Максим Шевченко: «Впереди — операция по уничтожению организаторов теракта на борту «Когалымавиа»

Впереди — спецоперация

— На ваш взгляд, что кардинально изменит признание терактом крушение А321 в нашей стране?

— Операция по уничтожению организаторов теракта. Прежде всего, спецоперация.

— На территории Сирии?

— Я не знаю, где они находятся. Не факт, что на территории Сирии. Возможно, это другие страны и эти страны были в курсе терактов, и я не знаю, какими принципами будут руководствоваться те, кто будет организовывать спецоперацию. Прежде всего, они предполагают полную секретность.

— Что вы думаете про возможные запреты полетов в другие страны, о которых сейчас много говорят?

— Я думаю, до полного обеспечения мер безопасности и установления двойного контроля по договоренности с другими странами — это правильная мера. Речь идет о террористически опасных странах, о Ближнем Востоке прежде всего. Я считаю, что на вылете должен быть обязательный контроль, помимо местного еще и российский — перед российскими самолетами.

Что касается стран Европы, то достаточно мер безопасности, которые они принимают собственными силами.

— А по поводу предложения введения выездных виз?

— Это депутат КПРФ предложил, это бред какой-то, который является просто фейком. Сколько я знаю серьезных депутатов, они это не подтверждали. Это какая-то PR-акция КПРФ.

«ИГИЛ — это просто название в Интернете»

— Кто мог быть заказчиком этого теракта?

— Кто угодно может быть, я не знаю. Я считаю, что то, на что указывает палец сначала, может быть не до конца верным. ИГИЛ (организация запрещена в России — прим.ред.) — это просто название в Интернете. Хочется конкретно знать имена и участников этого преступления.

— Реально ли их установить?

— Если оперативные службы работают, значит реально.

— Как, на ваш взгляд, будет развиваться ситуация на Ближнем Востоке после последних событий?

— Я думаю, будет развиваться мирный процесс. Венское коммюнике дало серьезную надежду на мирный процесс, встречи Лаврова с Кэрри, Путина с Обамой… Это дало надежду, что серьезное консолидирующее ядро образуется в Сирии. И что стороны гражданской войны или хотя бы их часть способны вести переговоры о переходном процессе и завершении гражданской войны.

— Кто больше этому способствует — сами сирийцы или участвующие в конфликте другие страны?

— Все вместе, это не решается в рамках одной стороны. Каждая из сторон этой войны имеет внешних партнеров, которые поддерживают эту войну оружием, деньгами, интересом, политическим прикрытием. Но роль Запада и России огромна: сирийская война — это огромная шахматная доска, на который страны управляют своими силами.

«Асад — самый проевропейский лидер»

— Башар Асад может остаться у власти?

— Венское коммюнике (документ из 9 пунктов, согласованный членами Совбеза ООН, а также Ираком, Ираном и Саудовской Аравией по итогам переговоров по ситуации в Сирии 30 октября, — прим. ред.) четко устанавливает, что после начала мирного процесса, когда установится переходный процесс, он уходит с поста президента. Это одно из условий: он остается на посту до окончания переходного процесса, но с началом мирного — уходит. Но может принимать участие в политической жизни, как там сказано.

— Кто может прийти после него, кто-то более проевропейский?

— Асад самый проевропейский, которого только можно представить. Он практически родился в Лондоне, жил всю юность в Лондоне, жена у него англичанка, поэтому трудно найти более проевропейского человека. Он прислушивался к мнению Евросоюза так, как никто не прислушивался в арабском мире. Он был автором всех этих проевропейских реформ, натащил туда министрами кучу сирийцев британского происхождения, я с ними лично встречался. Он пытался ввести Сирию в цивилизованное европейское пространство, за что и поплатился гражданской войной, как я считаю. Он был настоящий реформатор и демократ, поэтому его страна вверглась в этот хаос и ужас.

— Какая политическая сила может прийти к власти после него?

— Я думаю, это определит сирийский народ после войны. Это обязательно будет коалиционное правительство, я полагаю, что Сирия организуется по ливанскому варианту. Если в Ливане большинство христиан, поэтому президент — христианин по конституции Ливана, то в Сирии, наверное, будет президентом суннит, премьером — христианин или алавит (исламская религиозная группа, находящаяся на границе между крайним шиизмом и особой религией, — прим. ред.), министром обороны, скорее всего, алавит, потому что у них военные алавиты…

Но они могут идти и по пути политических партий, которые преодолевают национальные границы. И тот, и другой путь вполне возможен.

— Сирийское общество готово к каким-то компромиссным вариантам?

— Там нет сейчас никакого общества, там гражданская война, которая убила почти 250 тысяч человек и породила 6 миллионов беженцев. Это изувеченная, разоренная, разграбленная страна, и общество там надо восстанавливать. Но политические процессы сейчас определяет не общество, а те, кто сражается по обе стороны фронта, те, кто сражается за Асада и против него, представители великих держав. Кто сейчас будет слушать тех, кто не воюет?

«Если наши мусульмане выступят против терроризма, то тогда их позиция будет ясна»

— Какое участие в этом будут принимать Россия и страны Европы?

— Активнее некуда. Потому что Венское коммюнике сформировано Россией, Европой, Ближним Востоком, США и Ираном. Но без России этот процесс не двинулся бы вперед.

— Есть ли угроза повторения терактов в России и Европе?

— Все может быть. Все страны, участвующие в антитеррористической коалиции, могут быть объектами новых атак.

— Если говорить о Татарстане, может ли общая настороженность по отношению к мусульманам как-то отразиться на нем и других регионах России с мусульманским населением?

— Может быть, надо применять меры безопасности. Угроза высока. Но мусульмане — очень абстрактное понятие. Есть те, кто поддерживает терроризм, а есть те, кто нет. Если наши мусульмане выступят против терроризма, то тогда их позиция будет ясна. В этой ситуации мусульманам опасно отмалчиваться, особенно тем, кто является общественными деятелями. Понятно, что муфтии сразу выступили, но на то они и муфтии. Хочется слышать голос мусульманской общественности, читать в сетях осуждение терроризма со стороны исламских активистов, пусть даже критикующих российскую власть за что-то и часто — справедливо.

Это сейчас крайне важно для понимания мусульман, как татар, так и кавказцев. Важно уметь давать оценку и не бояться, подобная публичная позиция только укрепит единство нашего демократического общества и поможет самим мусульманам.

Хочется слышать голос мусульманской общественности, читать в сетях осуждение терроризма со стороны исламских активистов, пусть даже критикующих российскую власть за что-то и часто — справедливо.

— Люди со стороны иногда не видят различий между мусульманами, придерживающимися разных взглядов на этот вопрос...

— А как им видеть, когда молчат? Когда были взрывы в московском метро, я не слышал важных публичных осуждений, чтобы высказывалась общественность. Я об этом говорил открыто, считаю, что не время молчать. Люди, которые в глубине души или публично разделяют терроризм, — с ними не может быть никакого диалога. А те люди, кто недоволен властью, критикует ее, недовольны принципами демократии и свободы или, наоборот, им кажется, что это авторитарная власть и они не любят Путина, но при этом резко осуждают терроризм, — это наши партнеры, наши граждане. Это важно четко понимать: любое оправдание терроризма исключает диалог. Человек, условно говоря, сразу находится по ту сторону зеркала. Которое хочется разбить.