Волжские булгары: основные парадигмы и концепции изучения

«Открой же мне врата премудрости твоей /И зерна мудрых дум в моей душе посей, /Спаси меня от мук плутанья и скорбей /И здравой мыслью речь мою вскорми теперь».

Кул Гали «Кыйсса-и Йусуф» (1233 г.) Перевод С. Иванова

Глава I. Волжские булгары: основные парадигмы и концепции изучения

§1. Концептуальный подход к историографии: парадигма и концептуальный подход

Средневековая история Волго-Уральского региона является ключевым аспектом для решения самых разных проблем социальной, политической, религиозной и этнокультурной истории различных народов. Со времени начала становления науки начинаются и до сих пор не прекращаются ожесточенные споры вокруг сути социально-политических и этнических процессов в этом регионе. За более чем двухсотлетнюю историю изучения прошлого накоплен значительный фонд научных трудов по различным аспектам историко-археологических проблем. Объем их и так был довольно велик, а в последние годы увеличился в несколько раз. Рассмотреть их все в рамках данной работы практически невозможно.

При этом следует отметить, что за все это время предпринимались только единичные попытки осмыслить закономерности развития историографии, ее связи с концептуальным осмыслением прошлого различными специализированными историческими дисциплинами, такими как археология, этнология и источниковедение. В этой связи есть смысл подробно остановиться на важнейших, поворотных трудах, которые формулировали наиболее синтетический подход к теме, формировали особую научную парадигму.

Термин «парадигма», обозначающий «принятую модель или образец» (Кун, 1977, С.44). В теоретическом плане создатель этой концепции Т. Кун понимал под парадигмой «исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых научных достижений — достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для его дальнейшей практической деятельности. Достижения, изложенные в трудах, которые долгое время явно или неявно определяли правомерность проблем и методов исследования в определенной области знания, автор назвал «парадигмами» (Кун, 1977, с. 29).

Структура парадигмы включает закон, теорию, примеры их практического применения и изложение метода (с той или иной степенью полноты). По его мнению, «парадигмы приобретают свой статус потому, что их использование приводит к успеху скорее, чем применение конкурирующих с ними способов решения некоторых проблем, которые исследовательская группа признает в качестве наиболее остро стоящих» (Кун, 1977, С.45). Важной частью теории системы научного знания и закономерностей смены («научная революция»), выдвинутой Т. Куном, является понятие «научного сообщества», которое объединяет ученых, «научная деятельность которых строится на основе одинаковых парадигм, опирается на одни и те же правила и стандарты научной практики», а научная деятельность обеспечивала «преемственность в традиции». «Научные революции», по мнению автора, приводят к смене парадигмы, отвергая или частично используя прежние подходы, поскольку новая «принимаемая в качестве парадигмы теория должна казаться лучшей, чем конкурирующие с ней другие теории» (Кун, 1977, с. 37—38).

Данная терминология прочно вошла в понятийный аппарат современной науки, являясь важным механизмом изучения как этапов «нормального» развития науки, так и «научных революций», когда происходит смена парадигм и формируется новая теория и, поддерживающее ее, научное сообщество. Для изучения средневекового булгарского этноса этот подход имеет определяющее значение, поскольку помогает сформулировать наиболее общие подходы, которые развивали в своих трудах предшествующие поколения ученых, и определить их теоретические установки, а также следовавшие за ними выводы. Он позволяет отойти от скрупулезного и детального изучения мнения каждого исследователя по разным аспектам изучения булгар, а перейти к синтезу всех этих представлений в определенной группировке различных мнений.

Особенностью парадигмы, формировавшей представления о происхождении и этнической истории средневековых государств Поволжья, являлось то, что она вырабатывалась на грани целого ряда наук, лингвистики, этнографии, археологии, антропологии, истории, фольклористики. При этом каждая из этих наук развивалась параллельно, но с разной скоростью. Поэтому и определяющее влияние, которое эти дисциплины оказывали на научно-понятийный аппарат и методику исследования в разные периоды, было различным. В течение почти двухсот лет, пока развивается наука об этногенезе средневековых булгар, сменилось несколько парадигм, которые определяли, в свою очередь, характер подхода к оценке влияния и значения разных периодов истории татарского народа и его предков, а также других народов Волго-Уральского региона.

Следует подчеркнуть, что специфика раннего этапа научных исследований довольно рано выделила археологию из других исторических наук. В научном плане специфика археологических исследований объясняется тем, что в силу состояния источниковедческой базы (редкость и дисперсность нарративных источников) археология в Волго-Уральском регионе играет роль праистории (Измайлов, 2004а, с. 401—419; Руденко, 2008; Руденко, 2014). Этногенез и этническая история также попали в сферу компетенции археологии. Это имело положительный эффект на ранних этапах становления представлений о средневековых булгарах, но позднее стало тормозить их развитие. Но на этом примере хорошо видно, что изучение развития и смены самих теорий и их методики показывает кремнистый путь познания прошлого, заблуждения и открытия научного процесса.

Многие идеи об этногенезе булгар, высказанные в прошлом, имеют самое прямое отношение к современности, часто определяя современный теоретико-методологический багаж. Наследие прошлого в науке не просто красивые воспоминания, но и сам инструментарий, с помощью которого изучается прошлое, строятся различные объяснительные модели и реконструируются различные исторические процессы. Одновременно именно в этом прошлом науки находятся многие заблуждения и мифы, формирующие ее настоящее.

§2. Лингво-историческая парадигма: от зарождения к научной концепции (XVIII — начало XX вв.)

1. Становление научного метода. Первые этноязыковые научные теории о древней истории народов, их становлении и развитии в статусе парадигмы возникают в 1860—70-ее гг. под влиянием целого ряда факторов. Теоретической основой ее стал эволюционизм, который в различных вариациях выражал идеи единства человеческого рода и вытекавшего отсюда единообразия развития культуры, прямого однолинейного ее развития — от простого к сложному, а также включал психологическое обоснование явлений общественного строя и культуры и т.д. (см.: Токарев, 1978, с. 28—30; Орлова, 2010, с. 105—174; Клейн, 2014).

Основой для реконструкции этнических процессов в тот период развития науки считались лингвистические данные, а язык признавался объективным и определяющим элементом этноса. Причиной тому, наряду с бурным революционным процессом нациестроительства и нового лингвистического пространства, когда язык стал считаться основной сущностью нации (Хобсбаум, 1998, с. 81—101, Национальная идея…, 2005, с. 407—411), стали успехи языкознания и особенно индоевропеистики (труды В. Гумбольдта, Я. Гримм, Г. Кууна, Ф. де Соссюра и др.).

Теоретические основания этого подхода были выработаны в трудах немецкого филолога В. фон Гумбольдта, подчеркивающего неразрывную связь между языком и духом народа, считавшего, что «язык есть как бы внешнее проявление духа народов: язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное» (Гумбольдт, 1985, с. 370—381). Философским обоснованием этих положений послужили знаменитые «Письма к немецкому народу» И.Г. Фихте, который постулировал тезис, что язык неотделим от совокупности народных представлений, выработанных поколениями и составляющих основное ядро духовной жизни народа (Подробнее см.: Медяков, 2005. с. 407—411). Он прямо писал, что «живущие вместе и продолжающие образовывать свой язык в непрекращающимся сообщении люди, на языковые средства которых осуществляются одни и те же внешние влияния, называются народом» (Фихте, 2009, с. 113). Переход на другой язык означал, таким образом, утрату самих основ духовной жизни народа, усвоение чужих (и чуждых) представлений, что неизбежно влекло за собой упадок самобытного творчества. Отсюда его преклонение перед народами (в данном случае германскими), сохранявшими язык на протяжении веков истории, и противопоставление их народам, сменившим язык и ставшим как бы второсортными.

Надо сказать, что эта идея была подхвачена интеллектуалами в разных уголках Европы и мира и явно или подспудно присутствует во многих исследованиях по этногенезу. Единственно разработанный и успешно применяемый тогда сравнительно-исторический метод позволял через сравнение языков и выявление в них регулярных языковых соответствий обнаруживать между ними отношения языкового родства и реконструировать формы праязыка, из которого сравниваемые языки произошли. Метод, делавший лингвистику в значительной мере исторической наукой, как тогда казалось, давал единственный надежный материал для реконструкции этнических процессов и взаимодействий.

Исследование этнического процесса в рамках этой парадигмы, таким образом, заключалось в изучении (или установлении на основе письменных источников) языка древнего или средневекового населения, после чего этнический процесс восстанавливался с помощью иерархии развития языков. Лингвистические теории, если и предполагали передвижения народов, то скорее как исключение, чем правило. Поэтому характерным элементом развития данной парадигмы в области палеоэтнологии стали концепции автохтонного развития народов.

Возникновение научных представлений о булгарах как средневековом народе относится еще к концу XVIII — второй половине XIX в., к начальному периоду становления исторической науки в России. В это время происходило накопление исторического и археологического материала и велась наработка общих теоретических оснований и научных моделей науки. Первая парадигма (условно ее можно назвать «лингвоисторической») зародилась, очевидно, именно в этот период.

Первые гипотезы, сделанные в рамках этого направления, были высказаны в трудах А.И. Лызлова (ок. 1655 — ок. 1697) — одного из первых в России профессиональных историков, не переписывавшего летописи, а пытавшегося применить современные ему европейские методы анализа источников (Лызлов, 1990, с. 367—447). В своем труде («Скифская история», 1692) автор излагает краткую историю степной части Восточной Европы с древнейших времен до XVII в., делая упор на борьбу Русского государства с татарами и их предками. Историю их он ведет со скифских времен, пересказывая сведения Геродота. Изложил он также свое понимание происхождения булгар. Происхождение булгар он описывал так: «Соглашаются на сие мнози древнии и новейшия историки, яко тамо, есть по обе страны реки Волги, ниже реки Камы, между Великия Волги и Белыя Воложки до болшой Ногайской орды … живя народ болгарский, а ниже их по реке Волге, даже до моря Каспийскаго, со ону сторону Волги, жили татарове, иже иностранными называется Заволская орда… Страна, именуемая Болгары… Название свое восприняла от народа, живущего тамо еще прежде крещения Российския земли, названного от реки Волги волгоры или болгоры, которые имели начало свое от преславного и многонародного народа словенскаго… Оставшиеся же от оных (т.е. после Великого переселения народов в Европу, — И.И.) в странах своих соединишася с татарским народы, живущими близко их. Татарове же… Приидоша ис пустыней, отстоящих к Китайским странам… Из болгары вышними оставшимися, яко народом таким же диким, соседства ради единонравии быша» (Лызлов, 1990, с. 17—19). В этом изложении заложены многие будущие концепты, ставшие определяющими. Булгары — это автохтонный народ, имеющий славянские истоки, но позднее испытавший влияние татар и «одичавший». Название булгар он соответственно читал, как по-русски — как «волгары», т.е. «волжане». При этом эти «волгары» являлись, по его представлениям, родственниками скифов. Такова основная матрица возникающей парадигмы — автохтонизм, случайная апелляция к случайным или надуманным лингвистическим соответствиям.

Спустя почти сто лет данная концепция получила новое дыхание в трудах авторов эпохи «екатерининского просвещения» — участников академических экспедиций по окраинам Российской империи и ученых чиновников.

Наиболее авторитетный историк своего времени, долгое время бывший офицером и успешным чиновником, В.Н. Татищев (1686—1750), уволенный со службы, решил вернуть расположение власти, создав капитальный труд по истории. Многолетние труды в этом направлении увенчались созданием труда «История Российская» (опубликован в 1768-м). Этот труд, как все исторические знания В.Н. Татищева, отражает развитие науки того времени, для которой характерна противоречивость и стремление как-то уяснить разрозненные факты. История народов не была целью его исследования, поэтому он ограничился лишь краткими указаниями.

Относительно булгар он считал, что это народ сарматского происхождения, к которым он относил финно-угорские, тюркские и многие другие народы. Взгляды его несколько отличались в разных редакциях его труда, оставаясь едиными по самой сути. В.Н. Татищев считал, что потомками булгар являлись чуваши. В первой редакции своего труда он писал: «Вниз по реке Волге чуваши, древние болгоры, наполняли весь уезд Казанский и Синбирской. Сии наиболее язык татарский испортили. Нине же по крещении весьма их мало остается, многие бо не хотя креститься перешед в Башкир и другие уезды поселились» (Татищев, 1994, с. 252—253). Во второй редакции он редактирует и расширяет свой текст: «На запад поворотясь по вершине ж Яика и реке Белой баскиры… Карпеин и Рубрук зовут паскатиры и баскатиры и точно их к сарматам, болгором и билиром, а не к татарам причитают; и татара протчие их имянуют шери иштек или желтые остяки… Но понеже они закон Махометов с татары приняли, за татар почитаются, однако ж в языке от протчих татар много разнятся и сами по преданиям о себе сказывают, что они суть от болгор произшедше… Вниз по Каме жили билиры и челматы, ибо они реку Каму имянуют Члма… Ныне остатки их чуваша, которых и вниз по Волге довольно; сии много язык свой татарским повредили» (Татищев, 1995, с. 66—67). По вопросу о названии булгар от названия Волги историк высказывает свое отрицательное мнение: «Посему болгор от Волги производить невозможно, а паче, мню, от главного их города, который на их языке Бооград — Главный град, а у руских Великой град имянован» (Татищев, 1995, с. 71).

Весьма своеобразны замечания В.Н. Татищева о религии, распространенной среди булгар. Пересказывая сообщение русской летописи об «испытании вер» князем Владимиром: «Приидоша болгаре веры бахмити...» и далее описывая их веру, он в примечаниях делал вывод: «болгары бахмиты, по следствию разумеет магометан. И как болгары волские купечество на восток в Персию и до Индии отправляли... то не трудно магометанский закон иметь, яко в 13-м сте (столетии, — И.И.) уже в Болгарии оной и у половцев закон магометанский или срацынской был... Но собственно болгоры волские имели издревле закон брахминов, из Ындии чрез купечество привнесенной, как и в Персии до принятия магометанства был, и оставшие болгорские народы чуваша довольно прехождением душ из одного животного в другое удостоверяют» (Татищев, 1995, с. 133, 411). Из этого следует, что, В.Н. Татищев, ссылаясь на то, что среди чуваш, которые, как тогда считалось, являлись потомками булгар, ислам не распространен, полагал, что ранней религией булгар был брахманизм. Ислам, по его мнению, в Поволжье окончательно был принят довольно поздно, в XV в. (Татищев, 1995, с. 411).

Его взгляды были известны научной общественности еще до публикации, но были восприняты не всеми и во всем. В этом смысле наиболее показательны рассуждения П.И. Рычкова (1712—1777) о народах России («Топография Оренбургской губернии», 1755). Главный тезис его рассуждений о происхождении народов раскрывается в разделе «О русских»: «Когда мы о наших собственных древностях говорим, то почти всегда и во всякой материи принуждены бываем Славян упоминать, ибо предков наших состояние и все древние наши случаи описываны большею частою под именем Славян. Но понеже под сим именем, как наши, так и иностранные писатели, многие народы на разных местах и разными званиями описывали, и полагали их иногда в Скифских, иногда ж в Сарматских пределах, поэтому в рассуждении Славянских и Русских древностей часто происходит великое затруднение и такое смешательство, что мы сущих Славян от Скифов и Сармат доказательно разобрать и точно разделить не можем» (Рычков, 1887, с. 36—37). Именно в таком ключе он рассматривал историю булгар: «Но буде рассуждать об них по иностранным писателям, то между сими, а паче из новых, хотя и находятся такие, которые Волжских Болгар признают за Сармат, а не за Славян: однако они же сами изъявляют, что в древнейшие времена по Волге и между Волжскими Болгарами Славян всегда множество находилось и купно с ними на Дунай вышли». Давая довольно путанную и противоречивую картину истории народов Волго-Уральского региона, автор использует и трактует малочисленные, отрывочные и разновременные источники от Геродота до хана Абу-л-Гази (XVII в.), при этом ссылаясь на труды В.Н. Татищева, пишет, что границы Булгарии «…распространились по Волге от устья реки Камы вниз до Хвалисов, или Болгаров Нижних, где особые государи были; по Каме же реке народы Арии или Вотяки, под властию их были; а к западу, или Дону, как далеко простирались они неизвестно, однако ж, Черемисы и Чуваши сущие их подданные были» (Рычков, 1887, с. 43). Самый интересный пассаж его связан с тем, что он полагал, что «…вероятно, что во время означенного болгарского разорения находились уже тут по большей части Татары, а не древние Болгары… а хотя их несколько и было, но уже под властию Татар, а может быть, и в законе магометанском…» (Рычков, 1887, с. 45).

В этом же ключе трактовали историю булгар другие историки того времени. Так, М.М. Щербатов в работе «История Российская» (1770—1771) также возводил волжских булгар к народам скифского происхождения, подчеркивая вековое противостояние оседлых народов — греков, славян и русских, кочевым — скифам, гуннам, половцам, булгарам и татарам (Щербатов, 1901, с. 346, 449, 451–2). Развивая эту концепцию, М.М. Щербатов писал, что «Волгары (т.е. булгары, имя которых, по его мнению, происходило от названия Волги, — И.И.), единой из древних скифских народов, имели поселения круг Волги и круг Камы рек» (Щербатов, 1901, с. 346).

Разделяя мнение В.Н. Татищева на происхождение чувашей от булгар, современники не поддержали его экзотическое предположение о распространении брахманизма в Поволжье, предпочитая трактовать известия летописей как свидетельство распространения в Булгарии именно ислама (Щербатов, 1901, с. 350, 376).

В русле этой концепции писал историк П.И. Кёппен (1793—1864), указывая, что «древняя история булгар теряется во мраке неизвестности», а относительно их этногенеза высказывая мысль о их принадлежности «к народам финского племени», которые, «преобразовавшись от смешения с ними словен и турков... сделались почти совершенными татарами» (Кеппен, 1836, с. 1, 12).

Несколько в стороне от этих исследований происходило формирование славянофильских концепций происхождения булгар, которые развивал Ю.И. Венелин (1802—1839). Главным его стремлением было доказать, что булгары от Волги до Дуная были славянами. Он писал: «Волжские Болгаре были действительно Татаре, а верою Магометане (XI, XII, XIII столет. и проч.), как и прочие их единоплеменники. Народное их название неизвестно; по крайней мере, наверное, было Татарское, которое, может быть, существует и до сих пор; Болгарами же себя они не называли; ибо не были сим народом, а одним из татарских племен; но Болгарами называли их только Россияне, или лучше Русский летописец, потому что они заняли после выхода настоящих Болгар за Дунай сию древнюю Болгарию, или еще лучше, потому, что населяли древний знаменитый на Волге город Болгары. Итак Болгары на Дунае означают настоящий народ; Болгары на Волге — только горожан, какого бы роду не были… Что Волжские Татаре, обитатели города Болгар никогда не назывались Болгарами, неоспоримое доказательство в том, что ныне сего имени нет ни малейшего следа между Татаро-Турецкими племенами. Между тем известно, что собственное народное имя, так сказать впечатленное в существо самого народа, исчезнуть не может, разве вместе с народом» (Венелин, 1856, с. 48—49). Иными словами, волжские булгары могут считаться булгарами только по историческому недоразумению, поскольку получили свое название по названию города, видимо, основанного славянами и покинутого ими, а затем занятого каким-то тюркским племенем.

Приводя сведения из различных источников, он делает вывод: «Рассмотрев и разобрав вкратце мнимые доказательства Татаризма древних Болгар, надлежит возвратить истории истинное положение, что древние Болгары были не Татарское или Турецкое, но настоящее Славянское племя» (Венелин, 1856, с. 50). Само название их он выводил традиционно из названия Волги: «Очевидно, что и знаменитая Волга должна была получить подобную честь… Славяне в странах ею орошаемых, сделались Волгарами» (Венелин, 1856, с. 61, 62), а происхождение теряется во мраке прошлого: «По сему и Болгаре жили или должны были жить в соприкосновении с Европейскую массою, именно с своими собратьями, Славянскими племенами; и эти жилища их были на Волге со времен, незапамятных для Истории» (Венелин, 1856, с. 64). Интересно отметить, что и в трудах Ю. Венелина и его предшественников априорно утверждается мысль, что название «Волга» славянского происхождения, хотя вопрос этот является дискуссионным.

Впрочем, эти романтические славянофильские труды имели ограниченное число последователей. Постепенно источники и накопление исторических знаний скоро лишили эти штудии сколько-нибудь серьезной научной поддержки и стали просто интересным историографическим фактом.

Продолжение следует...

Использованы фотографии Максима Платонова с выставки «Биляр. Осень 1236 года»