Леонид Барышев: «Масло в России кончится в мае»

«В 2020 году мы реализовали не все, что планировали»

— Леонид Анатольевич, с какими итогами АО «Эссен Продакшн АГ» заканчивает 2020 год?

— Удивительно, но в такой тяжелый год мы приросли. Для нас было неким шоком, что в пандемический год мы идем с 12%-ным ростом в физическом выражении. Это один из парадоксов ковидной ситуации. Наверное, он был заложен и предыдущими годами инвестиций, и надеемся, что он продолжится, потому что в 2020 году мы реализовали не все, что планировали.

Мы надеялись, что прирост будет за счет кондитерского производства, но получилось, что по объективным причинам оно приросло всего на 8%. Основной прирост получился по нашим стандартным продуктам — по соусам.

— Но ведь были и сложности? С какими сложностями столкнулись ваши предприятия?

— Этот год принес много вызовов. Во-первых, неожиданно резко увеличился план. Потребление внутри домохозяйств выросло, а за пределами дома стало практически нулевым. Розничные магазины увеличивали закупки, особенно в период локдауна. И во-вторых, одновременно, чтобы увеличить отгрузку, нам приходилось решать проблему недостатка людей на рабочих местах. На больничном много было сотрудников.

Нам приходилось заниматься оптимизацией бизнес-процессов, чтобы справляться меньшим количеством людей и выполнить резко выросшие планы.

— А почему не удалось выполнить планы на кондитерском производстве? Как-то сказывались закрытые границы?

— Мы пострадали от того, что новое оборудование из Германии к нам прийти успело, но наладчики не смогли приехать. Мы планировали в 2020 году запустить третью очередь кондитерского производства, а запустить удалось в итоге только одну линию, месяц назад. Оборудование, которое приехало в начале года, простояло в ящиках до октября. Просто никто не смог приехать и его установить. Сначала было закрыто авиасообщение, потом начались проблемы с визами, с получением справок. Было так: люди приезжают, 2 недели сидят на карантине, потом неделю стоят, монтируют, а потом у них заканчивается виза — и они едут домой. Это был ужас без конца. Мы надеялись, что после Нового года все стабилизируется, но видим, как мир начинает накрывать третья волна. Есть опасения, что придется еще раз пересмотреть планы по вводу оборудования на кондитерском производстве именно по причине отсутствия наладчиков.

Нам приходилось заниматься оптимизацией бизнес-процессов, чтобы справляться меньшим количеством людей и выполнить резко выросшие планы

«Хочу сообщить, что я теперь не майонезный король»

— Ассортимент вашей продукции растет. Сейчас вы делаете фитомармелад, экструзионные цельнозерновые снеки. Это все дань тренду на здоровый образ жизни? И если это так, то не было ли у вас мыслей начать производить продукцию без сахара?

— Действительно, сегодня много говорят о том, что растет потребление продуктов здорового питания. И мы разрабатываем такие продукты. Мы уже лет пять торгуем кетчупом, единственным в стране, который получил одобрение Всероссийской диабетической ассоциации и рекомендуется диабетикам. Прошли все клинические испытания, получили сертификаты. Есть у нас и майонез, который одобрен этой ассоциацией. Были разработки в этом направлении и по фитомармеладам.

Но с пандемией часть разработок мы поставили на паузу. Когда случился локдаун, полки в магазинах стали пустеть. И мне мерчандайзеры с полей прислали фотографии: пустой магазин, единственная нетронутая полка в нем — полка здорового питания. Это было единственное, что было не нужно людям в пандемию, понимаете? Наверное, это не самый главный страх людей — съесть лишних калорий. Они пытались обеспечить стол теми продуктами, которые привыкли видеть. Проведя переговоры с сетями, мы поняли, что для них это неактуально.

Более того, сети в начале пандемии сказали, что в течение полугода вообще никаких новинок в ассортимент вводить не будут. Были надежды на то, что в августе это закончится, но пока это продолжается. Продукты первой необходимости продолжают быть в приоритете и у сетей, и у самих покупателей. Может быть, в 2021 году, после вакцинации, все вспомнят о здоровом питании, и к этой полке снова начнут люди подходить. Вот тогда мы и снимем паузу с этих разработок.

— Вас называют «майонезным королем». Но вы не далее как в прошлом году озвучивали свои амбиции стать, фактически, королем шоколадным и войти в топ-5 российских производителей кондитерских продуктов. Сейчас план этого «смещения короны», как мы понимаем, приостановлен?

— Вот как Путин на недавней пресс-конференции сообщил, что Россия больше не бензоколонка, так и я хочу сообщить, что я теперь не майонезный король. Сейчас сложно называть «Эссен продакшн» компанией, которая производит в основном майонез. Потому что больше половины объема мы производим на других продуктах. У нас зонтичный бренд.

Конечно, большие надежды возлагаются на кондитерское производство. В его третью очередь мы вложили рекордное количество инвестиций — более 3 млрд. Из-за пандемии пришлось отложить ее запуск, как я уже сказал.

С одной стороны, мы выиграли в том, что закупили оборудование по старому курсу. С другой стороны, в этом году мы не смогли произвести ни одного килограмма продукции на нем. Так что пока мои амбиции шоколадного короля немного откладываются.

— А что это будет за продукт?

— Секретов раскрывать не буду, в конце января будет его презентация. До тех пор хотелось бы сохранить интригу.

Вот как Путин на недавней пресс-конференции сообщил, что Россия больше не бензоколонка, так и я хочу сообщить, что я теперь не майонезный король

«Если Россия любит много сахара, то Китай любит много молока»

— Вы наращиваете объем экспорта. Как это удается делать в сложившихся условиях?

— Сегодня к экспорту наблюдается большой интерес и у правительства, и у банков. Есть дотационные программы, по которым при покупке оборудования для производства экспортной продукции дается пониженная ставка. Мы по этому поводу вели много консультаций с Минсельхозом. К сожалению, в этом году новых контрактов мы не подписывали, не смогли протестировать этот способ мотивации. Но тем не менее наш экспорт вырос за счет кондитерского производства — лидировать в нашей структуре экспорта продолжает Китай.

В этом году мы работали ровно по тем же продуктам, что и в прошлом году, просто они заказали их чуть больше. На следующий год хотим ввести на их рынок несколько новинок.

— В Китай идут те же продукты, что и на российский рынок? Или приходится модифицировать линии специально под экспортное производство?

— Российский потребитель от китайского отличается по предпочтениям. Поэтому — да, продукты для их рынка делаются на других линиях. Они действительно отличаются от тех, которые мы бы закупили под российский рынок. Если Россия любит много сахара, то Китай любит много молока. И даже карамельная линия под Китай идет такая, на которой невозможно сделать тот продукт, к которому привык российский потребитель. Часть продукции — например шоколадная — хорошо приживается в Китае, а нешоколадные продукты они едят произведенные в Японии и Корее.

Мы сейчас изучаем этот рынок и видим, что кое-какие изменения в рецептуре нужно делать, и это влечет изменения и в технологии.

— Насколько серьезно надо изменять линии под экспортное производство?

— Понимаете, кондитерское производство — это такая интересная штука, что вот ты делаешь линию за 10 млн евро — и на ней будешь производить всего одну конфетку и ничего другого. В то время как майонез на одной линии ты можешь сделать легким, оливковым, лимонным, перепелиным. А конфета — мы описываем немцам, какая она должна быть, и они делают под эту технологию производственную линию. Поэтому под китайцев мы действительно рассматриваем отдельные продуктовые линии.

— Насколько сложно продавать им новый продукт?

— Мы постоянно придумываем, изобретаем, тестируем продукты, в том числе и под их рынок. К сожалению, из-за пандемии мы сейчас не можем участвовать в некоторых выставках, которые запланировали. Мы пытались онлайн это сделать, отправляли наши образцы, но живое общение — лучшее, что можно в маркетинге использовать. Поэтому мы ждем, когда закончится локдаун. Под Китай мы сделали четыре новых вкуса, этикетку разработали. Там другая система сертификации, другая процедура ввода в сети. Все очень отличается от России. Поэтому работа с Китаем требует высокой компетенции. Нельзя просто так взять и завоевать их рынок. Я даже думаю, что это невозможно. В лучшем случае мы займем полпроцента их рынка — и это будет для нас мегаобъем. Поэтому мы работаем точечно, находя своего потребителя, с нишевыми продуктами.

— А кроме Китая, куда вы еще экспортируете?

— Традиционно мы работаем со всеми странами, где есть русские диаспоры. Мы есть во всех русских магазинах, в США, Германии, Израиле, ближнем зарубежье. Делаем поставки во Вьетнам.

Интересно выглядят поставки кондитерской продукции в Ирак, Иран. Мы протестировали и выяснили, что там хорошо приживается шоколадный ассортимент. Но есть проблемы с логистикой и с переводами платежей — они ведь под санкциями. Но тем не менее мы видим, что есть сегменты, в которых мы можем развиваться на экспорт.

Мы постоянно придумываем, изобретаем, тестируем продукты, в том числе и под их рынок. К сожалению, из-за пандемии мы сейчас не можем участвовать в некоторых выставках, которые запланировали. Мы пытались онлайн это сделать, отправляли наши образцы, но живое общение — лучшее, что можно в маркетинге использовать

«Масло в стране кончится в мае»

— Как вы оцениваете усилия правительства по сдерживанию цен на продукты питания из категории первой необходимости — в частности на подсолнечное масло?

— Я считаю, что любое вмешательство в рыночные отношения сказывается негативно. Если правительство было озабочено ценами — то надо было отслеживать их в самом начале, еще когда масло начало стоить 60 рублей, а не доводить до 105. И регулировать это можно было бы не административными, а экономическими способами.

Как, например, делают турки: они обнулили свои пошлины на ввоз подсолнечника. И сразу было видно, что если они обнулили — так мы должны были пошлины на вывоз поднять ровно на столько же, чтобы у нас весь подсолнечник не уплыл! А мы ждали, когда Минсельхоз отрапортует о рекордной выручке по экспорту.

У нас ведь Владимир Владимирович поставил еще задачу удвоения экспорта. А как его удвоить? Или продавать то же самое количество в два раза дороже, или продавать по той же цене вдвое больше. Вот и выходит: количество мы дать не можем. А в два раза дороже — вполне можем, потому что выросли мировые цены. И прекрасно, мы отрапортовали, что в третьем квартале экспорт отличный. А в четвертом вдруг задумались: а хватит ли масла всей стране?

— А хватит?

— Сегодня мы можем смело сказать: масла в стране не хватит, его же все вывезли. К лету оно закончится, и будет у производителя стоить не 105 рублей, а все 250. Негде будет купить семечку, ее всю продали, пока мы все боролись за экспортную выручку. Нефть же подешевела, надо было чем-то другим компенсировать. Вот и компенсировали пшеницей и подсолнечником. А теперь сидим и хотим на остатки сделать низкую цену. Получится как в той сказке про шапки — «семь шапок из этой шкурки сшить можно». Но они будут очень маленькие.

— А что делать?

— Недальновидность чиновников заключается в том, что все тенденции — они не происходят внезапно. Они зарождаются, развиваются и приводят к какому-то результату. Мы видим, что мировая цена на масличные культуры выросла в два раза. Значит, и масло дорожает. Это не из-за того, что скупердяи-производители увеличили цену — это мировая цена поднялась. И от этого никуда не денешься. От того, что мы у себя в России запретили торговать дороже 110 рублей, мировая цена не упадет. И, выходит, вместо того, чтоб продавать нашим российским гражданам по заведомо низкой цене, производитель будет лучше продавать в Турцию. Это же банальная экономика. Так что в первую очередь надо вводить пошлины на вывоз, а потом уже смотреть.

— И куда смотреть?

— Для этого существуют антимонопольные органы, которые проверяют наценку производителей. А здесь какое-то непонятное соглашение подписано между производителями и крупными сетями. Оно совсем не рыночное.

— На этой неделе Госдума приняла в третьем чтении закон, который позволяет кабмину искусственно сдерживать цены на некоторые позиции социально значимых продуктов.

— Я думаю, можно было им не сдерживать себя «некоторыми позициями», а просто дать кабмину возможность регулировать цены вообще на все. И в этом случае мы очень быстро придем к победе коммунизма. Закон принимали очень быстро, не было многоотраслевого обсуждения. Думаю, что на это просто не было времени. Но в норме к таким решениям нужно приходить, услышав мнение всех участников рынка.

Вот смотрите: заключено соглашение между производителями масла и розничными продавцами. Кто его подписал? «Пятерочка», «Магнит» и крупные производители.

А вот у нас на углу есть розничный магазин, скажем, ИП Тухватуллин. Он где будет брать масло? Он же у производителей напрямую не покупает — это прерогатива крупных сетей. Он работает через дистрибьютера. И вот этого дистрибьютера в цепочке подписавших соглашение — нет! И значит, ИП Тухватуллину просто негде будет взять это масло на реализацию. За ближайшие 5 месяцев ни масла, ни сахара Тухватуллин не получит. А значит, куда пойдут граждане за маслом и сахаром? Правильно, в «Пятерочку» и «Магнит». И поэтому-то крупные сети и подписали это соглашение — это в очередной раз сильно укрепляет их позиции по отношению к остальным участникам рынка. И через 5 месяцев мы увидим совершенно другой рыночный ландшафт.

От того, что мы у себя в России запретили торговать дороже 110 рублей, мировая цена не упадет. И выходит, вместо того, чтоб продавать нашим российским гражданам по заведомо низкой цене, производитель будет лучше продавать в Турцию

— То есть у нас опять выдавливается несетевая розница из расклада?

— Помните, когда Яровая предлагала закон о торговле? Те же самые крупные сети его первыми и подписали. Мы просто через 3 года не увидим никакой другой розницы. Этот закон работает на крупные сети. И сейчас делается то же самое. Потому что легко руководить страной, когда у тебя есть два представителя от торговли — условно, один от «Пятерочки», другой от «Магнита», и все. И можно Владимиру Владимировичу отрапортовать: «Мы сделали цену на масло 110 рублей».

А все остальные — ну кто их услышит-то, эти 150 тысяч торговых точек по всей стране с выручкой меньше 2 миллионов рублей? У них и пандемия, и выручка падает, а теперь им еще и сказали: «Ребята, у вас теперь масла и сахара не будет никогда». Потому что у них нет способа получить дешевле.

— А майонез подорожает?

— Конечно. Потому что масло, которое в начале года мы закупали по 45 рублей, теперь стоит 105. Нам же не дают по 95. Ведь производителю ограничили только взаимоотношения с розницей. А где он будет брать всю недополученную прибыль? С других контрагентов. И, кстати, не только масло для производителей, но и шрот он тоже поднимет в цене, чтоб компенсировать эту разницу.

А значит, совсем скоро в правительстве удивятся: «Ребят, а что-то у нас мясо подорожало. Что-то курица у нас стоит на 20 процентов дороже, чем была». Ну так а чего же вы хотели? Вы зажали пальцем вот тут — так оно моментально выскочит вон там. Люди, которые в Госдуме работают, видимо, в школе плохо проходили ту часть физики, где рассказывается про сообщающиеся сосуды. Не бывает, что в одном месте зажали, а в другом не вылезло. Если мировая цена растет — она растет. И невозможно законодательным образом этот рост остановить.

Здесь надо работать другими способами, в частности вводить экспортные пошлины, о чем говорит нам вся мировая практика.

Даже та же самая Турция постоянно играет этими пошлинами. Это нормальные рыночные условия. Но никто внутри Турции не говорит: «Давайте у нас подсолнечное масло будет стоить не дороже 1 лиры в магазине». Думаю, мы сейчас эту практику поизучаем, но в дальнейшем надо от нее отходить.

— К откату в советские времена мы можем вернуться? С талонной системой и прочими прелестями дефицита. Или на сети масла все-таки хватит?

— Думаю, масло в стране кончится в мае. И импортировать его нельзя, потому что у нас контрсанкции, и подсолнечное масло входит в ту строчку, которую нельзя импортировать. Его просто не будет. Так что будем ждать урожая 2021 года.

Люди, которые в Госдуме работают, видимо, в школе плохо проходили ту часть физики, где рассказывается про сообщающиеся сосуды. Не бывает, что в одном месте зажали, а в другом не вылезло. Если мировая цена растет — она растет. И невозможно законодательным образом этот рост остановить

«Мы не участвуем в государственной программе повышения производительности труда — мы сами за это платим»

— Вы постоянно акцентируете внимание на производительности труда и на необходимости ее повышения. Как вам удается наращивать этот показатель, ведь сейчас вы в своей отрасли лидируете по нему в России?

— Нам повезло. Остальные предприятия из «большой пятерки» российского рынка были трансформированы из советских производств, и часть подходов достались им по наследству. При таких условиях меняться сложно. А мы имели возможность с нуля создавать производство так, чтобы оно сразу отвечало тем принципам, которые мы закладывали. И, наверное, мы лидируем в нашей отрасли по производительности труда как раз из-за того, что у нас не было этого советского прошлого.

Во-вторых, команда создавалась из наших ровесников, и поэтому у нас нет тяжелого прошлого, когда старые советские инженеры и технологи, наученные по тем технологиям, гнули свою линию. Мы достаточно гибкие к новизне. Каждый год перестраиваем наши линии — то повернем их по фэн-шую, то обратно, чтобы найти оптимальный вариант. Смело к этому подходим. Наши штатные строители плачут от нас, потому что мы все время изобретаем способы, как чуть короче сделать трубу, или конвейер. В этом году опять несколько меняем подход к упаковке, подстраиваясь под требования сетей.

— На производительность труда обращается большое внимание на государственном уровне — есть даже тематический нацпроект. В республике работает бесплатная программа под эгидой Минпромторга, по которой на предприятиях вводят систему бережливого производства. Вы в эту программу не думали войти?

— Мы не участвуем в государственных программах — мы сами оплачиваем такую работу.

Если ты сам заплатил, ты пытаешься из этого выжать максимум. А если тебе что-то бесплатно досталось — ты этого не бережешь. И поэтому если придет специалист, которому ты заплатил сам, ты его будешь использовать все то время, пока он у тебя на предприятии находится. И выжать из его труда максимум.

— То есть вы нанимали стороннего специалиста для увеличения производительности труда?

— Да. Работа консультантов по бережливому производству была разбита на три части, хотя предлагался сразу полный пакет услуг. Мы хотели увидеть реальную отдачу от тех денег, которые вложили в проект. Поэтому в процесс внедрения бережливого производства мы ввели несколько перерывов, в которые мы понимали, приживается новация или не приживается.

Кстати, инициатива по внедрению этого производства исходила от среднего звена, а не от высшего руководства. И мы увидели, что образовались самостоятельные очаги, в которых люди загораются тем, чтобы что-то поменять в этом подходе. Потом дождались, когда это начало «заражать» все команды, все узлы. Увидели, что мы сдвинулись с места — и тогда начали проходить следующую ступень.

Так что не знаю, как это будет проходить с бесплатным специалистом, способен ли он под заказ делать такие паузы или добиваться полного включения всех участников процесса. Это такая кастомизированная задача. Мы считаем, что нам тогда повезло со специалистом, мы смогли сбить с него этот темп, когда он хотел быстро получить первый видимый результат и убежать. А мы ему сказали: первый видимый результат — это не результат. Мы хотим долгосрочный процесс, чтобы увидеть не какой-то проект, а именно процесс.

Мы имели возможность с нуля создавать производство так, чтобы оно сразу отвечало тем принципам, которые мы закладывали. И, наверное, мы лидируем в нашей отрасли по производительности труда как раз из-за того, что у нас не было этого советского прошлого

«Людям надо где-то жить. Но сейчас об этом никто не думает»

— Как вы решаете проблему кадров? Ведь не секрет, что в этом промышленном узле — в Елабуге и в Набережных Челнах — кадровый дефицит.

— Очень плохо мы ее решаем! К счастью, у нас минимальная текучка, и поэтому наше основное производство — соусное — опирается на тот кадровый резерв, который был заложен в начале пути. У нас уже второе поколение работает — приходят на предприятия дети наших первых работников. Так что на основном производстве штатное расписание закрыто полностью.

В то же время инвестиционная программа на кондитерском производстве в Челнах требует найма около 300 человек в год. И это большая проблема. Чтобы закрыть 300 вакансий, нужно перелопатить 1500 кандидатур. Только один из пяти встает на обучение. Я говорю об операторах: ведь мы должны поставить человека на линию, которая стоит несколько миллионов долларов. Поэтому прежде чем доверить ему этот аппарат, его надо 3—4 месяца учить, в это время он работает с наставником, с мастером.

Мы даже не можем запустить нужное количество смен на некоторых линиях, потому что не в состоянии скомпоновать бригаду. К тому же пандемия привела к тому, что не хватало наставников, и когда пришел высокий сезон, мы пришли к выводу, что не можем запустить дополнительные смены, потому что в них не хватает трех ключевых операторов.

— А как решаете эту проблему? Как-то же ее надо решать.

— Мы в Челнах сейчас сильно конкурируем с другими производствами. Открываются новые производства — мы, «Акульчев», китайский Haier, СЭЗ (свободная экономическая зона). И мы постоянно конкурируем за работников. Видим, что коллеги применяют разные хитрости — например, предлагают сотрудникам те же 50 тысяч, но оформиться они должны самозанятыми. А у нас зарплата белая, и мы платим 50 тысяч со всеми налогами. Естественно, борьба за работника превращается в то, что мы торгуемся — кто больше даст. Сейчас мы готовы предлагать тем, кто больше двух лет отработал, до 70 тысяч рублей. Потому что найти и обучить нового работника дороже, чем сохранить старого. Так что единственный выход — постепенно увеличивать фонд оплаты труда. И мы призываем наших коллег и партнеров не хитрить.

— Что мешает привозить в этот промышленный узел сотрудников из сопредельных регионов?

— Мы это практиковали — привозили вахтовым методом сотрудников из Удмуртии, они работали по неделе. Но, к сожалению, в этом году пандемия лишила нас возможности приглашать их. Поэтому мы ждем, когда наступит мирное время, и мы возобновим программу релокации населения. Очень трудно человека убедить переехать, потому что у нас отсутствует институция общежитий. Мы не в состоянии параллельно и инвестировать в оборудование, и строить жилье.

Пользуясь случаем, хотел бы заявить: надо полностью пересмотреть работу с ГЖФ. Потому что предприятия, которые платят ГЖФ, должны получать это жилье не для того, чтобы перепродавать его своим работникам, а для того, чтобы иметь возможность отдавать его им в аренду. Нужно, чтобы государство давало нам квоту на это арендное жилье, в котором наши работники имели бы право жить, скажем, 3 года, а потом уже определяться с ипотекой и переезжать окончательно.

Программа «Переезжай в Татарстан» должна сопровождаться обеспечением рабочим местом, стартовым жильем, и дальше должна быть социальная лестница, которую человек будет постепенно проходить. Не секрет, что в своем регионе мы сейчас даем самую высокую зарплату, к нам едут, но социальные вопросы еще не решены.

Инвестиционная программа на кондитерском производстве в Челнах требует найма около 300 человек в год. И это большая проблема. Чтобы закрыть 300 вакансий, нужно перелопатить 1500 кандидатур. Только один из пяти встает на обучение

— Кроме жилья, нужна ведь и социальная инфраструктура?

— Да, нужно переезжающего человека обеспечить всем необходимым. У него будет семья, поэтому понадобится сначала садик, потом школа. Я надеюсь, что потихоньку мы придем к планированию сопутствующих вещей, чтобы увеличивать численность населения в нашем узле. Я был недавно в Альметьевске и удивился тому, насколько грамотно они подошли к этому вопросу у себя в городе. Видимо, «Татнефть» заботится о том, чтобы воспитывать свой кадровый резерв, у них численность города прирастает за счет того, что люди приезжают туда работать. Город самодостаточен полностью. И мы ждем, что Елабуга, находясь рядом с СЭЗ, тоже получила стимул к такому развитию. Над этим нужно работать всем вместе: и СЭЗ должна подключиться, и правительство.

Нужно организовать новую точку роста в республике, и мы должны в первую очередь думать о кадрах. Ведь 32 млрд государство тратит на то, чтобы организовать вторую очередь СЭЗ! Наверное, часть из этих денег нужно потратить на инфраструктуру и проживание? Людям надо где-то жить. Но сейчас об этом никто не думает.

«ТЦ становится социальным центром, куда люди идут на других посмотреть, себя показать»

— В последнее время появляется много новостей о развитии вашего девелоперского направления. Строятся торговые центры в малых городах Татарстана и Башкирии. Почему именно сейчас так развивается эта сфера вашей деятельности?

— Мы уделяем этому направлению не такое же большое внимание, как соусному и кондитерскому производству. Но у нас недавно начал работать новый руководитель девелоперского направления, и ее активность сразу вылилась в реализацию новых проектов. Ее подход к инвестированию показал нам, что сегодня в малых городах Татарстана и Башкирии хорошо приживается такой формат. Загрузка в открывшемся недавно центре в Белебее — 95%, и такой же проект сейчас на стадии завершения в Туймазах. Мы наметили себе еще несколько объектов — например, Нурлат. Работаем именно в небольших городах, где есть еще эта ниша.

— В том и дело — ниша торговых центров еще востребована? Особенно сейчас, в пандемию, когда идет расцвет онлайн-торговли.

— Сегодня крупные девелоперы боятся заходить на рынок с такими проектами. Но в городах с небольшим населением — до 100 тысяч — все-таки есть эта ниша. Люди хотят куда-то выходить из дома. Когда моя жена из Санкт-Петербурга переехала в Елабугу, она удивленно у меня спросила: «Почему у вас люди, придя просто на рынок, так нарядно одеты?» А я ответил: «А куда им еще эту одежду надевать?»

В Елабуге, кроме как на рынок в выходные дни, больше некуда выйти. Поэтому ТЦ становится социальной точкой притяжения, куда люди идут на других посмотреть, себя показать.

В Туймазах в нашем торговом центре мы открываем пятизальный кинотеатр. Так что это не просто место, куда люди приходят за покупками — мы хотим, чтобы люди приходили туда за досугом. Кстати, женщина ведь отдыхает в том числе и во время шопинга (улыбается).

Поэтому мы считаем, что в малых городах, где недостаточно мест общего посещения, где недостаточно Дома техники и Дома культуры, должно быть еще и какое-то место, где сосредоточено несколько брендов, где есть место в парикмахерскую, в кино сходить. Думаю, это получит свой спрос.

В Туймазах в нашем торговом центре мы открываем пятизальный кинотеатр. Так что это не просто место, куда люди приходят за покупками — мы хотим, чтобы люди приходили туда за досугом. Кстати, женщина ведь отдыхает в том числе и во время шопинга

— Какие у вас основные планы на 2021 год?

— Все свои чаяния и надежды на 2020 год мы переносим на 2021-й. Есть у нас застоявшиеся новинки, по которым мы уже давно держим интригу, но никак не можем выпустить на рынок. Поэтому в первом квартале будет взрыв активности с их появлением. Надеемся, дозагрузим линии на кондитерском производстве, мы видим по ним очень хорошую динамику. И с точки зрения баланса между майонезом и не майонезом мы видим существенный переход в фазу немайонезных продаж — и в томатном, и в соусном направлении. Да и сама розница трансформируется, и новые ценовые ограничения, о которых мы с вами говорили сегодня, тоже будут триггером новых изменений формата.

— Но вы готовы к этим изменениям?

— А куда мы денемся? Придется адаптироваться к новым условиям. Ну и будем молиться на то, что здравый смысл у нас в правительстве восторжествует, и оно начнет прислушиваться и к производителям тоже.