Первая мировая война глазами солдата-татарина: национальная дискриминация и крест как способ повышения

Солдаты второго сорта

Татары, которые недостаточно владели русским языком, не могли продвигаться по службе. Хотя подобные амбиции, конечно же, имели место. «Да еще вот татаризм мой. Хотел в школу прапорщиков — не взяли», — писал в Арск из действующей армии один из солдат. Он же жаловался на то, что в начальстве нет никого из мусульман. Впрочем, при достаточной общеобразовательной подготовке и солдаты-татары могли претендовать на повышении в воинском звании. И таких примеров достаточно. Светская образованность и, в первую очередь, знание русского языка, служили одним из факторов повышения социального статуса татарина-солдата среди однополчан.

В целом в царской армии отношение к любым «инородцам» было негативным, по большому счету их по умолчанию приравнивали к людям «второго» сорта. Но в условиях войны еще одним способом продвижения в малом коллективе для солдата-татарина мог стать Георгиевский крест. Он служил своего рода оберегом от издевательств однополчан на национальной почве. После получения награды, вероятно, отношение к солдату-мусульманину уже было не как к инородцу и иноверцу, а как к бесстрашному воину, своей кровью и жизнью вставшего на защиту тех же идеалов, что и военнослужащие христианского вероисповедания. Рядовые, получившие Георгиевский крест 4-й степени, производились в ефрейторы, а пожалованные крестом 3-й степени получали без экзаменов звание унтер-офицера. «Вчера я получил георгиевский крест. Ходили мы давно уж в разведку и сняли австрийский дозор. Обещали, обещали и вот дали. Ротный сказал, это тебе Шакир, хоть ты и татарин и песни петь не умеешь, знай, что за русским царем служба не пропадает. Теперь тебя бить меньше станут, — писал 15 декабря 1915 года в город Мамадыш рядовой Шакир Фаткуллин, — Вот я и думаю. Георгиевский крест все-таки защита, а то все подзатыльники и ругань. Шакир, сходи за водой, Шакир, топи печку, Шакир, сторожи. Все меня заставляют, а потому что я мусульманин. Теперь не будут».

Видимо, из-за «защитных» свойств Георгиевский крест абсолютно спокойно воспринимался в качестве награды солдатами-мусульманами, хотя военное начальство ожидало от солдат первое время возмущений, ведь магометан награждали христианским символом. До 1913 года солдаты нехристианского вероисповедания получали награды, на которых вместо христианских святых был изображен двуглавый орел — государственный герб. В 1913 году было принято решение о едином Георгиевском кресте для солдат всех конфессий. Но в военных условиях, похоже, солдаты мало обращали внимания на религиозную или иную символику. Особенно когда дело касалось не похоронных обрядов, а простых жизненных ситуаций. Например, на фронте были распространены издательские шаблоны солдатских писем, где содержались стандартные предложения о состоянии здоровья, приветствия и т. п. Помимо текста в них помещались и различные рисунки, в том числе и иконы. Некоторые солдаты-мусульмане отправляли письма своим родным и на таких бланках.

Скорей бы мир

Солдатские письма часто были пронизаны безысходностью и чувством обреченности. И этот фатализм, ожидание неминуемой смерти присутствовали даже в письмах с тыла, из запасных частей. «Когда-то XX век считали счастливым веком в истории человечества, оказывается мы ошиблись, — писал рядовой Аюханов из Челябинска своему бывшему преподавателю — белебеевскому мулле Я. Курамшину в 1915 году. — Никогда не случавшиеся ужасы в истории человечества творятся в жизни несчастных нас, в нашем веке. Выходит, что этот век — один из самых несчастнейших веков существования человечества. Слишком грустно, что сам творец отрезает наши крылья, готовых вспорхнуть и скоро улететь».

Если необходимость прежних войн, например, Отечественной войны 1812 года в глазах простого солдата была понятной и неоспоримой, то Первая мировая война была лишена подобной смысловой нагрузки. Пожелания о скорейшем мире присутствовали в письмах татарских солдат с самых первых месяцев войны. Причем, если из еженедельных 600—900 писем, прочитанных военным цензором, в начале войны эти пожелания имелись в 1—2% писем, то уже к 1915 году в разные месяцы такие мысли выражали до 8% солдат. В дальнейшем, особенно в 1917 году, преобладали уже пацифистские настроения. «Мы каждый день ждем мира и даже видим его во сне, его ждем, мне кажется, не только мы, но и весь мир. Война всем надоела», — писал солдат А. Хамидуллин в Оренбургскую губернию. Настроения населения о мало понятных причинах войны нашли отражение и в баитах. «По газетам не верьте, а то у вас и так представление о войне неправильное. Газеты же одно вранье», — сообщал в письме, адресованном в Казань, пулеметчик Байрамгалей.

Таким образом, фронтовая жизнь солдат-татар была сопряжена с теми же бытовыми трудностями, что и у военнослужащих других этносов и конфессий: их волновало качество или нехватка еды, теплых вещей, они уставали физически и морально, умирали от ран и болезней, терпели унижения со стороны вышестоящего начальства.

Пребывание в смешанных войсках и малочисленность солдат-татар в некоторых частях создавали для них ряд проблем. Недостаточное знание русского языка, другая вера ограничивали коммуникативные возможности инородцев. Дело усложнялось и из-за малограмотности некоторых русских солдат. Например, «зачастую солдаты-крестьяне не знали, какого вероисповедания противник, а узнав, что немцы — христиане приходили в полное недоумение, — отмечает историк О.С. Поршнева, так как это расходилось с их представлениями о «враге-басурмане», «нехристе». Конечно, подобные ментальные установки могли экстраполироваться и на татар-мусульман.

Как избавиться от клейма «татаризма»

Удручало татарских солдат и отсутствие военных мулл, которые могли бы похоронить погибших военнослужащих-единоверцев по мусульманским канонам и дать необходимые духовные наставления живым. Но эти проблемы были характерны в большей степени для первых военных лет и связаны с неподготовленностью государства к войне такого масштаба, государства, мобилизовавшего в армейские ряды миллионы солдат разных конфессий.

В связи с этим, так называемый «татаризм», с одной стороны, можно обозначить как дискриминацию по национальному признаку, обостренную к тому же присутствием родственных татарам тюрков Османской империи в противоположном военном лагере. Однако продвижение по военной службе ряда образованных татар, владевших русским языком, дает основание утверждать, что такого рода притеснения носили в большей степени социальный характер.

В целом унижения нижних чинов офицерами были характерны для всех армий. Например, германский военный психиатр Э. Зиммель исследовал развитие неврозов у немецких солдат на фоне их недовольства своим командованием. По замечанию историка Е.С. Сенявской, «свой вклад в дестабилизацию армии вносило и рукоприкладство офицеров с примесью садистской жестокости». У солдат из-за этого сложился устойчивый образ «злого начальника». К слову, в татарских письмах к жалобам на жестокость начальства присовокуплялось и то, что в их среде практически нет офицеров-мусульман. На самом деле в российской армии на тот момент было незначительное количество офицеров-мусульман (в том числе генералы), но, в основном, принадлежали они к польским татарам. Очевидно, именно конфессиональными различиями солдаты пытались объяснить существующую социальную дискриминацию.

Безусловно, изначальные данные (религия, нация, сословие, место проживания до призыва) имели значение при вхождении в коллектив, но позднее, благодаря личным качествам, солдат занимал определенное место среди сослуживцев и повышал свой статус в ходе прохождения службы, в том числе и официально, получая новые воинские звания. Одним из существенных факторов для повышения социального престижа солдата-мусульманина являлся Георгиевский крест — официальное подтверждение боевой доблести военнослужащего. Среди татар было немало тех, кто заслужил эту награду своими подвиамги на полях сражений. Во время боевых действий проявлялись истинные качества человека и, конечно, после окопных сидений и ближних боев между солдатами устанавливались совершенно иные взаимоотношения.

Магометане-патриоты

На основе анализа писем и других документов нельзя сказать, что среди солдат Первой мировой войны царила межнациональная дружба, как, например, в годы Великой Отечественной войны. Если в полку было несколько татар или мусульман, они объединялись, прежде всего, в собственные малые группы и в какой-то степени отгораживались от остального солдатского мира. Но по ряду признаков можно проследить, что и между нижними чинами разных вероисповеданий была взаимопомощь. Например, цензоры в 1915 году отмечали и такие странные письма: на татарском языке, но написанные кириллицей. Встречались и татарские письма, написанные полностью на русском языке, с припиской, что в полку некому писать на татарском языке.

Такого рода сближение было естественным, ведь и русские солдаты, и инородцы, в том числе татары, воевали за общую цель, испытывали одинаковые тяготы фронтовой жизни. Несмотря на то, что татар порой упрекали в туркофильстве, в менее ярком проявлении своих патриотических чувств, они оставались российскими мусульманами, преданными своему Отечеству, готовыми кровью и жизнью защищать интересы собственной страны. Скудное выражение чувств любви и преданности Родине в частных письмах родным и близким, полных повседневных тревог и забот, объяснялось, прежде всего, свойственной менталитету татар эмоциональной сдержанностью. А патриотизм татарских солдат проявлялся, в первую очередь, в том героизме, который они демонстрировали на полях сражений.

См. также:

Татары в годы Первой мировой войны: помощь плененным единоверцам и мусульманская «пятая колонна»

Татары в Первой мировой войне: тяжелая мобилизация, первый Рамадан и агрессия призывников

Татары в Первой мировой войне: как призывали в армию мусульманское духовенство

Татары в Первой мировой войне: как польские мусульмане нашли приют в Казани

Первая мировая война глазами солдата-татарина: нехаляльная еда, отсутствие муллы и запрет на родной язык