«Сейчас нас вдохновляют танцовщики в возрасте после 50—70 лет»

«Я в них просто влюбился»

— Что вы делали до того, как встретились?

Марсель: — Много чего было. Я 5 лет учился в институте культуры на татарском отделении, на режиссерском курсе у Наили Гараевой. Маша закончила театральное училище, мастерская Татьяны Корнишиной. После того, как мы встретились — в начале 2000-х, сначала долго танцевали в клубах. Также мы долгое время работали в коллективе «Дорога из города». Я их увидел в 2002 году в Камаловском театре, где был их концерт. Тогда мы уже видели современные танцы на кассетах, и нам казалось: что-то важное проходит мимо. А «Дорога» тогда уже съездила в Америку, постоянно бывала в Москве. Я в них просто влюбился. Как-то мы с Машей занимались в ДК имени Гайдара — и тут заходят Айрат и Лиля Багаутдиновы, руководители «Дороги». И мы к ним присоединились.

— То есть ты учился на режиссера.

Марсель: — Но уже там я начал влюбляться в движение. Дания Искандеровна Мирсаяпова, старший преподаватель кафедры режиссуры и актерского мастерства, меня в это влюбила. Я постоянно общался с хореографическим факультетом, куда мне даже на третьем курсе предлагали перевестись. В шутку. Но я решил доучиться. После я пару раз даже сыграл Алмачуара у Рената Аюпова в Кариевском театре. У них тогда артист то ли заболел, то ли ушел… А сейчас, получается, я в театр вернулся. После мы начали с «Дорогой» ездить на фестивали, сами часто бывали в Москве. В 2011—2013 годах я учился на магистерском курсе при Вагановской академии, только диссертацию не защитил. Маша в это время еще была в «Городе».

Мария: — «Дорога» начала тогда формироваться как сильный детский коллектив. А старшие, с которыми мы начинали и выросли, перестали рассматривать себя как танцовщики. А с детьми мы явно в разных возрастных категориях оказались.

Марсель: — И тогда же, кажется, в 2009-м, нам предложили поставить в КАИ для «Студвесны» несколько номеров. Начали набираться ребята, так там появился коллектив «Без слов», которым мы руководили.

Мария: — Потом начали приходить люди, с которыми можно было делать серьезные формы, родилась «Немая рыба». Но потом многие тоже начали обзаводиться работами, семьями, кто-то ушел в телесные практики. Мы определенно взрастили несколько «йожиков». Теперь там наше дело продолжают другие.

Марсель: — У меня трудовая сейчас лежит в Тинчуринском театре. У Маши, наверное, в «Дороге», она вернулась к детям, ведет классический, джазовый танец раз в неделю, потому что Лиля ее попросила.

«Для меня движение — это уже пища для размышлений»

— На что живет танцовщик в Казани?

Марсель: — Сейчас помогает преподавание, мастер-класссы, коммерческие студии, постановки. Можно создавать свои коллективы. Плюс театральные проекты, фестивали... Раньше подобного не было. Когда я учился, была шутка, что современная хореография — это когда ты платишь зрителю, чтобы он пришел.

— За 20 лет что-то поменялось?

Марсель: — «Танцы» на ТНТ сделали, конечно, свое дело. Не все согласятся, что там именно современный танец. Но простой зритель, нетанцующий, понял, что подобное явление есть.

— В Казани развиваются спортивные, социальные, терапевтические танцы. На сколько это отдельные направления?

Мария: — Сейчас происходит диффузия. Раньше все держались обособленно. К примеру, это касалось уличной культуры. Где-то даже был снобизм. Сейчас все интересуются происходящим вокруг, происходит перекрестное опыление.

Марсель: — Сейчас, когда работаешь с театральными артистами, порой думаешь: вот танцовщикам не хватает эмоциональности, а артистам — двигательных практик. Все-таки в театральном преподают танцы, но в основном классические, хотя сейчас практикуются и современные методы. И думаешь: вот бы их соединить?

— Драматическая история началась со спектакля «Алиф»?

Марсель: — Мы ехали с очередного мастер-класса. Я раньше слышал про Нурбека Батуллу, а тут мы оказались в одном самолете, после мы довезли его до дома. Потом он мне позвонил: есть такой проект. Потом он станет «Алифом». Мы уже видели работу режиссера Туфана Имамутдинова «Из глубины...». Мне это показалось любопытным, так вот все началось.

— Насколько тяжело танцору работать с концепциями, идеями?

Марсель: — Иногда я с Туфаном не соглашаюсь, хотя пытаюсь работать по его методу. Но он порой спрашивает: а где идея? А для меня движение — это уже пища для размышлений. Наступила эпоха метамодерна, когда музыка, мысль, спектакль, все кажется знакомым. И думаешь: а может, просто надо двигаться?

«В «Дөр» мы все становились соавторами»

— Так появился спектакль «Дөр»?

— Здесь мы изначально решили отказаться от идеи. Нам просто хотелось поработать с живыми инструментами. Мы все придумали, импровизируя. Правда, был еще ковер, как место, где мы постоянно проводим время. Мы начинали с другим составом музыкантов. С ним у нас не сложилось. Потом мы подали заявку на фестиваль «Теловидение», выступили вчетвером, с Эриком и Сугдэром — он тогда оделся в национальный костюм, очень красивый. Возникло доверие, мы продолжили пробовать. Потом вчетвером показали «Дөр» в Альметьевске, там мы просто импровизировали. После нам предложили сыграть это в MOÑ. Тогда появился и Спиридон. Мы играли, размышляли, задавали вопросы.

Мария: — Это было очень коллективно. Нам было интересно показать не яркую индивидуальность, а коллективность. В «Дөр» мы все становились соавторами. Музыканты могли нам что-то подсказать, мол, у нас тут рождается история. А мы сказать им, что здесь хороший ритм, он дает импульс. В этом беспрерывном диалоге музыкантам не над было договариваться, они постоянно аккуратно друг друга подхватывали.

Марсель: — Мы хотели, чтобы всех можно было рассмотреть, чтобы никто не доминировал. Хотели добиться баланса. Маша сказала тогда это слово — «симбасира». Это центральная колонна, на которой держится дом. Мы думали, как найти эту симбасиру в музыке, танце, пространстве.

— Как появилось название?

Марсель: — Мы думали, говорили о юрте и доме. И Сугдер предложил это слово. По-тувински оно означает почетное место в юрте. Или сторона, противоположная фасаду. Появилась мысль, что на спектакле либо мы гости на этой земле, либо зрители приходят в гости к нам.

Мария: — А еще луч в центре ковра напоминает луч света в юрте. Или луну. Или солнце.

— Как попадают на «Маску»?

Марсель: — Отправляется заявка с видео, если жюри интересно, то приезжают эксперты. Так у нас и было. Причем эксперты приезжали два раза. Мы про «Дөр» ничего такого не придумывали, все получилось случайно. Мы просто хотели попробовать поработать вместе.

Из танцоров в музыканты и обратно

— Сейчас у нас появился перформанс «Гашыйк», где музыканты, Сугдэр Лудуп и София Озджан, не только поют-играют, но и танцуют.

Марсель: — Тут мы подумали о том, что музыкантам привычнее сидеть и играть. Нам захотелось сломать границу: и самим поиграть на инструментах, и им дать подвигаться. Сугдер вот очень сопротивлялся, что мы его поднимаем в ходе действия над головой. Даже в последний день, в день премьеры, говорил, что не надо этого делать. Но для меня это тоже было неким переломом.

— Недавно в Казани был фестиваль #StagePlatforma. Вы там выступали на гала-концерте. Насколько по-другому танцуется на сцене театра оперы и балета имени Мусы Джалиля?

Марсель: — Казалось бы, да, сцена диктует свои правила. Мы к фестивалю готовили, по просьбе Олега Ивенко, новую работу. Начали придумывать фразы, остановились. Говорим: как-то нечестно ощущается.

Мария: — Как будто мы захотели «соответствовать».

Марсель: — Я сказал: давай поимпровизируем, но попробуем себя ограничить. Придумали структуры. Это внутри дало отклик, хотя давало меньше возможностей по движению.

— До скольки лет вы планируете танцевать?

Марсель: — Хотим как Кадзуо Оно. Это японский танцовщик буто. Он до 100 лет танцевал, хотя многие бы не назвали это танцем. Он уже сидел в кресле, но зрители приходили на него посмотреть. Человеку, знаешь, свойственно двигаться.

Мария: — Сейчас нас вдохновляют танцовщики в возрасте после 50—70 лет.

Марсель: — У них нет цели удивить. Просто есть интерес к тому, как ты двигаешься. Иногда на улице смотришь на человека — он будто бы ничего не делает. А привлекает внимание.