Утверждение принудительного булгаризма: постановление ЦК ВКП(б) и его последствия

4. Утверждение принудительного булгаризма: постановление ЦК ВКП(б) и его последствия (1950-е гг.).

Решительная смена парадигм, определившая приоритет булгарского прошлого в истории татарского народа, произошла по экстранаучным причинам (см.: Шнирельман, 1998, С. 137—159; Shnirelman, 1996, р.103—118). Основные параметры этого подхода были сформулированы в Постановлении ЦК ВКП(б) «О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации» от 9 августа 1944 г. и последующих постановлениях Татарского обкома ВКП(б) и других директивных документах (О состоянии и мерах, 1944; Измайлов, 1996, С. 96—113).

Постановление ЦК ВКП(б) было написано по обычным шаблонам для такого рода документов. Ключевым пунктом, ради которого, очевидно, и принималось громоздкое постановление: неудовлетворительное руководство работой писателей и деятелей искусств, недостаточный контроль за репертуаром учреждений культуры и слабая работа по идейно-политическому воспитанию интеллигенции, в результате чего в республике имели место серьезные ошибки в освещении истории татарского народа, а также литературы и искусства. Цель и направление нового сталинского удара прозрачны. После ослабления идеологического диктата в первые годы войны, партийной верхушке необходимо было вернуть власть, что привело к целой серии подобных постановлений (Измайлов, 1996, С. 96—101).

На собрании республиканского партактива с ключевым докладом выступил секретарь (будущий первый секретарь) обкома ВКП(б) З.И. Муратов. Он отметил «серьезные ошибки идеологического и националистического характера, допущенные отдельными историками и литераторами в освещении истории Татарии». Основной недостаток, по его мнению, заключался в том, что «партийные организации не уделяли необходимого внимания делу изучения марксистско-ленинской теории, не была организована работа по идейно-политическому воспитанию интеллигенции» (Муратов, 1944). Машина по идеологическому просвещению «невоспитанных» историков, приведенная в действие, уже не давала сбоев вплоть до конца самого советского строя.

Докатился этот тяжелый идеологический вал и до науки. На специальном бюро обкома ВКП(б) после долгого и тщательного расследования причин повлекших появление такой «идеологической диверсии» 6 сентября 1944 г. было принято постановление «О работе и ошибках Татарского научно-исследовательского института языка, литературы и истории». Сам документ настолько красноречив и одиозен, что являлся до недавнего времени совершенно секретным и, несмотря на постоянные упоминания, никогда не цитировался. Сравнительно недавно появилась возможность познакомиться с данным документом, в котором прямо и недвусмысленно указывалось, что «грубейшей ошибкой института является полное отождествление истории Золотой Орды с историей современного татарского народа» и что «строя свои труды на упрощенных ложных и ненаучных позициях, институт рассматривал период Золотой Орды, как величайший и яркий период истории татарского народа», а кроме того «Институт обошел тот факт, что в эпосе «Идегей» выражены чуждые татарскому народу, как и всем народам СССР, националистические идеи (ненависть к русскому народу и борьба с ним, идеи соединения татарских племен всех степных районов Деште-Кипчака)» (Измайлов, 1996, С. 102).

Выполняя эту директиву, сотрудники института провели партсобрание и созвали совещание с участием писателей и научной общественности Казани, где слушался доклад «Ошибки в освещении вопросов истории Татарии и истории татарской литературы и задачи по выполнению постановления ЦК ВКП(б)» (Измайлов, 1996, С. 97—98). Позднее обкомом было проведено собрание учителей — историков, где выступали ученые института, резко критикуя исторические и политические взгляды и труды своих коллег.

Результатом самооправдания за «политическую близорукость» отдела истории стала передовая статья в журнале «Совет әдәбияты», в которой автор статьи об эпосе «Идегей» Н. Исанбет обвинялся в том, что попал под идейное воздействие буржуазно-националистических историков. Это проявилось в том, что он «встал на путь искажения исторического пути татарского народа»: «народы Казани и Болгара ... считает... народом Золотой Орды. Золотую Орду рассматривает как татарское государство, а слово «татар» употребляет в том смысле, что и сейчас, как оно применяется по отношению к татарскому народу», при этом он упустил из виду, что в Золотой Орде «не было признаков формирования нации или народа, существовали лишь отдельные племена». По мнению анонимного автора, эпос «Идегей» вообще пронизан «идеями пантюркизма и национализма» и подчеркивал, что «рассмотрение истории татарского народа в отрыве от общей русской истории и истории других народов ... в научном плане безосновательно» (Измайлов, 1996, С. 98).

Дело не ограничилось только лишь «работой над ошибками» историков и филологов. В духе партийных указаний было намечено пересмотреть структуру и содержание, готовящейся к изданию «Истории Татарской АССР». По настоятельному требованию обкома, специально выраженному в постановлении обкома об «ошибках», Институт языка, литературы и истории обратился в Институт истории АН СССР с просьбой о кураторстве над написанием истории Татарии.

Для татарской науки запрет на целый пласт прошлого и его культуры привел к прямой аберрации исторического сознания. Исследования историков ТАССР не просто были обезображены и усечены партийными идеологами и советскими властями, но и загнаны в «прокрустово ложе» узких республиканских границ. В научном смысле авторы не смели выходить за рамки чисто академических проблем, которые были востребованы лишь узким кругом интеллигенции и краеведов-любителей, о чем свидетельствуют весьма скромные тиражи на фоне аналогичных произведений массового характера, особенно политической «интернационалистической» литературы. Количество часов, выделяемых в учебных заведениях на изучение родного края, было ограничено, а зачастую «История Татарской АССР» вообще не изучалась. Учитывая, что и в общесоюзных учебниках татары представали исключительно в отрицательном свете, то татары оказались перед дилеммой — писаная история выставляет их в ложном свете, а своя научная литература практически отсутствовала. Насильно лишенные своего татарского прошлого они часто вынуждены были создавать свои региональные истории. Именно отсюда следует появление различных квазинаучных региональных историй о прошлом «сибирских татар», «мишарей», «буртас» или «ногайцев», а также рост отчуждения территориальных групп татар друг от друга.

Зияющую брешь, образовавшуюся в прошлом татарского народа, после запрета на историю Улуса Джучи, было решено заполнить «местными булгарскими корнями». Закреплением этого положения стала так называемая «научная сессия о происхождении казанских татар» (25—26 апреля 1946 г.), проведенная совместно Отделением истории и философии АН СССР и Казанским филиалом АН СССР (Е.К., 1946, С. 149—159; Происхождение.., 1948). На ней были заслушаны доклады и выступления специалистов в истории, археологии, тюркологии и антропологии, которые единогласно предложили впредь считать современных татар потомками волжских булгар, а Улус Джучи рассматривать в качестве чисто внешнего явления для этнической истории татарского народа. Археолог А.П. Смирнов прямо пишет, «что монголы <...> не осели в Среднем Поволжье и во всяком случае не оказали заметного влияния на формирование современных татар» и далее указывает: «если провести сравнение культуры булгаро-татарской с культурой Казанского ханства и современных татар, то не трудно убедиться в том, что булгарская культура является основой культуры казанских татар» (Происхождение.., 1948, С. 16). Не менее определенно формулирует вывод член-корреспондент АН, историк-востоковед А.Ю. Якубовский, задав себе вопрос: «Какое отношение имеют современные татары к татарам Золотой Орды?» и прямо ответив: «В данном случае у некоторых историков наблюдается <...> случай смешивания народов с историей имени другого народа. Население Татреспублики, занимающее территорию былого булгарского княжества, отсюда не уходило, никем не было истреблено и живет по сие время», именно поэтому, по его мнению, «мы с уверенностью можем сказать, что этнический состав татар или Татарской автономной социалистической республики составляют древние булгары, включившие в себя еще новые элементы <...> и только впоследствии получившие имя татары» (Происхождение.., 1948, С. 132—133).

Важно отметить, как идеологические установки сплелись здесь с «теорией стадиальности» Марра. Подобный подход был уже к этому времени апробирован на разработке этногенеза народов Средней Азии (Толстов, 1938, С. 196—203). Основой его также был автохтонизм и стремление вывести историю Монгольской империи и государства Шибанидов за ее пределы. А.Ю. Якубовский применил этот подход, создавая схему происхождения узбекского народа. Он указывал, что «кочевники-узбеки застали если не на всей территории современного Узбекистана, то во всяком случае на огромной ее части густое тюркоязычное, т. е. тюркское и тюркизированное население, которое долго жило здесь культурной жизнью и складывалось в процессе слияния с другими, более древними народами, жившими здесь со времен глубокой древности. Кочевники-узбеки вошли в тюркоязычное население лишь как слагаемое, передав ему свое имя» (Якубовский, 1941, С. 3). Далее он делает основной вывод: «Современные узбеки <...> не являются народом, не знающим своего происхождения. Выше мы показали, что этот народ имеет долгую и непрерывную историю своего развития на территории Узбекистана. Мы видели также, что нельзя смешивать историю народа с историей его имени. Настоящее свое имя он получил много позже, чем сам он существует, что ни в какой мере не подрывает его права на историческое прошлое, предшествовавшее появлению его наименования» (Якубовский, 1941, С. 19).

Таким образом, прекрасно видно, что концепция советского булгаризма прямо восходит к идеям Марра и является частью общей системы этногенезов народов СССР, сконструированных так, чтобы все народы в древности жили на своих «исторических землях», не имели территориальных претензий к соседям , а также не могли иметь воинственных предков, связанных с Золотой Ордой.

Окончательно такая трактовка истории татарского народа была закреплена в «Истории Татарской АССР», проспект которой после принятия постановления обкома неоднократно переписывался и переделывался. Авторы во всех отчетах и докладных записках, говоря о принципах написания «Истории», особо отмечали, что «они стремились исходить из указаний, сделанных в постановлении ЦК ВКП(б) от 9.08.1944 г.». Раскрывая кратко содержание первого тома один из его авторов, Х.Г. Гимади в проспекте работы, подготовленном в 1945 г. для обсуждения в Институте истории АН СССР отмечает, что «авторы исходили из положения, что в формировании казанских татар основное участие принимали местные племена и камские булгары, которые затем объединились в государство «волжских булгар». Татаро-монголы рассматриваются как завоеватели, которые, основав агрессивное государство — Золотую Орду, установили свое иго над народами Среднего Поволжья, в том числе предками казанских татар — булгарами. Волжская Булгария вошла в состав Золотой Орды, как вассальное государство... Казанское ханство рассматривается, как государство, возникшее на базе булгарского царства, что стало возможным благодаря распаду Золотой Орды. В первую очередь в результате тех ударов, которые нанесли Орде русский и другие угнетенные народы» (Очерки по истории, Л. 1—26). Все эти положения неоднократно, судя по документам, рассматривались на заседаниях бюро обкома и отдела истории Института истории АН СССР, а позднее стали основой для республиканской истории. С тех пор развитие исторической науки в ТАССР вплоть до 1990-х гг. определялось именно этим каноническим текстом, который отражал в свою очередь главные тезисы постановления ЦК ВКП(б).

История Волжской Булгарии также получила каноническое отражение на страницах «Истории ТАССР». Работа над научной историей Татарской АССР началась еще в 1939 г., а в период войны и эвакуации в Казань сотрудников академических институтов из Москвы и Ленинграда, они также были подключены к этой работе (академик Б.Д. Греков, член-корреспондент АН СССР С.В. Бахрушин и др.) (см.: Греков, 1945, С. 3—37). Позднее статья Б.Д. Грекова была доработана и в соавторстве с Н.Ф. Калининым была опубликована (Греков, Калинин, 1948, С. 97—182). Фактически эта статья стала определяющей по целому ряду вопросов истории Булгарии.

Авторы, подробно изучив значительный корпус источников, описывали этногенез булгар довольно схематично, как переселение с юга различных групп булгарских племен (булгар, сувар, эсегелей) и их смешение здесь с местными финно-угорскими племенами. Значительно больше внимания авторы уделили анализу политического и социального строя средневековой Булгарии, стараясь доказать, что булгары уже в X в. находились в процесс распада родового строя и становления классового общества с образованием военных дружин (Греков, Калинин, 1948, С. 156, 165). Вместе с тем, оценивая уровень развития Булгарского государства, соавторы подчеркивали его «дофеодальный характер», указывая, что таковым оно было в IX—X вв., «а в некоторой степени и позже — в XI — начале XIII в.» (Греков, Калини, 1948, С. 168). Этот вывод в определенной степени является скрытой полемикой с точкой зрения А.П. Смирнова.

Первый том «Истории Татарской АССР» был издан в 1951 г., а после смерти Сталина был отредактирован и в 1955 г. переиздан (История ТАССР, 1951; История ТАССР, 1955). В сильно сокращенном и исправленном виде в него вошла статья Н.Ф. Калинина с использованием материалов Б.Д. Грекова (Калинин, 1955, С. 42—74). В этой статье политический строй Булгарии трактовался в X в. как раннефеодальный, а в XI—XIII вв. как развитый феодализм с элементами раздробленности (Калинин, 1955, С. 63—66). Это был явный отход от концепции Б.Д. Грекова в направлении взглядов А.П. Смирнова. Об этом же свидетельствуют и многочисленные отсылки к археологическим материалам и результатам раскопок.

Относительно происхождения булгар Н.Ф. Калинин повторяет тезисы из прежних трудов, отмечая, что булгарские племена являлись «тюркоязычными и полукочевыми», проживавшими «в междуречье низовьев Волги и Дона», откуда переселились в Среднее Поволжье, где «смешавшись с местными племенами» положили начало Булгарии (Калинин, 1955, С. 42). По мнению автора «основным населением Булгарского государства являлись булгары, которые к этому времени еще не успели сформироваться в единую народность» и состояли из нескольких племен. По имени самого сильного племени был назван город Болгар, ставший столицей государства. В орбите Булгарии «находились предки современных народов Среднего Поволжья и Приуралья: чуваш, мари, удмуртов и части мордвы. Башкирские племена, кочевавшие по западным склонам Уральских гор, в той или иной степени также были зависимы от булгарских властителей» (Калинин, 1955, С. 45).

История Золотой Орды описывалась, как чисто внешнее явление по отношению к булгарским землям, источник угроз и разорительных вторжений, своего рода переходный период от Булгарии к Казанскому ханству (Гимади, 1949; Гимади, 1955, С. 75—98), которое в полной мере возродило традиции Булгарии, а ее населением «казанские татары, сложившиеся в народность… Этническую основу этого народа по-прежнему составляли камские булгары, которые впитали в себя и части других племен, к тому времени отюреченные» (Калинин, 1955, С. 102—103).

Идеологически выверенным был пассаж, посвященный верованиям и религии булгар. Автор отмечал многочисленные анимистические воззрения и веру в духов, которые находили отражение в декоративно-прикладном искусстве. Подчеркивалось, что ислам был принят в интересах господствующих классов и был принят лишь верхушкой общества (знать и купечество). Только позднее начал распространяться более широко, хотя весьма слабо проникал «в среду трудовых масс общества и только много позднее стал влиять на быт народа, на мировоззрение, играя реакционную роль в развитии культуры и общественных отношений населения Булгарии» (Калинин, 1955, С. 12—13).

Понятно, изучение проблем этногенеза было сильно идеологизировано, как и проблемы истории религии, которые также были сильно индоктринированы и решались в вульгарно-материалистическом духе (Смирнов, 1951; Греков, 1945, С. 3—37; Греков, Калинин, 1948, С. 97—182). В их подходах есть явное противоречие, с одной стороны, отмечалось, что Булгария была феодальным государством, а с другой — указывалось, что большая часть населения были язычниками. То есть советская доктрина атеизма заставляла историков пытаться примирить эти разные позиции, исходя из априорного положения о слабом распространении ислама среди населения Булгарии, влиянием которого якобы было охвачены в основном горожане и знать. Как писал академик Б.Д. Греков: «Ислам еще долго оставался здесь религией только господствующих классов, народная же масса продолжала пребывать в язычестве» (Греков, 1945, С. 32). Представления о слабом распространении ислама и наличии значительных пережитков язычества в той или иной мере становятся общим местом отечественной историографии. Причем этот вывод распространялся не только на булгарское общество, но и на все средневековое общество Поволжья.

Позднее она была дополнена теорией о борьбе язычества и ислама в X в., когда часть племен во главе с племенем сувар, стремившихся сохранить язычество, переселилась в правобережье, где оставалась язычниками вплоть до XX в. (Ковалевский, 1954, С. 54). В трудах некоторых исследователей даже отмечалось, что «весьма возможно, что в XII в. булгарами называлось магометанское население, а сувазами — языческое. Вероятно, языческое население стремилось сосредоточиться компактной массой на правобережье Волги» (Димитриев, 1957, С. 103). Однако никаких фактов в пользу язычества большей части населения авторы не приводят, ссылаясь лишь на отдельные факты и неверно истолкованные сведения.

Примерно в это же время вышла обобщающая статья, касающаяся истории народов Волго-Уральского региона и месте в ней Булгарии в «Очерках истории СССР» (Мухамедъяров, 1953, С. 717—723), где излагались основные общие сведения о булгарах, их хозяйстве, городах и культуре. Автор указывал, что булгары, как южное степное тюркоязычное население, переселившись в Среднее Поволжье, покорили местное население и перешли к оседлости, урбанизации и образованию государства. Это было развитое феодальное государство, оказавшее влияние на все народы Среднего Поволжья и Приуралья (Мухамедъяров, 1953, С. 727—734).

Таким образом, изучение этногенеза булгар было отправлено в прокрустово ложе советской догматики, надолго предопределившее подходы к его изучению. Тенденциозная, однобокая трактовка этногенеза стала нормой, которая приобрела свой канон в обобщающих историях — «История Татарской АССР», «Очерки истории СССР», «Всемирная история» и т. д. Вместе с тем, эти труды вышли в период отказа от «теории стадиальности» с ее карикатурными этногенетическими штудями. Появились новые возможности изучения этногенеза. Но на изучении булгар это не сказалось — все гипотезы остались традиционными. Сама история Булгарии приобрела «областные» черты, под пером историков превращаясь в «дофеодальное» общество или государство с пережитками кочевой жизни и в любом случае значительно уступало по значению и влиянию русским княжествам. Политическая история Булгарии была привязана к истории Руси, которая победно наступала на торговую гегемонию булгар на Волге, открывая себе путь на Восток. Исследователи, хотя и признавали принятие ислама булгарами, подчеркивали, что он уживался с различными древнейшими верованиями, что нашло отражение в декоративно-прикладном искусстве. Особо отмечалось, что ислам был распространен только в среде знати и части горожан, слабо проникая в сознание трудящихся масс.

Булгарская теория происхождения татар получила не просто идеологическую поддержку, но и стала единственно одобренной и идеологически выверенной политической аксиомой, которую следовало не трактовать и переосмысливать, а только подтверждать. Декларировалось, что Булгария существовала в X—XV вв., а история Улуса Джучи отныне освещалась только под углом зрения булгарской теории и стала чисто внешним явлением, причем враждебным и оказывавшим отрицательное влияние на все развитие. Казанское ханство было признано прямым наследником булгарских традиций, своего рода «национальным государством», а его время — периодом оформления языка и сложения татарской народности.

Одновременно появились и стали развиваться концепции, отрицавшие эту преемственность и утверждавшие мысль о том, что прямыми наследниками булгар являются чуваши, что закладывало мину замедленного действия под концепцию «булгарской народности». Хотя это стало ясно много позднее.