Смычка города и деревни прошла драматично

От прогулок до пластики

Режиссер Лилия Ахметзянова начала заниматься рассказами Шукшина в ГИТИСе. Спектакль был собран за три месяца, он завершает 90-й сезон ТЮЗа. В этот раз у театра были очень разные по формату спектакли. Прогулка-импровизация «Пешеходы», детский спектакль «Ежики — маленькие мечтатели», документальная работа «Шварц, человек и тень», игравшаяся в фойе, мюзикл с маппингом «Книга силы», аудиопостановка «До и после Бури», пластическая баллада «Людмила и Руслан», камерная работа в жанре сторителлинга «Гончаровательные истории».

На этом фоне инсценировка произведений Шукшина выглядит наиболее классично, но у нее и больше всего шансов стать кассовым спектаклем. В первую очередь это яркая, смешная комедия, с народными песнями, аллюзиями на эпоху оттепели и застоя.

Главный герой во всех восьми новеллах — актер Виталий Дмитриев, до этого в главных ролях, кажется, не особо замеченный (хотя у него есть заметные образы в «Книге силы» по сказкам Тукая, «Тени» по Шварцу, «Папамамалогии» по Остеру). Здесь же он везде главный. Русский мужик с усами, водитель, пьющий, интеллигент, сиделец…

При этом в первой части спектакля это деревенский трудяга, во второй части попадающий в город, чтобы в конце застрять: одна нога на берегу, другая — в лодке. Так цитируется мысль самого Шукшина: «Так у меня вышло к сорока годам, что я — ни городской до конца, ни деревенский уже. Ужасно неудобное положение».

А женщины кто?

У остальных образы разные-разные. К примеру, Гузель Валишина играет и младшую дочь, и вертлявую секретаршу, и немую сестру, и дает вариации на тему Евгении Симоновой с образом жены Груни, изображает нервную «Тихушницу» во дворе и сливается в веселье с соседями в последней сцене. Полина Малых то изображает истосковавшуюся супругу, то суровую мадам в юбке, то советскую куртизанку, то ревущую престарелую мамашу.

Получается, каждый раз у главного героя в новом рассказе — новая пассия. При этом виноватыми в сюжетных коллизиях Шукшин обозначает то одну, то другую сторону. К примеру, в «Светлых душах» (написан в 1961 году) Полина Малых (даром что спектакль «14+») демонстрирует чувственную тягу к мужу-водителю, который почему-то тянется к машине. Интимность сцене добавляет хореография Марселя и Марии Нуриевых. Следом, в «Микроскопе» (1969), научные притязания героя-работяги пришибает быт. В рассказе «Мой зять украл машину дров» (1971) мы видим, как мужчина, доведенный до точки невозможностью купить себе кожанку (а не шубу жене, певунье Марии Мухортовой), запирает тещу в уборной. И получает два года условно. В «Степке» (1964) он уже сбежавший из тюрьмы уголовник: оставалось три месяца, но постоянно снилась деревня. Здесь, кстати, запоминается танец Валерия Антонова от лица внушительного прокурора.

При этом Ахметзянова убирает многие детали из рассказов, оставляя, что называется, в основном хорошее. К примеру, в новелле «Моя зять...» исчезла месть Вениамина прокурору, которого он подвозил на машине и решил резво съехать с моста: «Веня глянул на прокурора... И увидел его глаза — большие, белые от ужаса».

Во второй части герой перемещается в город и превращается в растерянного «Чудика» (1967). В тексте он с женой не общается, но спектаклю это необходимо, поэтому возникает образ далекой Груни. И вот уже герой сидит на балконе с товарищем и обсуждает трех соседок на скамейке, которые не пропускают ни одного мимо идущего гражданина («Три грации» 1973 года). Далее он оказывается в квартире привлекательной во всех отношениях Кэт («Привет Сивому!» 1974 года) и получает по зубам от ее кавалера Сержа. «Жена мужа в Париж провожала» (1971) — о человеке, которого заел быт, он решает, где лучше: в городе или в деревне. У Шукшина финал печален до жути, у Ахметзяновой он открытый. При этом все у героя как бы складывается: и из тюрьмы вернулся, и кожанку подарили, и с женой помирился...

Это безопасное место

Всего, получается, художник Алина Алимова для восьми рассказов создала более семидесяти образов, вдохновленных 1960—1970-ми: платья, пиджаки, тренировочные штаны, прически, игрушки, обувь, меховые шапки. При этом оформление сцены лаконично — это фанерные ящики и производные, превращающиеся в диваны, столы, стены панельных домов. Плюс настоящий уличный фонарь. Все перестановки делают сами актеры, добавляя в эти паузы элементы пластики и юмора. Также эти деревянные ящики выставили в фойе, яблоки оттуда можно было есть, а фотографироваться — с фразами типа «Нам бы про души не забыть», «Деревня сердце обжигает».

В диалогах актеры играют уверенно и свободно, театральные жесты здесь оттеняются хореографией и добродушностью самих текстов. При этом когда начинается классическая суматоха, как это случается в «Трех грациях» с пятью активными героями на сцене, получается этакий «провинциальный театр»: много шума из ничего. Непонятными кажутся реплики о колхозах и токарях седьмого разряда, хотя, возможно, бабушки внукам все потом объяснят. Но можно было бы обойтись и без этих терминов.

Зачем нужен Шукшин в 2023-м? Возможно, это некое безопасное, спокойное место, которым для многих является театр. Не пространство, куда идешь за катарсисом или переживаниями, а в понятное и простое место про любовь, душу, тоску. Где все — в целом — заканчивается хорошо. Рассказы Шукшина — из периода любимых советских фильмов, из эпохи, где забыто все плохое, а осталось только светлое.

Добавим, что в следующем сезоне главный режиссер Радион Букаев собирается ставить «Легкого человека» Горького (его уже показывали на фестивале «Горький +»), «Омут» (драма Ирины Васьковской) и «Чучело». А Тимур Насиров возьмется за «Без вины виноватых» Островского. При этом 3—9 июля в ТЮЗе пройдет режиссерская лаборатория «Театр у школьной доски» с тремя эскизами — по «Дому с мезонином», «Барышне-крестьянке» и «Темным аллеям».