Владимир Филатов: «Если детей не любить — как в «детстве»-то работать?»

Единственный путь спасения

Несколько лет назад в ДРКБ привезли девятимесячного малыша с очень серьезной пневмонией — она возникла как осложнение от гриппа. Ребенка поставили на ИВЛ, но через некоторое время у него «поползли» легкие — ткань рвалась при каждом вдохе. И единственным способом спасти ребенка была ЭКМО — экстракорпоральная мембранная оксигенация. Это способ внешнего насыщения крови кислородом — сердечно-легочный аппаратный комплекс, когда легкие не работают сами, а вместо них кровь обогащается кислородом за счет сложной техники.

— Кровь гоняется аппаратом через контур, чтобы она текла — ее надо разжижать, а это риск кровотечений и ишемии… — рассказывает нам сегодня Владимир Сергеевич Филатов. Он руководил междисциплинарной командой медиков, которые работали с этим ребенком.

Детям в этом нежном возрасте такой операции до сих пор в нашей республике не делали. Но малыша надо было спасать, и единственным шансом дать восстановиться легким, чтобы позволить им какое-то время практически не шевелиться, была именно такая процедура. Кроме прочего, у ребенка уже началась и полиорганная недостаточность — все жизненные функции малыша поддерживали аппараты: за почки работал гемодиализ, была подключена и ультрагемофильтрация, и перитониальный диализ… Начали распадаться клетки крови — крохе стали делать заменное переливание крови. Самостоятельно билось только сердце — фактически ребенок жил полностью на протезировании всех функций организма. И малыш выжил, крепко ухватившись именно за этот единственный шанс.

И сегодня мультидисциплинарная бригада докторов, которые спасали маленького пациента, номинируется на врачебную премию «Ак чэчэклер». Владимир Филатов тогда уже работал заместителем главврача ДРКБ по хирургии и отвечал за все хирургические отделения клиники, а значит — был ответственным за принятие сложных решений, часами вместе с другими докторами беседовал с родителями малыша и объяснял им всю тяжесть и все риски ситуации.

В прошлом году, благодаря всемерной поддержке благотворителей, Филатов, наконец, добился завершения создания на базе ДРКБ Центра экстракорпоральных методов поддержки жизнедеятельности, где в одном блоке собраны и ЭКМО, и гемодиализ, и ультрагемофильтрация, и команда специалистов, способных спасать детей с помощью этих сложных технологий — и кардиохирурги, и трансфузиологи, и анестезиологи, и реаниматологи… А идеологом создания этого центра был Игорь Закиров, заведующий отделением анестезиологии и реанимации ДРКБ — как мы все помним, он умер в прошлом году от коронавируса в возрасте всего лишь 48 лет...

Первые шаги: от грез об «Икарусе» до белого халата

Маленький Володя никогда не думал, что когда-нибудь будет врачевать себе подобных. В детстве он мечтал стать водителем «Икаруса». Но ближе к окончанию школы юноша, во-первых, вдохновился опытом старшей сестры, которая корпела над учебниками, мечтая поступить в медицинский (сейчас она заведует отделением в Республиканском противотуберкулезном диспансере). А во-вторых, решил сходить на практику по УПК в 5-ю городскую больницу. И там, увидев как работают медики, вдохновился. Тогда он и решил, что хочет стать врачом, и, как большинство мальчиков, именно хирургом.

В 1991 году Владимир поступил на лечфак казанского «меда». Рассказывает, что учился, не особенно напрягаясь: конечно, было и страшное слово «анатомия», и латынь, но учеба шла бодро. Он вспоминает первое знакомство с нейрохирургией: на третьем курсе, во время учебной практики в «пятнашке» студентов привели в операционную, где делали трепанацию черепа пациенту с гематомами головного мозга. Операцию проводил нейрохирург Равиль Измайлович Ягудин. И тогда Владимир впервые подумал: вот бы тоже так уметь! И студенту повезло: довольно скоро, в 1994 году, его научный руководитель отправила активного студента «в подмастерья» к Валерию Ивановичу Данилову, прославленному нейрохирургу, заслуженному врачу РФ, главному внештатному нейрохирургу Минздрава. Его Филатов и считает своим учителем.

Мы видели множество самых разных случаев — нигде такой школы не было, как в неотложке. Я благодарен за это судьбе

Как и большинство студентов-медиков, со второго курса юноша работал санитаром в городской больнице №6 на Ершова.

— Наверное, всегда буду помнить день, когда устроился на первую работу. Было начало марта, очень теплый день, звенела капель, солнце было! И я пришел в отдел кадров. А мне сказали, что вакансий нет. Я развернулся было и пошел восвояси, но на пороге меня остановили: «Хотя постойте! Загляните-ка в приемное отделение». Я заглянул. И 5 лет потом там проработал.

Студентам, будущим медикам, в неотложке скучать не приходилось. Им там давали и уколы делать, и кардиограмму снимать, и раны шить — в общем, приходилось не только шваброй махать, но и в профессию вживаться. Тем более, что как только стало возможно, Владимира перевели в медбратья. В те времена шестая горбольница была неотложной по неврологии — а это значит, и пациенты с инсультами, и с эпилепсией… А по пятницам «шестерка» дежурила по хирургии, со всеми вытекающими последствиями. И сегодня доктор говорит:

— Это была великолепная школа! Мы сразу погрузились в интенсивную работу. И именно там нас научили быстро реагировать, принимать решения. Мы видели множество самых разных случаев — нигде такой школы не было, как в неотложке. Я благодарен за это судьбе.

Скорая помощь как школа жизни

А потом была еще более серьезная школа жизни — пока Филатов учился в интернатуре и ординатуре по нейрохирургии в РКБ, он работал еще и врачом на скорой помощи. Дежурил ночами и по выходным. Сегодня доктор вспоминает эту работу с огромной теплотой — говорит, что обязан ей очень многим в своем становлении как профессионала. И главное — все та же молниеносность в принятии решений, и умение брать на себя колоссальную ответственность. Были и рутинные вызовы, когда знаешь, что делать, а была и «экзотика». Доктор рассказывает:

— Времена были лихие, конец девяностых. Так что и на огнестрел выезжали, бывало такое. Или, например, передозировка наркотиков. Пациент бьется в судорогах, тебе нужно как-то умудриться попасть ему в вену и ввести антидот. Вводишь. А он, который только что умирал, вдруг вскакивает, кроет тебя трехэтажной «благодарностью» — и очень прытко пытается от тебя убежать. Дежурили на разных мероприятиях — и травмы, например, с гонок привозили… Зимой выезжали в Речной порт, на закрытые, стоявшие на приколе теплоходы. В них бездомные жили. Как-то приехали туда на вызов, там у женщины температура под сорок, явно, что у нее перитонит, а ее же вытащить оттуда надо, они же туда не через парадный вход залезали. И вот карабкались мы по сходням, выносили ее оттуда… Были и страшные ДТП, конечно. Когда нам оставалось только зафиксировать смерть…

Сейчас нейрохирургу работать проще: даже в районных клиниках стоят аппараты КТ и МРТ. А тогда бывало всякое: вот, например, привезли ребенка без сознания в больницу. Что с ним — непонятно

Владимир Сергеевич показывает: в мессенджере есть чат сотрудников той самой скорой помощи. Команда тогда, в конце 90-х, состояла в основном из молодежи — и доктора, и фельдшеры, и водители, все они до сих пор друг с другом на связи. Он рассказывает:

— Там было все очень правильно. Очень. И ты всегда знал, что с тобой товарищи. Заведующий опекал нас как своих детей, всегда помогал. Наверное, вот эта школа и помогла мне добиться всего, чего я пока смог достичь.

«Очень приятно, когда пациенты помнят тебя долгие годы»

Когда Владимир заканчивал интернатуру и ординатуру, возникла необходимость в нейрохирургах в ДРКБ. Поэтому молодой доктор сразу же начал работать в детской сети, о чем ни разу не пожалел. Он говорит: разница между детской и взрослой нейрохирургией колоссальная, патологии у детей другие — здесь много водянок, в том числе врожденных. Бывают осложнения от менингита. Есть своя специфика. Работать доктор начал в августе 2000 года, а в январе его направили на двухмесячную стажировку в клинику Бурденко — головную клинику страны, специализироваться на детской нейрохирургии. И наставничество внутри отделения тоже было поставлено на очень серьезном уровне.

— Сейчас нейрохирургу работать проще: даже в районных клиниках стоят аппараты КТ и МРТ. А тогда бывало всякое: вот, например, привезли ребенка без сознания в больницу. Что с ним — непонятно: то ли была травма, то ли нет ее. Он в коме. И ты его за 400 км не повезешь, а вдруг у него гематома внутримозговая. И на все эти случаи мы выезжали сами. Везли с собой сумку с инструментами (для трепанации нужен специфический инструмент, который не всегда есть в районной больнице), аппарат ЭХО, чтобы быстро поставить диагноз…

И доктора были совсем молодые, они выезжали и делали свое дело совершенно самостоятельно. И спасали, спасали, спасали детские жизни…

Владимир Сергеевич помнит случай, произошедший в одном из районов республики: семья ездила в Казань, в цирк. Вернулись домой, пятилетний сынишка выбежал из машины, начал обегать ее сзади — и его буквально снес автомобиль, летевший мимо. У ребенка была тяжелейшая черепно-мозговая травма, и помимо этого, вся кожа со лба была практически снята.

— Я ему на месте сделал двустороннюю трепанацию черепа — он был в запредельной коме, практически умирал. И диагностики там не провести было. Все, что я мог сделать, — освободить место для мозга, чтобы дать ему пространство, для этого и была нужна трепанация. Он выжил, мы его забрали потом к себе, долго реабилитировали. И кроме прочего, у него был огромный дефект кожи на лбу — все это зарастало очень плохо и некрасиво. И мы тогда в ДРКБ впервые применили кожные эспандеры: с двух сторон вшили специальные медицинские мешочки, в которые постепенно вводилась жидкость, кожа постепенно растягивалась. И так у него сформировалась на голове шапка из кожи, и мы ее поставили на место уродливого хрящевого шрама на лбу. Получилось красиво, остался только едва заметный рубец, — вспоминает доктор.

Случаев было много — и страшных, и тех, которые хочется вспоминать до сих пор. И очень ценит Владимир Сергеевич, когда родители его пациентов через многие годы после операции пишут ему, поздравляют с праздниками, интересуются, как дела… А встречать пациентов, которым удалось помочь, — это отдельное удовольствие. Доктор говорит, что те даже своих детей приводят порой — просто показать: вот, дескать, и это все благодаря вам.

«Я всегда называл себя полевым игроком»

С 2014 года Филатов работал заместителем главного врача ДРКБ по хирургии. С тех пор оперировать приходилось меньше, ведь под его руку перешли все хирургические отделения ДРКБ, а их больше десятка.

— Очень много времени и усилий сейчас занимает борьба за качество оказания медицинских услуг. Процессное управление, организация, системы качества… Раньше этого всего не было. Но времена меняются — должны меняться и мы. И проектов было множество (взять хотя бы новый корпус онкологического стационара, который сейчас открывается), и хирургическую службу ДРКБ мы меняли и объединяли… Надо было выбирать — либо ты не выходишь из операционных, либо ты становишься хорошим замом по хирургии. Совмещать это все проблематично…

Но, кстати сказать, Владимир Сергеевич до сих пор работает нейрохирургом в ДРКБ — на четверть ставки. Говорит, что отказываться от нейрохирургии пока не готов, поэтому проводит высокотехнологичные операции и несколько раз в месяц дежурит в приемном отделении. Для доктора это очень важно, он не стремится сидеть безвылазно в своем новом кабинете главврача Первой детской.

А вот на вопрос, легко ли это — быть руководителем, задумывается:

— Не знаю. Вот как вы думаете, кем проще руководить — коллективом из своих заместителей (имеется в виду работа главврача, — прим. ред.) или большим коллективом из заведующих отделениями и хирургов ДРКБ? Не скажу. Я всегда называл себя полевым игроком, никогда не было такого, чтобы я сидел у себя в кабинете и подписывал бумажки. Каждое утро у меня начиналось с обхода реанимационных отделений, мы всегда знали всех тяжелых пациентов, знали, где что-то нужно поправить, где чего нужно добиться, какие вопросы надо решить.

Владимир Сергеевич вспоминает: вставая на должность заместителя главврача, он старался сработаться с коллегами, найти с ними общий язык, понять каждого и найти подход. С благодарностью вспоминает своих главврачей: Рафаэля Шавалиева, который поставил его на должность, и Айрата Зиатдинова, который дал раскрыться управленческому потенциалу. Но шутит: не нужно умирать, чтобы услышать о себе хорошие слова — когда уходил из ДРКБ 4 месяца назад, наслушался хорошего на несколько лет вперед. Но признается: руководитель он критичный и требовательный, где-то и прикрикнуть может. Зато не злопамятный: «лучше все сразу выскажу и пойдем дальше работать, чем годами буду злобу копить».

«Белые цветы»: два диплома, две судьбы

На стене в кабинете Филатова висят многочисленные дипломы и сертификаты. В их числе — два диплома республиканской премии «Ак Чэчэклер» в номинации «Уникальный случай». Мы просим рассказать о них.

Доктор рассказывает: первый случай — это операция, которую в 2008 году провели крошечной грудной девочке, у которой была большая полушарная опухоль мозга. Оперировал Владимир Станиславович Иванов, а Филатов ассистировал. Операция была тяжелая, ребенку пришлось сделать заменное переливание крови, заменить несколько объемов. И девочку спасли — в семь лет, вместе со всеми сверстниками, она пошла в школу. Диплом врачам вручали в 2015 году, и спасенная пациентка даже приезжала на его вручение — стояла на сцене и улыбалась, маленькая, веселая и абсолютно здоровая. «Слава богу, опухоль оказалась доброкачественная», — говорит доктор.

А второй случай прогремел на всю республику буквально несколько лет назад: девушка-подросток в Набережных Челнах упала с большой высоты. У нее было больше 20 переломов, по факту, ее скелет врачи-травматологи в ДРКБ собирали заново. Одну ногу пришлось ампутировать. Филатов в то время уже был замом по хирургии, и именно на его плечи легла ответственность собрать команду, провести серию тяжелых консилиумов и решить, как восстанавливать девочку. Он был руководителем мультидисциплинарной группы, которая спасала этого ребенка.

Перед операцией ты просто обязан донести до родителей, что ты спасаешь жизнь их ребенку. Порой приходится разговаривать жестко, но правдиво: если этого не сделать — малыш погибнет

— И она выжила, восстановили ее. У нее все нормально, если не считать ампутированной по колено ноги. И она уже родила ребенка, здорового малыша. Задорная такая девчонка, боевая. Звонит мне периодически: «Ну чё, как у вас дела?». Мы ее не оставляем, присматриваем за ней. Перед самой пандемией мы при помощи наших хороших друзей, фонда «Линия жизни» поменяли ей протез на современный, легкий, функциональный, чтобы она могла двигать стопой. Она к нам в любой момент может обратиться. И конечно, мы рады, что смогли ее спасти. Ведь пришлось принимать очень сложные решения…

Как разговаривать с родителями, чтоб никто не обиделся

Конечно, нейрохирургу, а потом и человеку, отвечающему за всю хирургическую часть крупной клиники, приходится очень часто проводить тяжелые разговоры с родителями. Этому учат в институте, но по-настоящему прочувствовать на себе это приходится уже потом, на практике.

— Перед операцией ты просто обязан донести до родителей, что ты спасаешь жизнь их ребенку. Порой приходится разговаривать жестко, но правдиво: если этого не сделать — малыш погибнет. И, конечно, мы не можем давать никаких гарантий, особенно в тяжелых случаях. Особенно тяжело говорить о том, что мы сделали все, что могли, но дальше уже бессильны. Так что это все — и нам тяжело тоже, мы же не железные. Порой и по часу сидим с мамой и папой, и всех родственников успокаиваем. А ведь они порой и агрессивные бывают — но нужно разрулить ситуацию всегда. И когда ты видишь положительный результат — это большая радость для всех. И для них, и для нас.

Разумеется, после перехода в замы по хирургии поток родителей в кабинет Филатова существенно подрос. Он говорил с большинством мам и пап, в том числе самых тяжелых пациентов: объяснял, увещевал, рассказывал, успокаивал, дарил надежду.

— Разумеется, есть родители, которые приходят пожаловаться. И во многих случаях они правы — ведь дыма без огня не бывает. И я обязан был отреагировать и задуматься: а все ли у нас в порядке? Очень много, конечно, и тех родителей, которые в принципе всем недовольны: они у нас отнимают много сил и времени, но мы должны уметь разговаривать с каждым. И в идеале — если он к тебе поругаться пришел, а уходит в итоге со словами «Спасибо, доктор» и руку тебе жмет. Мы стараемся работать так.

Да, врач может спросить у родителей: как так получилось, что у вас ребенок в два часа ночи на самокате катается, а не спит в кроватке? Это называется профилактическая беседа. Но первое, что должен сделать врач — посмотреть пациента

В ответ на вопрос о том, как быть с «медицинскими услугами», Владимир Сергеевич пожимает плечами: времена меняются, меняется общество — и вслед за этим должны меняться врачи. Говорит, что пациенты-грубияны (или их родители) появляются не так часто, просто их сильнее всего запоминаешь, они проносятся мимо врача своеобразной яркой кометой. А врач должен уметь услышать пациента, увидеть беспокойство его родителей и уделить хотя бы несколько минут на разговор с глазу на глаз.

— Какой бы ты ни был золотой врач, если ты не общаешься с пациентом и его родителями — они воспримут тебя негативно. Да и действительно бывает, что доктор не очень корректно себя ведет, все мы живые люди. Помню, сам когда только начинал дежурить — первые лет пять очень раздражало, когда привозят тебе ребенка в два часа ночи — а у него просто синяк, ничего особенного. Хотелось высказать родителям все сразу, и не скрою — порой и высказывал. Но потом у меня что-то щелкнуло в голове: «Так нельзя. Ты дежуришь, ты здесь находишься именно для таких случаев. Твоя задача — посмотреть ребенка. И дай бог, с ним все хорошо, это же лучше, чем если бы у него была травма». И именно так надо работать. Да, врач может спросить у родителей: как так получилось, что у вас ребенок в два часа ночи на самокате катается, а не спит в кроватке? Это называется профилактическая беседа. Но первое, что должен сделать врач — посмотреть пациента. А никак не затевать конфликт. В конце концов, может быть, и лучше, если родители перепугались и привезли ребенка в больницу просто так, чем если бы они проворонили серьезную травму.

Доктор говорит: когда человек оказывается в больнице — это для него большой стресс, особенно если он привозит ребенка. И для него 20 минут кажутся двумя часами, простой вопрос врача кажется резкостью.

— Но мы как встречающая сторона, как более мудрая сторона, не находящаяся в стрессе, которую учили всему этому — мы должны уметь с этим работать и относиться к пациентам с сочувствием.

Так что уважать нужно всем, всех и всегда — и тогда конфликтов не будет, заключает врач.

«Может быть, это прозвучит грубо, но детские травмы — в основном это недосмотр родителей»

Большой опыт работы и на скорой помощи, и в детской хирургии позволяет Владимиру Сергеевичу говорить:

— Может быть, это прозвучит грубо, но детские травмы — в основном это недосмотр родителей. Очень много травм — это примета сегодняшнего дня: развитие технологий играет с нами злую шутку. Сколько к нам привозили малышей, которые попали в беду, пока родители были увлечены в своих гаджетах! А самокаты? Я не берусь утверждать о том, что это социальная проблема, но когда к нам в день по несколько травмированных детей привозить стали — может быть, об этом пора задуматься?

Филатов рассказывает: если раньше в приемное отделение обращались примерно по 30 маленьких пациентов в сутки, то в последние годы 50 — 60. Он рассуждает, что, возможно, виноват родительский инфантилизм: мамочка, чуть что, тащит ребенка в больницу, даже с обычной шишкой. Но с другой стороны, угрожающе растет количество травм по недосмотру.

— Надо смотреть статистику и принимать меры. Помните, в одно время был в республике бич травматологов — падения детей с высоты вместе с москитными сетками? Мы добились контроля этого вопроса, теперь на окна родители ставят ограничители так, чтобы дети не могли выпасть. Потом мы пережили «эпидемию» с руферами и зацеперами — тут уже более взрослые дети, и это была настоящая социальная проблема. Но и теперь продолжается травматизм. Мы в сотый и двухсотый раз напоминаем: родители, следите за своими детьми! Воспитывайте их так, чтобы они дорожили жизнью, а не бравировали ею. А если ребенку меньше трех лет, он должен круглосуточно находиться рядом с вами, на расстоянии вытянутой руки. Приносят ко мне на прием месячного ребенка, кладут его на пеленальный столик и отходят от него. Я говорю: не отходите! А родители отвечают: «Да он еще шевелиться толком не может». Так вот, вы не представляете себе, что может сделать месячный ребенок. Они падают только так — с диванов, с кроватей, с пеленальных столиков. Послушайте меня как врача: самая частая бытовая травма — когда дети падают с кровати и ломают себе руки, ноги и кости черепа. У них центр тяжести смещен, он летит вниз головой, косточка тонкая, перелом. И если возникает внутричерепная гематома — это требует нейрохирургического вмешательства...

Медицинский туризм, поднаркозная стоматология и другие достижения

Рассказывая про свою работу как управленца в ДРКБ, Владимир Сергеевич говорит, что гордится своими достижениями. В их числе он упоминает то, что в больнице смогли сделать проект поднаркозной стоматологии. Теперь в ДРКБ могут лечить множественный кариес детям, которых раньше невозможно было посадить в стоматологическое кресло — например, страдающим ДЦП или эпилепсией. С другой стороны, сильный кариес порой бывает сложно вылечить и здоровым детям. Так что, по крайней мере, социальную напряженность в республике по этому вопросу снять удалось.

Продолжая нейрохирургическую практику, Владимир Сергеевич привез в республику новую технологию имплантации стимулятора блуждающего нерва — она применяется, когда пациент страдает эпилепсией, но не реагирует на медикаментозное лечение. Это очень дорогое лечение, сложная высокотехнологичная операция, и доселе квот на нее в республике не было. А теперь — есть, и доктора могут помочь в случаях, когда с эпилептическими приступами не справляются никакие лекарства. Нейростимулятор с некоторых пор вживляется и маленьким пациентам с ДЦП — чтобы снять спастику ног. И такие операции доктор делает сегодня сам.

Как главный внештатный специалист-детский хирург Минздрава Татарстана, он курирует хирургическую работу в межмуниципальных медицинских центрах Татарстана: в Челнах, Лениногорске. Гордится тем, что вот-вот в Альметьевске открывается трехэтажный детский хирургический корпус, полностью оснащенный оборудованием и, что немаловажно, укомплектованный медицинскими кадрами. А недавно на федеральном уровне работу детской хирургической службы Татарстана оценили как одну из лучших среди всех 85 регионов страны.

И еще один интересный и важный проект вспоминает наш герой: медицинский туризм. Его начали развивать по инициативе заместителя главврача по развитию ДРКБ Аллы Гумеровой Делегации хирургов из ДРКБ с 2019 по 2020 год успели съездить в Таджикистан, Узбекистан, Азербайджан, Казахстан — обменяться опытом и показать возможности нашей клиники. Там наши доктора проводили не только круглые столы и презентации, но и полноценные операции — и уже был готов сформироваться устойчивый ручеек пациентов из этих стран, как вдруг грянул ковид.

— Видимо, теперь эти связи придется налаживать заново, — констатирует Филатов.

Вообще, в организаторской работе Владимир Сергеевич видит много интересного и хорошего. И в первую очередь — когда что-то получается. Когда изменения, которые он вводит, начинают работать.

— Не бывает так, что ты стратегию за 2 часа написал — и все начинает меняться. Нет. Надо, чтобы люди привыкли, чтобы они поняли, для чего это, надо сделать так, чтобы все встало на рельсы. Но когда ты видишь, что это облегчило работу, что добились какого-то оборудования от благотворителя, когда видишь результат — это очень важно. И даже собственные сотрудники тебе не всегда спасибо скажут — но вот у них появляется новое крутое оборудование, на котором они могут делать самые передовые операции, а я этому очень рад. Это такая вот моя маленькая организаторская радость. Мы же все работаем для того, чтобы детей спасать…

А на вопрос, что доктор больше всего не любит — он пожимает плечами и улыбается:

— Не люблю не высыпаться. Но уже научился вовремя вставать.

На новом месте

В детской горбольнице №1 Филатов работает всего 4 месяца. С ДРКБ ее не сравнить: кажется, ремонт в последний раз делали при царе Горохе — впечатление, на первый взгляд, тягостное. А во дворе тревожно перемигиваются синими огоньками машины скорой помощи. 200-коечный стационар этой больницы сразу же по приходу эпидемии был переоборудован под провизорный госпиталь. Сюда везут всех детей, у которых есть подозрение на ковид и которым требуется госпитализация. По истечении времени подготовки анализа ПЦР «отрицательных» распределяют по другим больницам, «положительных» лечат здесь.

Здесь нет даже аппарата КТ — но Владимир Сергеевич говорит: во-первых, есть рентген, а во-вторых, налажены связи с ДРКБ, и пациентов из Первой привозят туда в определенные часы, на обследование. Тяжелые случаи тоже отправляются в ДРКБ, в тамошний ковидный госпиталь.

Обходя свое новое хозяйство, Филатов говорит, что поддержка благотворителей здесь, конечно, пригодилась бы. И она уже началась: например, из унылого желтого коридора заходишь в светлое и уютное помещение для отдыха персонала — его недавно отремонтировали и оборудовали на частные пожертвования. И хотелось бы, чтобы этот «луч света в темном царстве» был не последним. Новый главврач шутит: «Если у вас есть знакомые, которым некуда девать несколько миллионов — можете смело передать им мои контакты».

Отделения хирургии здесь тоже нет, но главврач рассказывает: планов, на самом деле — громадье. И планы эти заключаются в том, чтобы построить на базе Первой новую детскую городскую больницу, чтобы обеспечить Заречье полным спектром медицинских услуг для детей. С одной стороны, есть ДРКБ, но одно дело — ехать туда 10 минут, и совсем другое — 40 (например, из Соцгорода). Место уже определено, осталось только дождаться финансирования — и под это, говорит доктор, не лишним было бы войти в федеральную программу. Концепция новой клиники будет широкой: стационар с круглосуточным приемным отделением, где от обращения до постановки диагноза пройдет два-три часа. Откроют в новом стационаре и хирургию — хотя бы абдоминальную и травматологическую. Чтобы дети с самыми частыми патологиями — аппендицитами, например, — могли получить здесь полный цикл медицинской помощи. При этом главврач хочет сохранить многопрофильность клиники.

Но это все мечты и планы. А сейчас больница, требующая вливаний и реконструкции, никак не может открыться снова — работает как провизорный госпиталь, и конца-краю этому пока нет. Кстати, в клинике у Филатова прививку от COVID-19 сделали 60% сотрудников, и пример своему коллективу доктор показал лично — несмотря на то, что в ноябре переболел коронавирусом.

— А как я могу агитировать людей на то, на что сам не согласился? Мы же понимаем, что коллективный иммунитет надо формировать, другого пути нет. Мы сейчас уже все прекрасно понимаем, как это все серьезно. А тех, кто говорит, что это не страшнее гриппа, хочу спросить: у вас от гриппа родственники умирали? У меня — нет. А от ковида — умирали.

Коллекция часов и любовь к рулю

Мы разговариваем с Владимиром Сергеевичем в его день рождения: ему исполнилось 47. Улыбчивый и приветливый, он то и дело просит прощения: ему звонят с поздравлениями, ответить невежливо. Вот родители пациентов, вот коллеги из ДРКБ, вот однокашники — кажется, за 2 часа охвачены все группы общения. Семья поздравила доктора еще утром.

С женой доктор познакомился 23 года назад — студенты отдыхали вместе в санатории, завязался курортный роман. И длится он до сих пор — через 3 года молодые люди поженились, а потом пошли дети. Их двое: дочка заканчивает первый курс факультета международных отношений в университете, восьмилетний сын — как и положено, учится в школе и хочет стать «военным врачом». Просто дедушка-военный и папа-врач сложили в голове у мальчика вполне понятный образ будущей профессии — все вместе.

— Конечно, я еще посмотрю, как он будет расти, куда будет тянуться. Разумеется, никто его насильно не будет отдавать в медики или военные. Я не сторонник навязывания ребенку какого-то пути, все должно быть естественно и органично, — говорит Владимир Сергеевич.

Признается: очень любит проводить время с детьми и семьей, но все-таки основной груз ответственности за семейное гнездо лежит на жене — пока глава семейства лечит чужих детей, она растит своих. А еще преподает психологию в одном из казанских вузов. Каждый отпуск доктор проводит с семьей: раньше очень любили ездить в Египет, теперь, после закрытия страны, выбирают другие направления. Например, прошлым летом ездили в Крым на собственной машине.

— Я, конечно, очень люблю ездить за рулем, это моя страсть. Но те двое с половиной суток по дороге в Крым даже для меня стали испытанием, — улыбается доктор. Они собрали все пробки, добирались на полсуток больше, чем ожидали — зато были вознаграждены изумительным видом с Керченского моста: яркой «бахромой звезд», появившейся на черном южном небе.

Не могу выработать профессионального цинизма, столько лет работаю — а иногда все равно как пробьет… Конечно, надо работать, наша работа — им помочь. А если детей не любить — то как в детстве-то работать?...

И еще одна страсть Владимира Сергеевича (кроме семьи, хирургии и руля) — часы. Он рассказывает, что собрал все старые часы по всем своим родственникам, отцовские и дедовские. Купил для всех красивые коробочки, все привел в порядок (пришлось найти для этого хорошего мастера-часовщика), и периодически надевает каждые — «чтобы не скучно было им стоять». Показывает свежий подарок на день рождения: лучший друг тоже подарил часы, зная о хобби именинника. В его коллекции около трех десятков экземпляров, и вот добавился еще один.

Так получилось, что всю жизнь Филатов занимается чужими детьми, порой не находя времени на то, чтобы побыть со своими. Он говорит: а как иначе?

— Я люблю детей. Все они разные. И даже если капризничают и плохо себя ведут — они же боятся. Они в стрессе. А если дети невоспитанные — так это не к ним вопросы, а к их родителям. И мне, конечно, их очень жалко, когда вижу, как они болеют. Не могу выработать профессионального цинизма, столько лет работаю — а иногда все равно как пробьет… Конечно, надо работать, наша работа — им помочь. А если детей не любить — то как в детстве-то работать?...