Писательница Екатерина Манойло о своем дебютном романе, отношениях с отцом и культуре бытового насилия

Мы поговорили с писательницей Екатериной Манойло о романе и его создании, а также личных переживаниях, которые легли в основу книги.

— В основе романа «Отец смотрит на запад» лежит реальная история о смерти вашего отца. Можете рассказать подробнее?

— В нашем роду есть легенда о том, что все члены семьи по мужской линии умирают во сне. Мой дядя, самый старший брат отца, умер спящим на лошади. Он задремал и не проснулся. Еще один мой дядя постоянно говорит своей дочери: «Всегда проверяй, точно ли я сплю, вдруг я уже умер». Мне кажется, в этом есть что-то мистическое. Мой отец тоже умер во сне. На тот момент мы не общались уже больше десяти лет. Последнюю нашу встречу сопровождали гневные проклятия.

После смерти отца мама подняла квартирный вопрос — его нужно было выписывать. Когда я начала ходить по инстанциям, то предъявила ту единственную бумагу, которая была, — выписку от врачей скорой помощи о констатации смерти. А свидетельства о смерти не было. В итоге выяснилось, что из-за жары родственники очень быстро организовали похороны и к вечеру его похоронили на местном кладбище. Поскольку они не обращались в морг, то по документам мой отец оказался живым. Единственное, что нам предложили, — это сделать эксгумацию, установить причину смерти и затем получить свидетельство о смерти. От мысли об эксгумации и костях, с учетом того, что мы очень плохо расстались, мне стало жутко.

Мы добились, чтобы нам дали бумажку, которая позволила выписать отца из квартиры. Если бы у него было наследство, то с этим документом его не получить. В этом случае пришлось бы делать эксгумацию.

— Именно от истории с эксгумацией вы отталкивались при создании романа? Но в итоге ее нет.

— В первоначальной версии романа была эксгумация, которой отводилось много места в повествовании. Постепенно идея романа менялась вместе с моим отношением к собственному прошлому, к отцу и к нашему конфликту. Самой первой появилась финальная сцена книги — склеп, треск костей, через который героиня вырывается на свободу. Я представляла, что она стоит на человеческих останках с телефоном в руке и у нее наконец-то появляется сотовая связь. Это была первая сцена, которую я придумала для романа «Отец смотрит на запад». Получилось, что я шла из конца в начало.

— А как дальше шел процесс написания книги? Как вы его выстраивали?

— После финальной сцены начала думать о том, какой может быть путь героя. Катя жила в маленьком поселке на границе с Казахстаном, потом она уехала. Теперь мне предстояло создать для нее потребность вернуться. Я набросала синопсис, который породил много вопросов. На основании синопсиса и вопросов сделала конспект и разбила его по главам. Уже в процессе написания поняла, что персонажи начинают отходить от того, что я задумала, начали появляться дополнительные сюжетные линии. К примеру, Аманбеке (тетя главной героини, — прим. ред.) не должна была быть однозначным злом, нужно какое-то противоречие. Мне захотелось рассказать о ее трудном детстве и жизни девочки в семье с патриархальным укладом, где ее брат Серикбай (отец главной героини, — прим. ред.) получал все, а она — ничего. Поэтому Аманбеке злится и сжимает кулаки. Еще у нее не сложились отношения с мужем. И хотя она выполнила свою миссию и родила сына, ее надежды на него тоже не оправдались.

Персонаж Айнагуль (невестка Аманбеке, — прим. ред.) изначально появилась в моей повести «Беташар». Беташар — это казахский обряд знакомства невесты с родней мужа после того, как невесту украли. Эта повесть основана на реальной истории, которая произошла в маленькой глухой деревне. Девушка шла в магазин, когда ее украли средь белого дня. А у нее дома остался маленький ребенок. Ее отпустили после того, как она показала текущее из груди молоко. Правда, в моей повести ее никто не отпустил. Я очень люблю эту повесть, потому что она затрагивает важные темы, в том числе этот жуткий обычай, который до сих пор жив.

В финал романа «Отец смотрит на запад» мне захотелось добавить тему сестринства. Катя должна была с кем-то разделить свою победу. Для этого я и ввела в сюжет Айнагуль.

— У отца и Айнагуль есть реальные прототипы. А у других персонажей они есть или это собирательные образы?

— У всех героев есть прототипы, но одновременно с этим они все собирательные. Это как со сном. Есть гипотеза, что во снах мы не видим новые лица, это всегда обрывки того, что мы уже видели в реальной жизни. Это очень похоже на писательство. Мне кажется, что я создаю нового персонажа, но на самом деле это «кусочки» людей, которых я когда-либо видела или о которых читала и представляла их.

— А что еще автобиографичного в романе, кроме истории со смертью отца? Может быть, в вашей жизни был кто-то, похожий на Юрка (агрессивный мужчина, у которого главная героиня снимала квартиру в Москве, — прим. ред.)?

— Никто еще не спрашивал про Юрка. Да, действительно, у меня была почти такая же история с владельцами квартиры, которую я снимала. Мне нужно было заплатить за аренду, а деньги должны были прийти только утром. Я не отвечала на звонки, зная, что завтра точно оплачу. Много причин, по которым люди не берут трубку, а не только, если им нужно оплачивать квартиру. «Ну не припрется же он ко мне домой!» — думала я. Как и героиня книги, я сидела с ванночкой для ног, когда услышала щелчок в замке. Пришли владельцы квартиры — муж с женой, а также брат одного из них. Они действительно сидели со мной до утра, пока мне не пришли деньги на карточку. Мы не спали всю ночь, а они вели со мной разговоры из серии «Слышь, ты…» Вспоминать даже неприятно.

К сожалению, до сих пор большое значение имеет национальность. Конечно, не всегда, не со всеми и не везде. Но нет-нет и возникают вопросы «А что ты сюда приехала?». Присутствует еще пренебрежение к людям с другой внешностью. Кстати, на этой почве у меня был спор с редактором. Я смягчила ситуацию с Юрком, потому что в первой версии романа он был гораздо жестче. Редактор посчитала, что вышел перебор, я же утверждала, что она просто не знает, как это на самом деле.

— Вы упомянули сложные отношения с отцом. Было ли написание этой книги терапевтическим?

— Я не хожу к психотерапевту и предпочитаю все проблемы решать через творчество и письмо. Для меня писательство очень лечебно. И совсем необязательно писать художественное произведение, достаточно вести дневник. Наверное, я не готова отвечать на наводящие вопросы постороннего человека, но я готова отвечать на вопросы, которые мне ставит жанр произведения.

Когда я писала роман, то начала вспоминать многое из того, что уже забылось. У меня крайне мало воспоминаний с отцом, а положительных практически нет. К тому же я хотела спасти ту девочку, которую создала, и окутать ее обещанием, что все будет хорошо. И когда описывала положительный опыт общения с отцом от лица вымышленной Кати, то получала искреннее удовольствие, как будто это были мои воспоминания. Правда, было немного страшно, поскольку я создала ложные воспоминания о собственном отце. Но для меня это даже хорошо. Ведь история маленькой Кати из романа заполнила ту дыру в воспоминаниях, которая образовалась у меня. В общем, письмо лечит. Пишите!

— Свой роман вы посвятили Кате. Это посвящение себе или главной героине?

— Это не автофикшен. Но книгу посвятила себе, себе — ребенку. В первой главе, когда хоронили Маратика, я еще немного отождествляла Катю с собой, но с момента ее учебы в школе — нет. Это уже не я, у Кати совсем другой характер. Хотя это могла быть моя история, будь я другой, будь у меня другой характер или другая мать.

— Элементы магического реализма изначально задумывались или они появились в процессе написания книги? И возможно ли написать книгу о людях, искренне верящих в суеверия, не используя при этом магический реализм?

— У меня есть теория относительно моего родного города Орска. Я считаю, что он окутан злой черной энергией. Все началось с Орской крепости, где находился в ссылке Тарас Шевченко. Еще тогда он очень нелестно отзывался об этой местности. Но это нормально, потому что в степь либо влюбляются, либо ненавидят. В годы войны в Орске располагался трудовой лагерь. А я жила в поселке, в котором находился следственный изолятор. Меня с детства окружал этот тюремный флер.

У нас в домашней библиотеке была книга «Русская феня». Скорее всего, ее купили вместе с пачкой других книг. В одной связке легко мог оказаться Мопассан с «Русской феней» и с чем-нибудь тюремно-романтическим. Среди этих книг всегда были гороскопы и книги магии Натальи Степановой. Я и мои ровесники во все это верили — в заклинания перед школой, экзаменами, контрольными работами. В это верили не только дети, но и взрослые.

Однажды моя мама вместе с подругой куда-то ненадолго ушла. Спустя время я услышала звонок в дверь, спрашиваю: «Кто там?», а в ответ — тишина. В глазок увидела маму с подругой. Но решила не открывать, а убедиться, что это все-таки они. Переспрашиваю опять: «Кто там?» Тишина. Время тогда было неспокойное, открывать вот так страшно. Шприцы в подъездах и убийства были обыденностью. Они продолжают сильно стучать, но при этом молчат. Я нервничаю, но не открываю и уже почти кричу: «Кто там?» В итоге мама зло выкрикивает «Да открывай уже». Оказалось, что они ходили на перекресток скольких-то дорог не то гадать, не то загадывать желание. Им нужно было сохранять молчание до завершения ритуала, но из-за меня все провалилось. Вот в такой атмосфере я росла. Все истории про духов, порчи и сглазы мы впитывали если не с молоком матери, то с чаем из школьной столовой. И когда начала писать роман, то понимала, что обязательно должна быть мистика, связанная с этим местом.

— В романе большая концентрация смертей, их очень много. Умирают практически все — и люди, и животные. Это связано с особенностью места и его прошлым?

— На самом деле, я спасла нескольких персонажей, в черновике было больше смертей. И это моя проблема. Еще преподавательница в Литинституте говорила, что пока я не выпишу всю эту бездну, она так и будет в моих текстах. Видимо, причина кроется в этом. Я так пишу, потому что в моем детстве это было обыденностью. Я так помню: постоянные самоубийства, смерть от гепатита или туберкулеза. Мне кажется, что у подъезда постоянно стояла крышка гроба. А у детей даже не было страха перед смертью или покойником. Когда мужчина из соседнего подъезда выбросился из окна и его труп накрыли простыней, то мы, дети, гоняли вокруг него на велосипеде с чувством любопытства. Если в моей жизни постоянно умирали люди, то почему в своей прозе я должна искусственно удлинять им жизнь?! Тут читатель сразу заметил бы подвох. Персонаж с таким бэкграундом точно должен умереть.

— А еще в романе много насилия — физического, психологического, сексуализированного. И это заложено уже в самой культуре. Возможно ли изменить ее так, чтобы ушло это бытовое насилие, чтобы оно перестало быть нормой?

— Мне кажется, изменения возможны. Но я руководствуюсь исключительно своим примером. Долгое время бытовое насилие лично для меня было нормой. Когда в Москве рассказывала подругам, что в детстве меня били ремнем, то была потрясена их реакцией. Они считали это ужасным, в то время как я не видела ничего особенного: меня же кормят, одевают, подумаешь, бьют иногда. Казалось, что это заслуженное наказание за провинность. Хотя сейчас понимаю, что она точно не стоила того, чтобы бить. Били потому, что нельзя было не бить. Такая была логика.

Причинно-следственная связь в этом случае всегда гротескна — «сама виновата, не нужно было короткую юбку надевать». Но самое страшное, что в ситуациях насилия мы получаем осуждение и от женщин, не только от мужчин. Разве это нормально, что женщин насилуют, бьют или убивают за длину юбки? Долгое время у меня тоже была нарушена эта причинно-следственная связь. Я действительно верила, что если я заговорила с мужчиной первой, то этим как бы сказала, что «я не против». И если он будет приставать, значит, в этом я виновата. Правда, я довольно быстро поняла, что это крайне неверное видение ситуации. Возможно, это изменение произошло вместе со сменой культуры. И мне безумно страшно осознавать, что этого могло не произойти.

— «Отец смотрит на запад» — это феминистский роман?

— Да, потому что весь роман вырос из сцены победы женщины над нечеловеческими по отношению к ней условиями, вместе с сестринством, эмпатией к другим людям и готовностью протянуть руку помощи. Для меня, безусловно, это феминистское высказывание.

— Вы сейчас пишете второй роман. О чем он будет?

— Он о двух сестрах, которые больше не могут жить в существующих условиях. Это будет экстремальная, немного детективная книга. На идею нового романа повлияла история сестер Хачатурян и мое личное переживание, когда отец воткнул нож в сердце моей мамы. Она выжила, рана оказалась не смертельной. До этого она неоднократно писала заявления в милицию, а отец постоянно угрожал: «Я тебя убью, и мне за это ничего не будет». Но реакции от правоохранительных органов никакой не было. Жаль, что с тех пор ничего особо не поменялась в стране, и таких историй очень много до сих пор.

Автор: Екатерина Манойло
Книга: «Отец смотрит на запад»
Издательство: «Альпина. Проза»
Количество страниц: 272
Год: 2022