«Мизерная зарплата — главная проблема российского рабочего эпохи постсоциализма»

«Настрой россиян куда более коллективный, чем у многих на Западе. Здесь лучше подготовлены к пониманию необходимости карантина»

— По вашим наблюдениям, какие общественные проблемы выявил коронавирус, время карантина в России?

— Вирус лишний раз заставляет признать, что работники в России недооценены и получают мизерное жалованье. Он обнажает разрыв между теми, кто может позволить себе сидеть дома, и работниками основных производств, которые сейчас находятся на переднем крае и подвергаются риску — врачами, таксистами, продавцами супермаркетов, пищевиками и так далее. Это представители едва ли не самых низкооплачиваемых профессий в современной России.

Тем же, кто временно потерял возможность зарабатывать, вирус показывает, каким образом современный капитализм создает массу исключительно уязвимых людей — работников, которые, несмотря на свой усердный труд, не имеют ни активов, ни сбережений, на которые можно было бы рассчитывать в период кризиса. Наконец, ситуация с вирусом показывает, что самые уязвимые слои трудящихся могут надолго лишиться работы. Это означает, что баланс между капиталом и трудом должен измениться в самом ближайшем будущем. В противном случае «глобальный Север», частью которого является сегодня Россия, вскоре станет похож на «глобальный Юг», где крайнее неравенство приводит к значительному социальному конфликту.

— Как вы оцениваете реакцию россиян на условия, в которых они оказались из-за кризиса и карантина?

— Не так давно в своем блоге на странице postsocialism.org я опубликовал пост, где сравниваю Россию с Великобританией. Темой для моих размышлений стали культурная память о гражданской обороне, существующая в России и сильно недооцениваемая ее обитателями, и настрой россиян, куда более коллективный, чем у многих на Западе. Я не исключаю, что в России люди лучше подготовлены к рациональному пониманию необходимости карантина, поддержке уязвимых слоев населения и преодолению собственных эгоистичных побуждений.

Современный капитализм создает массу исключительно уязвимых людей — работников, которые, несмотря на свой усердный труд, не имеют ни активов, ни сбережений, на которые можно было бы рассчитывать в период кризиса

Полагаю, что здесь работает долгосрочный эффект травмы Второй мировой войны. Многие россияне до сих пор помнят то военное и послевоенное время по рассказам своих родителей и бабушек. Поэтому они отчасти психологически готовы к тому, чтобы переживать такие времена, применяя всю свою находчивость и опыт прошлых поколений. Например, об этом свидетельствует культура заготовок варений и солений в Восточной Европе в целом. И хотя Россия, опять же исходя из прошлого опыта жизни за железным занавесом, склонна к теориям заговоров и вирусу слухов, существуют социокультурные элементы примирения с ситуацией, которые способны сделать ее лучше.

В Британии картина другая. Вот вам пример — сегодня я заходил в супермаркет, где мало кто из посетителей был в масках и перчатках или же соблюдал социальную дистанцию. Особо упорствовали в карантинном безрассудстве пенсионеры. Когда же сотрудники супермаркета указали им на это, они дали понять, что не понимают последствий своих действий или не желают о них задумываться.

— А что вы скажете о поведении российских властей в условиях эпидемии?

— Реакция властей в России не лучше и не хуже, чем ответ на пандемию правительств США или Великобритании. В странах, где хорошо финансируют здравоохранение, надежны процедуры тестирования и отлажена работа государственной машины, показатели смертности и госпитализации значительно ниже. Великобритания — очень плохой пример с циничным правительством, которое уже 10 лет не только плохо финансирует здравоохранение, но и активно подрывает его, чтобы обманом обеспечить поддержку его приватизации.

Теперь мы пожинаем плоды. Из-за того, что у нас есть несамостоятельные СМИ, тесно связанные с правительством и обслуживающие его, боюсь, люди так и не поймут, кто виноват во многих смертях от вируса в Англии, которых можно было бы избежать. В России власти на ситуацию с коронавирусом отреагировали примерно так же, как в США и Англии, и последствия будут похожими.

В странах, где хорошо финансируют здравоохранение, надежны процедуры тестирования и отлажена работа государственной машины, показатели смертности и госпитализации значительно ниже

— Какие общества лучше справляются с эпидемией — условно социалистические или капиталистические?

— Вопрос не столько в социализме или капитализме, сколько в потенциале и компетенции конкретного государства. Но и капитализм, конечно, остается частью проблемы. Об этом позволяет судить пример США с его гипермаркетизированной системой здравоохранения и гигантским неравенством в отношении здоровья. Эта страна располагает самыми передовыми медицинскими учреждениями и технологиями в мире, и тем не менее она, вероятно, будет иметь наибольшее число смертей на душу населения. Экономические системы, которые ставят прибыль превыше человека, ответят на ваш вопрос лучше, чем я.

«Когда одни люди называют других быдлом, в основе чаще всего лежит классовый расизм»

— Почему Россия, ее общественный строй, в частности жизнь рабочего класса, составляют для вас научный интерес?

— К изучению российских трудящихся меня привело понимание того, насколько сильно ими пренебрегают. Да, в 1990-х годах проводились масштабные исследования забастовок шахтеров, едва не пошатнувших правление Ельцина. Однако уже в конце десятилетия утвердилась точка зрения на замирание сопротивления как главное правило трудовой жизни в России, где одним из результатов посткоммунистического транзита стало появление пассивного, безропотного и забитого рабочего класса. Все как-то быстро решили, что рабочие как класс сломлены и маргинализированы.

Я же хотел показать и доказать, что это грубая ошибка. Рабочие, каким бы содержанием мы не наполняли эту социальную категорию, важны в любой экономике — даже в той, что пытается перейти в постиндустриальную эпоху. Вирус Covid, если, конечно, он что-то нам показывает, показывает, насколько мы зависимы от тех, кто работает с материей и производит реальные вещи.

Вторая причина, по которой я взялся изучать собственно рабочий класс, заключалась в его статусе жертвы. Наряду с женщинами, «синие воротнички» стали главными неудачниками постсоветского транзита, проигравшими на переходе от коммунизма к капитализму. Но опять же, не собираясь довольствоваться этим ярлыком, я хотел говорить с так называемыми «обычными людьми» и тем самым вернуть им голос. Показать, что они были и остаются гибкими, находчивыми и рефлексивными и в первое постсоветское десятилетие, и в современных обстоятельствах.

Социальный контракт давал значительные льготы работникам в таких ключевых секторах, как оборонка

Это отсутствие голоса не в последнюю очередь связано со стремлением СМИ и академического дискурса игнорировать трудящихся современной России или демонизировать их. Посмотрите, как либералы обвиняют «простых людей» в проблемах и бедах страны. Посмотрите, на каком языке они говорят об этих «простых людях». Здесь и сейчас важно задуматься о классовом расизме, существующем и воспроизводящемся повсеместно — не только в России.

Конечно, у этой разновидности расизма есть и оборотная сторона — то, как некоторые политики используют рабочих и манипулируют ими ради политического капитала. Перейти от обсуждения классового неравенства к классовому расизму означает признать, что на основе классовых предубеждений представители одной социальной группы определяют другую группу как антропологически отличную, низшую и вызывающую отвращение. Когда одни люди в России называют других «быдлом», в основе чаще всего лежит классовый расизм.

— А что именно произошло с рабочим классом в России во время перехода от советского к постсоветскому периоду?

— Для ответа на этот вопрос нужно начать с разбора такого явления, как социальный контракт. В период позднего социализма он играл важную роль, хоть и не мог обеспечить настоящего процветания. Скажем, социальный контракт давал значительные льготы работникам в таких ключевых секторах, как оборонка. Несмотря на то, что зарплата оставалась стабильно низкой, работники этой и других отраслей имели доступ к патерналистской форме так называемой «социальной зарплаты» — детским садам, профилакториям, столовым и, до некоторой степени условно, жилью.

Несмотря на многие негативные стороны жизни в СССР, можно утверждать, что там и тогда рабочие обладали большей структурной властью, чем сегодня. Скажем, если рабочему не нравились условия труда, он мог поменять место работы. Он мог не бояться потерять работу в случае снижения результативности. В конце концов, он мог искать защиты у бригады и трудового коллектива от произвола начальства.

Несмотря на многие негативные стороны жизни в СССР, можно утверждать, что там и тогда рабочие обладали большей структурной властью, чем сегодня

В каком-то смысле эхо былой структурной власти эпохи позднего социализма — вот то, что сейчас меня занимает. Когда я говорю о структурной власти, то имею в виду ресурс, которым располагают работники, занимая то или иное место в системе экономики. О том, что квалифицированные рабочие в России все еще обладают структурной властью и при том большей структурной властью, чем на Западе, о чем свидетельствует высокая текучесть кадров. Если вы не боитесь менять работу, значит, рассчитываете, что найдется другая.

Другие формы власти рабочего класса, согласно социологу Эрику Олину Райту, представляют собой власть объединений, действующих в политической сфере, или коллективные организации рабочих. Эта власть существует в таких хорошо распознаваемых формах, как профсоюзы и партии, но она же может включать и разнообразные рабочие советы или формы ведомственного представительства. Несколько упрощая, скажу, что даже в условиях нынешней атомизации российского общества будет полезно изучить способность отдельных лиц и организаций отстаивать классовые интересы, пусть и не вполне отчетливые. Вкратце скажу только, что в России профсоюзы утратили всю свою власть и практически не могут влиять на решения правительства.

«На Западе опыт многих «белых воротничков» становится все более похожим на эксплуатацию рабочих, описанную классиками»

— И каковы же российские рабочие сегодня?

— Я хочу отойти от традиционного понимания рабочего класса, на самом деле несколько устаревшего. Есть веские причины для того, чтобы расширить само понятие, охватывая и включая в число рабочих всех тех, кто полагается на заработную плату и не имеет других активов, кроме собственной рабочей силы. Конечно, у этого постмарксистского подхода есть свои слабые места, но он позволяет обратить внимание на значимые тенденции, которые наблюдаются сегодня и в России, и на Западе. Разрушение среднего класса в Европе и США означает, что опыт многих «белых воротничков» становится все более похож на эксплуатацию рабочих, описанную классиками. На это также указывают интенсификация работы, повышение контроля и ужесточение трудовой дисциплины.

Что касается опыта российских рабочих, то мое исследование о монопрофильных городах показывает, насколько изменилась корпоративная культура — возросли и требования работников к работодателю, и степень их эксплуатации корпорацией. Как это ни парадоксально, даже в этих процессах можно усмотреть связь с советским наследием. Хорошие трудовые отношения в России по-прежнему характеризуются честной формой патернализма, когда работники знают, что им не только платят достаточно, но и удовлетворяют их более субъективные потребности. Иногда в весьма прозаических вещах — таких как уровень обслуживания и стоимость комплексного обеда в заводской столовой.

Вирус выдвинул на первый план дискуссии о низкой заработной плате и универсальном базовом доходе. Но пока рано говорить, в какую сторону качнется маятник

— Часто рабочему классу приписываются такие качества как консерватизм, склонность к авторитаризму, традиционным гендерным представлениям. Это так?

— Представления о том, что российские рабочие консервативны и видят в роли кормильцев исключительно мужчин, очень и очень устарели. Упорствуя в воспроизводстве стереотипов о консерватизме или даже авторитаризме рабочих, воспетом социологами, часть российского общества и средства массовой информации политически запаздывают и культурно отстают. Я вижу в этом проблему.

Это связано с большой дискуссией в политологии об истории России и о специфичности российского госстроя. На мой взгляд, это очень консервативный взгляд на потенциальные перемены в России, который я бы оспорил. Эта точка зрения опять-таки рассматривает обычных людей как пассивных рецепторов политики, которые легко манипулируются элитами. Я считаю, что она довольно упрощенная.

— Насколько социалистическое прошлое сегодня влияет на Россию?

— Я думаю, что все меньше и меньше. Но это влияние все еще можно разглядеть в отдельных нюансах и деталях, обнаруживаемых во всех закоулках общества. В случае рабочих это выражается в озабоченности условиями труда и цеховыми отношениями, в заинтересованности получить соцпакет, а также в заботе о достоинстве человека труда.

Но сказанное не означает, что мизерная зарплата не остается главной проблемой рабочего человека эпохи постсоциализма. В этом отношении сегодняшняя Россия мало чем отличается от СССР. Рабочим не платят столько, сколько они «стоят».

— Какие, на ваш взгляд, перспективы у рабочего класса в России?

— В каком-то смысле нынешний кризис открывает много возможностей для перебалансирования власти между трудом и капиталом. В конце концов, вирус показывает, что автоматизация имеет реальные ограничения и есть много заданий, где роботы не могут нас заменить. В то же время вирус выдвинул на первый план дискуссии о низкой заработной плате и универсальном базовом доходе. Но пока рано говорить, в какую сторону качнется маятник.