Ринат Хусаинов: «Мои дети воспринимают инвалидов как обычных людей»

Я сложностей в принципе вообще не замечал

— Ринат, сейчас у слова «инвалид» много синонимов: люди с ограниченными возможностями, с ограничениями передвижения или по здоровью, мужественные люди или особенные люди. С каким из них вы себя соотносите?

— Я себя никогда не выделял среди остальных, потому что не существует того, что я бы не смог сделать. Я учился в обычной школе, потом в институте, работаю, никто даже и не подозревает, что у меня нет ноги. С другой стороны, у меня есть какие-то возможности в связи с тем, что у меня есть такая коленка электронная, она как-никак иногда дает о себе знать. И тогда я бы отнес себя к человеку с особыми возможностями.

Я до окончания школы жил в Бугульме, там сейчас живет моя сестра, много родственников в Казани и Альметьевске. Затем поехал в Москву поступать в вуз, учился в Московском государственном гуманитарном институте, закончил его и остался жить в столице, работаю программистом.

— Как произошла трагедия, в результате которой вы потеряли ногу?

— Мне было 2,5 года, когда я попал под поезд. Мы шли с бабушкой из детского сада, и все это произошло. Как это все было, я не помню, детская память и, видимо, шок все стерли из памяти. Не было и очевидцев случившегося. Как потом выяснилось, я каким-то образом оказался на железнодорожных путях, попал под поезд. Бабушка, пытаясь меня спасти, погибла. Так случилось, что долго ехала скорая помощь, по сути, травма была только в районе стопы, но в итоге пришлось ампутировать ногу выше колена. И с какого возраста я себя помню, я помню себя без ноги, поэтому и рос, и приспосабливался ко всему уже так.

Как это все было, я не помню, детская память и, видимо, шок все стерли из памяти. Не было и очевидцев случившегося. Как потом выяснилось, я каким-то образом оказался на железнодорожных путях, попал под поезд

— Как вас воспринимали тогда сверстники?

— После трагедии я в садик не ходил, пока шла реабилитация, да и с протезированием была проблема, это был 1987 год, мне давали просто палку ходить и все. А перед школой маме удалось выбить гарантийное письмо, чтобы сделали мне хороший протез, чтобы нормально ходить в школу. Тогда в Санкт-Петербурге сделали протез, и я пошел в школу, в первый класс, как все обычные школьники. Этот самый первый протез был пластмассовый, больше напоминал ногу магазинных манекенов, он, конечно, был надежный, но детям редко делают механический.

Одноклассники видели, что хромаю, спрашивали почему, но акцент специально не делали, иногда подшучивали. Но у меня всегда было много друзей, с которыми общаюсь с первого класса. И сложностей в принципе вообще не замечал: и бегал, и прыгал, и лазил по деревьям с мальчишками, играл с ними, гулял, и никто меня особо не выделял, что чего-то не смогу. Впрочем, так же, как и сейчас.

После института у меня осталось много друзей, с которыми мы общаемся до сих пор, они все не инвалиды. А с такими, как я, знакомился при протезировании, на спортивных занятиях, и мы дружим.

Сейчас у меня киберпротез, чтобы его получить, пришлось попотеть, побегать, но добился, чтобы сделали его за счет государства, и ждать пришлось года 1,5. Пока одну справку, потом вторую, потом оказывается, что первая уже недействительна, надо заново брать, но прошел через эту бюрократическую карусель.

После института у меня осталось много друзей, с которыми мы общаемся до сих пор, они все не инвалиды. А с такими, как я, знакомился при протезировании, на спортивных занятиях, и мы дружим

«Смысла в жалости нет — мне не тяжело, я могу все сам»

— Как вам живется в Москве, есть сложности? Насколько в городе развита доступная среда?

— Я бы сказал, что этот проект процентов на 30% сделал город и его объекты доступными для нас. Еще много мест, где на коляске ты никогда не проедешь, — это те же старые станции московского метро, чтобы спуститься вниз, нужно вызывать специальную службу. Пандусов или еще чего-то вспомогательного нет. Но вот новые станции метро, и те, которые реконструируют, их уже специально обустраивают. А если брать старые здания, сооружения, то в 80% случаев они вообще недоступны, нужно переделывать все.

— Что сегодня самое сложное в жизни человека с ограничениями по здоровью, допустим, в инвалидном кресле?

— У меня есть знакомая на коляске, она научилась водить автомобиль, купила спецмашину с пандусом и выделила через соцзащиту себе парковочное место рядом с домом, чтобы спокойно могла припарковаться, сесть в коляску и доехать до подъезда, потому что сама себя обслуживает. И в 80% случаев это ее место бывает занято, хотя там знак есть. Люди видят, знают, что она на инвалидной коляске, но все равно наплевательски относятся, ставят на ее место свой автомобиль. Таких редко встречаешь, но они есть.

— Как люди с особыми возможностями реагируют, когда к ним относятся с жалостью, нужно ли их жалеть? Я знаю тех, для кого жалость — это оскорбление.

— Мне вообще редко приходилось через такое проходить, потому что, видя меня, никто и не подозревает, что у меня нет ноги, поэтому никто и никогда меня не жалел, только знающие. Да и то они не жалеют, а понимают, что смысла в жалости нет, потому что мне не тяжело, я могу все сам. А вообще, многие не то чтобы жалеют, а пытаются чем-то сразу помочь, если, например, видят колясочника, и скорее не из жалости, а боятся, вдруг что-то не получится, пытаются коляску схватить, отнести или под руки взять, отнести. С жалостью как таковой редко встречался. Пацаном когда был, все хотели сразу всегда помочь. Помню, когда выходил на одной ноге на пляж из воды, когда снимал протез, и не то что из жалости, просто хотели взять и отнести меня до места, положить, а то вдруг упаду, сам не дойду (смеется).

Это больше походит на аналог «веселых стартов», которые устраивают в садах или школе, только делают с акцентом: для тех, у кого киберруки, свои препятствия, у кого ноги — другие

Кибатлон — это полоса препятствий

— Сегодня и завтра вы участвуете в международных соревнованиях, которые иногда называют «бионической Олимпиадой», и хотя почти 20 лет живете в Москве, решили выступать за Татарстан. Почему?

— Это сборная России, и нужно выделить каждый регион, чтобы не только Москва была представлена, но и про Татарстан услышали в швейцарском Цюрихе, узнали, что есть такая республика.

— У вас уже был опыт участия в Кибатлоне?

— Нет, я впервые буду в нем принимать участие. Он впервые проходил в 2016 году в Швейцарии и в этом году должен был пройти там же в мае, но пандемия нарушила все планы, все отменили, поэтому каждая команда-участница будет соревноваться у себя на родине, а видео с соревнований будут онлайн транслировать швейцарским судьям. Хочу сказать, что будет участвовать 21 страна, а это 54 команды.

Это будет трасса, состоящая из шести этапов: сначала нужно сесть-встать с дивана с ложками, тарелками, кофе. Затем пронести посуду с разными предметами на ней, преодолеть препятствия. Потом пройти по бордюру, неся ведра, подняться по лестнице с коробкой, наполненной мячами, и выполнить еще ряд этапов на координацию, продемонстрировать возможности ходить по неровностям. Это больше походит на аналог «веселых стартов», которые устраивают в садах или школе, только делают с акцентом: для тех, у кого киберруки, свои препятствия, у кого ноги — другие, для колясок совсем иные, и чем сложнее, тем интереснее.

Что касается меня, то на чемпионате меня ждут, по моим подсчетам, шесть команд, а значит, шесть соперников, конкурентов.

А в Кибатлон пришел после того, как в прошлом году мне сделали киберколенку, которая позволяет на велосипеде легко ездить, и даже на сноуборде я пытался кататься, и даже немного получилось

— Как вы пришли в спорт?

— Вы знаете, я всегда занимался чем-то: и на физкультуру в школе ходил, хотя было освобождение, и в баскетбол, и в волейбол играл, и в футбол. Уж как получалось, но тем не менее не сидел на лавочке, мне всегда было интересно. Занимался, конечно, не профессиональным спортом, но занимался. Папа для меня был примером, он, кстати, до сих пор занимается спортом. А в Кибатлон пришел после того, как в прошлом году мне сделали киберколенку, которая позволяет на велосипеде легко ездить, и даже на сноуборде я пытался кататься, и даже немного получилось. Этой зимой буду еще практиковать, тренироваться.

— Вы много тренировались перед чемпионатом?

— Летом у нас были сборы, тренировались, потом для нас сделали специальную трассу, чтобы мы тренировались там. У нас есть тренер и реабилитолог, который следит за состоянием организма во время занятий, а тренер — за соблюдением спортивных требований.

— Хоть раз возникало желание поехать на Паралимпиаду?

— Вообще, да, есть желание такое. Я в том году занимался сноубордом, как уже говорил, думал в этом направлении вступить в сборную России, чтобы серьезно тренироваться и выступать на Олимпиаде для инвалидов. Желание есть, и если будут возможность, силы, то буду заниматься и тренироваться.

С женой познакомились, когда еще в институте учились. Первое время она тоже не понимала: почему, в чем дело — есть нога или нет, ее не видно, вроде ходит, чуть-чуть прихрамывает

Главное — не сдаваться

— Есть в вашей жизни увлечения помимо спорта?

— Я увлекаюсь авиацией, пару раз прыгал с парашютом и хотел бы еще научиться управлять легкомоторными самолетами. И хочется дальше продолжать заниматься прыжками.

— Как сложилась ваша личная жизнь в Москве?

— Я женат, у меня двое сыновей — 10 и 7 лет. С женой познакомились, когда еще в институте учились. Первое время она тоже не понимала: почему, в чем дело — есть нога или нет, ее не видно, вроде ходит, чуть-чуть прихрамывает. А потом, когда я ей рассказал, все прошло хорошо, нормально восприняла такую новость.

Сыновья спрашивали, почему нет ноги, я рассказал свою историю, объяснил все. И когда сейчас они видят человека с инвалидностью, у них нет ни шока, ни вопросов, они понимают, что есть люди в нашем обществе, у которых нет рук, ног и которым нужна какая-то адаптация. У них любимый мультфильм «Как приручить дракона», где главный герой мальчик-викинг тоже без ноги, с протезом, и все это нормально восприняли. Они даже шутят, играют с моей ножкой-протезом. Получается, мои дети видят это с детства и воспринимают уже как данность, воспринимают инвалидов как обычных людей.

— Какая у вас заветная мечта, чего особенно хотелось бы?

— Мечта у меня всегда была — это полетать на самолете, я хотел быть пилотом. И я к этой мечте потихонечку иду. Хочется победить на Кибатлоне. И если будет получаться — то, может быть, добиться каких-то успехов в спорте.

— Что бы вы посоветовали людям, которые волей судьбы теперь имеют ограничения по здоровью? Как жить дальше, как справляться, адаптироваться к новым условиям?

— Во-первых, ни за что не сдаваться, не ставить на себе и своей жизни крест. Потому что сегодня мир с такими супертехнологиями, что можно заменить себе руки-ноги или другие части тела, органы, что ты будешь жить и жить. А то, что будет тяжело, чтобы вернуться к привычному образу жизни, это нужно преодолеть, найти в себе силы, человек может все, если захочет. И тогда жизнь вернется и, может, будет даже еще лучше, чем до трагедии. Главное, не сдаваться, не замыкаться и бороться — тогда все тебе воздастся.