«Аульная культура»: на самом деле русским не хватает своей деревни

Чем могут обидеть друг друга два городских народа с крестьянским прошлым

В России сложно кого-то оскорбить указанием на его деревенское происхождение. На 1914 год в европейской части страны сельское население составляло 85,6%, а городское 14,4%. Учитывая, что в период Гражданской войны на городское население пришлась основная доля эмигрантов, а оставшиеся горожане спасались в деревне от голода и холода, у нас сложно найти людей, чьи прадеды и прабабушки вообще никак не причастны к сельской жизни.

Хотя доля татар в населении Казани до революции оставалась невелика, татары были самым урбанизированным из нерусских народов Поволжья, Урала и Сибири. Крупные торгово-ремесленные татарские слободы находились во множестве городов. Их воздействие распространялось на все сельское население. С конца XIX века все больше татар работало в современном фабрично-заводском производстве, пополняя ряды нарождающегося российского пролетариата.

Советская индустриализация окончательно выровняла соотношение татар и русских в городах Татарстана. Почему же на уровне стереотипов постулат о «сельском характере татарской культуры» оказался так живуч? Ладно, если одни этим пытаются обидеть, но ведь и те, кому адресовано послание, обижаются. В самой татарской аудитории часто говорится, что татарам не хватает «современной городской культуры». За несоответствие этому стандарту качества критикуется татарская эстрада и другие явления.

На одном краю пропасти оказался европеизированный мир дворянских усадеб и привилегированных городских слоев. С другого края был несчастный мужик в своей крепостной беспросветности. Фото diletant.media

К началу XX века русская деревня стала проблемой для всех

Несмотря на урбанизацию, деревня значит для татар куда больше, чем для русских. И этому есть исторические объяснения. Действительно, Иван Грозный уничтожил последние очаги татарской городской культуры, захватив Казань и Астрахань (Крым развивался отдельно). До Грозного Тамерлан разрушил большинство золотоордынских городов на Волге. Но эта история не исчерпывается перечнем татарских национальных трагедий. Русские разговоры об «аульности» татар — это обратная сторона других русских разговоров о том, что свою деревню русский народ потерял, что старые дома пустуют, новые не строятся, сельскохозяйственные земли вновь зарастают сорняком и лесом. Территория, протяженностью которой так гордились, уходит сама.

Русские вышли абсолютными победителями в войне за наследие Золотой Орды. Построили одну из самых больших империй в истории человечества. Однако всему этому была цена. Заплатила ее русская деревня, обращенная в крепостное состояние, и крестьяне, доведенные до состояния рабов. Решающим моментом стали экстремальные реформы Петра I, когда русское общество разорвали между двумя полюсами. На одном краю пропасти оказался европеизированный мир дворянских усадеб и привилегированных городских слоев. С другого края был несчастный мужик в своей крепостной беспросветности.

За века крепостничества русская деревня стала настоящей проблемой. Все государственные и общественные институты поздней Российской империи относились к ней так, словно это больной человек, у которого вот-вот случится обострение недуга. Государственная власть пыталась решить вопрос малоземелья, нараставший вместе с ростом населения. Церковь пыталась вдохнуть новую жизнь в православный приход, где духовенство давно стало кастой исполнителей обрядов, а нравственное воздействие на народ было скорее исключением. Интеллигенция переживала по поводу невежества крестьянских масс.

Политика Петра I привела татар к парадоксальным результатам

Совершенно к другим результатам за XVIII—XIX века пришла татарская деревня. Она тоже испытывала прессинг со стороны государства и успела обрасти множеством хозяйственных проблем. Но ее статус цитадели национальной культуры не подвергался сомнению. Татарское общество оказалось более солидарным и не знало такого разрыва между элитой и простыми людьми.

Совершенно к другим результатам за XVIII—XIX века пришла татарская деревня

В первые века после завоевания Казанского ханства сохранялась социальная группа служилых татар, которая могла претендовать на привилегированный статус. Недаром в документах XVI—XVII веков разные группы населения татарской деревни назвались разными терминами, созвучными названиям современных народов. Население, обязанное нести службу, носило название «татар». Податное население, платившее налог ясак, называлось «чувашами». Однако русское правительство не стремилось усиливать прослойку местных феодалов, поэтому ясачные люди не принадлежали служилым в качестве крепостных. По подсчетам историка социальных отношений в Поволжье Евгения Ивановича Чернышева (1894—1979), в 1646 году свои крестьяне были только у 27,7% татарских помещиков Казанского уезда и у 24,1% служилых татар Свияжского уезда. «И служилые, и ясачные татары давление крепостного права больше ощущали со стороны государства, чем в отношениях между собой», — писал Чернышев.

Еще меньше стало расслоение татар после Петровских реформ. В ходе политики по укрупнению сословий множество мелких служилых людей (и в том числе татар) не попали в число привилегированного «шляхетства» (термин «дворянство» станет использоваться чуть позже). Они стали государственными крестьянами. Парадоксальным образом сработал царский указ 3 ноября 1713 года, запрещавший помещикам-мусульманам владеть православными крепостными. Власти на местах трактовали его, как запрет татарским князьям и мурзам владеть землей вообще. Сословие служилых татар покидает историческую арену, а выходцы из него пополняют ряды купечества и ученого мусульманского духовенства. Восстановление прав татарского дворянства при Екатерине II сыграло скорее символическое значение и не изменило ситуации в корне.

Довершили процесс попытки массовой христианизации татар при Анне Иоанновне и Елизавете Петровне. Из этого испытания татарская деревня вышла сплоченным самоуправляющимся обществом, со своей интеллектуальной элитой, и единой культурой, которая объединяла всех: от бедного батрака до имама, учившегося в Бухаре.

Почему марийки предпочитали татарское платье русскому

Русским катастрофически не хватало полутонов между блеском высшего общества и неприглядностью помещичьей деревни. То есть со средним классом в нашей стране не заладилось уже очень давно. Были, конечно, по всей стране рассеяны старообрядцы. Как и татары, они жили параллельной жизнью с остальной страной, имели параллельную интеллектуальную элиту и культуру, пронизывающую все общество. Но за это их и преследовало государство. Где-то далеко на южных рубежах империи и в Сибири были казаки, сочетавшие личную свободу и самоуправление с земледельческим трудом. На севере были поморы. Центр страны оставался помещичьим или крепостным.

Когда в 90-е годы стали вспоминать Россию, которую мы потеряли, бестселлером стал роман Ивана Шмелева «Лето Господне», где описывается жизнь мещанско-купеческой Москвы глазами маленького мальчика. Но и этот мир простых горожан, сохранявших национальные традиции в относительно комфортной среде, оказался зажатым между двумя крайностями русской жизни. В Первую русскую революцию 1905—1907 годов городской средний класс в массе поддержал монархические организации. Лавочники из Черной сотни стали объектом насмешек со стороны прогрессивной интеллигенции. В следующих двух революциях судьбу страны решали совсем другие силы, а слово «слобода», означающее малоэтажную городскую Русь, многие так и употребляют в уничижительном смысле. «Лето Господне» писалось в эмиграции как реквием по несостоявшейся России.

Тюркские богачки одеваются в общем одинаково с бедными женщинами и только совершенствуют сложившиеся формы

Наличие болезненного разрыва в русской среде и отсутствие такого у татар, явственно чувствовали соседи двух народов — волжские финно-угры. В XIX веке они еще не мыслили культурологическими категориями, но этнограф Иван Николаевич Смирнов (1856—1904) заметил, что марийские модницы интуитивно предпочитали татарское платье русскому. «Русский женский костюм не может соперничать с тюркским по силе влияния. Импонируют, вызывают подражание всегда идеальные, лучшие образцы данного костюма, такие образцы, в которых участвует и богатство, и вкус. Тюркские богачки одеваются в общем одинаково с бедными женщинами и только совершенствуют сложившиеся формы. У русских богатые женщины уже больше столетия покинули национальный костюм, а в костюме бедных женщин впечатление от формы стирается впечатлением от неблестящего обыкновенного материала», — писал Смирнов.

Трудный выбор между татарской эстрадой и русским шансоном

Неудивительно, что когда настала пора миллионам бывших крестьян переселяться в города, русские быстрее утратили связь со своей деревенской почвой. Из страны изб Россия превратилась в страну панельных многоэтажек. Новая жизнь принесла новые радости и горести. Тосковать о прошлом — удел любителей. Старые деревенские песни заменил репертуар советских композиторов и поэтов, писавших в народном стиле о том, как течет река Волга. Сейчас на эту нишу претендует русский шансон, сплавленный из мелодий блатной Одессы и упрощенной бардовской поэзии. Даже если захочется горожанину спеть что-то из народного, скорее всего, это будет песня про казаков с Терека и Дона, а не про Кострому, Нижний Новгород и Смоленск.

Татары, перебравшись в большие города, сохранили крепкий тыл на селе. И хотя некоторые комплексуют по этому поводу, никому и в голову не придет отрицать, что именно благодаря родным аулам татарский народ успешно пережил много трудных испытаний.

Как быть русским? На этот счет существуют разные мнения. Можно принять себя как городской народ, где национальная культура — это культура элиты (Пушкина, Чайковского, Кандинского). Можно заново переоткрывать родную народную традицию и делать ее актуальной современными средствами. Между этими позициями уже идет и будет продолжаться полемика. Но отсутствие «своего аула» у русских — это болезненный факт национальной психологии, который требует реакции. Возможно, не имея внятного ответа, некоторые начинают испытывать чувство зависти к соседям, у которых аул есть.