем находилось?
— Там был какой-то склад.
— Добраться в этот период до Свияжска было невозможно…
— Добраться тогда было просто, почти каждый час ходили «Ракеты». Из Казани приехало много народа, открытие было торжественным, потом, прямо у себя в огороде, мы устроили банкет, и было весело, интересно. Выставка вообще проходила успешно, потом эта экспозиция переехала в Музей изобразительных искусств на второй этаж. Там и произошло знакомство с голландцами. В Казань приехала одна дама — Мери Кустал, она привезла гуманитарную помощь и наблюдала, как ее распределяют. По ее инициативе мы познакомились, Мери хотела купить у меня одну работу, но я ее просто подарил. Потом Мери прислала нам приглашение, и мы с женой приехали в Голландию в гости. Родилась идея сделать выставку в Голландии, но не только современных художников, но и привезти коллекцию работ из нашего музея ИЗО. Вот такая была затея.
— То есть вы стали «паровозиком» этой идеи, поездки в город Зютфен, с вас все началось.
— Не только «паровозиком» — мне пришлось всем этим заниматься, делать страховки, мотаться между Москвой и Казанью, оформлять документы. В итоге все срослось, Москва разрешила, и семь или восемь наших казанских художников приняли участие в выставке, плюс коллекция музея ИЗО. Я был старший в этой делегации, и по возрасту я старше этих художников. Работы отбирали сами голландцы, я просто предложил им этих художников. В результате экспозиция получилась большая, она выставлялась в двух голландских музеях, в двух галереях, в достаточно объемном вестибюле одного из банков. И мы тогда поставили рекорд: наши выставки посетили более 20 000 человек. Для маленькой Голландии это очень много. А потом почти 20 лет мы с группой художников продолжали ездить в Голландию.
Я не вижу у себя никакого стиля. Единого, во всяком случае. Все это, очевидно, вытекает из постмодерна. Потому что мне интересны совершенно разные направления. Вот сейчас на первом этаже в ГСИ экспонируются работы казанских авангардистов. Так это все мои учителя! Я, можно сказать, вырос на этих работах, вырос в залах музея ИЗО
— Это были выставки или выставки-продажи?
— Это были выставки-продажи, и часто успешные.
— В девяностые годы и позже наши художники часто выезжали за границу и устраивали такие выставки-продажи, сейчас практически это движение сошло на нет. В чем причина? Сейчас никому не нужны деньги?
— Лично у меня только что закончилась выставка в Генте. На севере Голландии у нас есть мастерская, и там накопилось много моих работ. Эта мастерская там специально для нас построена. Я туда езжу, работаю там, беру с собой желающих.
— Ну хорошо, вы выезжаете. Но движение на Запад наших художников, я бы сказала, сейчас поутихло. В чем причина?
— Сейчас не только художники, но и многие политики, например, повернулись в сторону Востока, Китая, в частности. Европейцы обеднели, там сейчас есть проблемы. Недавно у меня и моих коллег была большая выставка во Франции, в одном из красивых провинциальных замков, она прошла прекрасно, но это была просто выставка, там не было продаж. Хотя на выставке в Генте и купили работы, но у меня единственного.
«Мне интересны разные стили»
— У вас очень необычный стиль, даже на коллективной выставке вас ни с кем невозможно спутать. Как бы вы его назвали?
— Стиль? Рок-н-ролл. ( И здесь Голубцов весело смеется, — прим. ред.).
— Боже мой, почему?
— Ну потому, что я не вижу у себя никакого стиля. Единого, во всяком случае. Все это, очевидно, вытекает из постмодерна. Потому что мне интересны совершенно разные направления. Вот сейчас на первом этаже в ГСИ экспонируются работы казанских авангардистов. Так это все мои учителя! Я, можно сказать, вырос на этих работах, вырос в залах музея ИЗО. Я окончил Казанское художественное училище. Я занимался в Центральной экспериментальной студии «Сенеж», она так называлась, потому что находилась на этом озере. Нас там собиралось человек сорок на 2 месяца со всего СССР. Сначала я там отучился 5 лет, как это было положено, а потом сам там преподавал.
— Казанцы знают вас и как дизайнера, в свое время у вас было много необычных и смелых по тем временам дизайн-проектов, почему вы сейчас отошли от дизайна?
— Я отошел от дизайна еще в Москве, моя последняя работа вместе с моим педагогом по «Сенежу» Марком Коником была Музей книги в доме Пашкова. Проект приняли под аплодисменты, его принимали и Раиса Горбачева, и Рыжков. Но потом — тишина. На его воплощение было нужно 20 миллионов рублей, по тем временам заоблачная цифра. Это был 1990 год. В Москве было трудно, я вернулся в Казань. Начал заниматься живописью, заказов на дизайн-проекты и здесь не было. Правда, был один — лесопарк в Лениногорске. Проект я сделал, мне его оплатили, но так и не воплотили. А проект у меня до сих пор хранится.
Тот Свияжск был живописным. Была натура, которую можно было писать. А сейчас там художнику и посмотреть некуда. Я сейчас на Свияжске практически не живу
«Свияжск был живописным»
— Насколько я знаю, у вас на Свияжске живет целая колония художников, своего рода «Улей», как был когда-то на Монпарнасе…
— Мы начали туда ездить вместе с Рашидом Сафиуллиным. Так получилось, что дом, который ему понравился, купила моя семья. Но Рашид тоже потом себе домик купил там. Сейчас на Свияжске все иначе, теперь напротив моих окон, увы, очередь в общественный туалет. Раньше на Свияжске туалетов не было, и страждущие рвались к нам во двор. Да, в свое время у нас там образовалась целая компания художников — я, Сафиуллин, Новиковы, Егоров. Нынешний настоятель храма святых Константина и Елены, отец Сергий, в прошлом был прекрасный ювелир. Он приехал на остров в гости, ему очень понравилось, он остался, тоже домик купил. Позже его рукоположили в священники. Позже приехал иконописец Максим Шешуков, правда, сейчас он на острове уже не живет.
— Как вы относитесь к новому Свияжску?
— Мне все это не нравится, это не тот Свияжск, который был.
— То есть вы полагаете, что он мог быть таким, каким был? Без магазинов, без элементарных удобств?
— Ну почему, магазин у нас был. Для художников быт был несложным.
— А для бабушек-дедушек, которые там жили?
— Да все прилично было! Кололи дрова, топили печки. Тот Свияжск был живописным. Была натура, которую можно было писать. А сейчас там художнику и посмотреть некуда. Я сейчас на Свияжске практически не живу, у меня там внучка живет и племянник. Племянник экскурсии водит, внучка тренирует тех, кто хочет научиться из лука стрелять. Им там нравится. Воду у меня на Свияжске отрубили. Мы, правда, собираемся туда снова поехать, но там работы много, дом старенький, покосился, его надо разбирать. Я там новый дом построил, но ему уже тоже двадцать лет. Непросто там все. Хотя там есть музейная галерея, есть где выставляться.
— Как вы бы охарактеризовали художественную жизнь Казани?
— Она немного отстающая от других городов. Современное искусство у нас слабо развивается.
— Почему?
— Дело в образовании, вот, филиал Суриковского института закрыли. Нет финансирования.
***
Работы Евгения Голубцова — это действительно синтез разных стилей. Есть что-то от иконописи, религиозных сюжетов у него вообще много, очевидно, жизнь на Свияжске с его храмами и даже в советское время с неистребимой церковностью сказывается. Есть что-то от голландской живописи. Если приглядеться, можно найти и мотивы «мирискусников». И это не всеядность, это не эклектика. Голубцов умеет как бы «присваивать» различные стили, делать их своими. Возможно, тайна притягательности его работ в их потрясающей органичности и естественности. Как выразилась искусствовед Вилора Чернышова, «многие художники пошли за ним». А это уже признаки школы. Вообще же Евгений Георгиевич — очень глубокий и деликатный человек. Качества для нынешнего художественного цеха ценные и редко встречаемые.
