Владимир Алекно: «Питер предложил мне будущее. Но я не мог предать Казань»

О том, как жить после 20 лет работы на износ

Даже если вы за всю жизнь не посмотрели ни одной волейбольной трансляции, об этом человеке точно слышали. Владимир Алекно — тот самый русский мужик, которому 12 августа 2012 ближе к вечеру позвонил Владимир Путин.

— Зачем матом на весь мир ругаешься? — шутливо пожурил президент.

— Я же тренер, — с юмором ответил Алекно. — Начинаю с ними на обычном — ничего не понимают. Перехожу на русский — и совсем другое дело.

Минутами ранее он сделал то, о чем будут вспоминать до тех пор, пока жив будет наш спорт. Может, и после. Алекно своими нетривиальными решениями обнулил безнадежные 0:2 и 19:22 в финале Олимпиады с Бразилией и заставил реветь от счастья всю страну.

Эпоха

Если вы следите за волейболом чуть чаще, чем раз в четыре года, то точно знаете: Алекно — это не только Лондон-2012. Он возил сборную в Пекин-2008 и Рио-2016. Приводил ее к золоту Кубка мира и победе в Мировой лиге. Побеждал в чемпионате Франции с «Туром» и России — с московским «Динамо».

С Казанью добыто пять кубков Лиги чемпионов, четыре из которых — друг за другом, подряд. Выигран клубный чемпионат мира. Собрана гора внутренних трофеев. Были периоды, когда его команде больше года удавалось обойтись без единого поражения.

Эпоха доминирования подошла к концу в прошлом сезоне: неудача в финале Лиги чемпионов и второе за 11 лет поражение в суперлиге. Поражение — это серебро. После этого Алекно отошел в сторону. Вернуть «Зенит» на прежние высоты сейчас пытается Алексей Вербов. Под чуткой опекой своего недавнего тренера.

Которого я попытался разговорить.

Думаю, каждый человек, который хочет чего-то добиться, работает на 100 процентов. Но потенциал у всех разный. Я в этой лодке уже больше 20 лет. И, так получилось, все эти годы мне доводилось тренировать команды, в которых второе место расценивалось как провал

Не думайте, что я уже улетел в космос

— Из чего сейчас состоит ваш обычный день?

— Кроме уменьшения перелетов, мало что изменилось. Когда команда здесь, я живу по ее режиму. Участвую во всех процессах.

— В какой роли?

— Консультанта, наблюдателя, помощника. Называйте как хотите. Я сижу на каждой тренировке. Но мое участие косвенное. Со свистком не хожу. Это делает Вербов.

— А если вам что-то не нравится?

— Не мешая тренировочному процессу, нахожу время, и обсуждаю это с Вербовым. Полностью участвую в жизни команды. Не думайте, что я уже улетел в космос и смотрю за всем со стороны.

— Вы влияете на выбор состава?

— Все решения принимает Алексей. Все мои предложения — только в виде обсуждения. Навязывания и, тем более, приказного порядка — нет. Какой смысл было давать ему этот шанс, а потом самому лезть ковыряться в процессе?

Если после поражений тебя разрывает изнутри, когда-то наступает предел

— Насколько вам комфортно находиться в тени?

— Я пошел на это осознанно, и на то есть причины. А к славе особо не стремлюсь. Особенно в данный момент.

При этом на играх мне действительно некомфортно. Особенно, когда что-то не получается. Я уже понял, что стрессовую нагрузку в такие моменты получаю вдвойне.

— Потому что никак не можете повлиять на игру?

— В том числе. Не могу не переживать за «Зенит».

— После прошлого сезона вы говорили, что команда и вы сами эмоционально выгорели. Насколько правильно связывать вашу нынешнюю должность с этим?

— Тут не просто выгорел или не выгорел.

Думаю, каждый человек, который хочет чего-то добиться, работает на 100 процентов. Но потенциал у всех разный. Я в этой лодке уже больше 20 лет. И, так получилось, все эти годы мне доводилось тренировать команды, в которых второе место расценивалось как провал.

С «Туром» вышли на лидирующие позиции. Потом было «Динамо», и нам приходилось бороться с Белгородом, который тогда был на пике, в фаворе. Тем не менее вторые-третьи места считались большой неудачей. Был постоянный стресс. Дальше — Казань. Сами понимаете.

А ведь еще федерация доверяла возглавить сборную. Три Олимпиады. Пекин — неудовлетворительно. Рио — полный провал. И только в Лондоне получилось.

Меня снимали за вторые места. Пожалуй, справедливо. Но жить в таком режиме — колоссальная нагрузка на нервную систему. А у меня вся карьера такая. Я не имел права на ошибку. Не жалуюсь, не подумайте, но это все теперь дает о себе знать. Были и другие причины, которые побудили меня нажать на паузу. Что будет дальше — посмотрим.

Я считаю, что, если ты порядочный человек, самая большая ответственность — внутренний разрыв. Если тебя разрывает изнутри на части после поражений, то это — настоящая ответственность. И она автоматическая. У кого-то есть, у кого-то нет

— Что значит посмотрим? Вам всего 53 года. Еще работать и работать.

— Это всем вокруг так кажется. Но не в возрасте же дело. А в том, где ты работаешь и как к этому относишься.

— Алекс Фергюсон тренировал «Манчестер Юнайтед» до 70 лет — там тоже колоссальный стресс. Николаю Карполю 81 и он рулит «Уралочкой-НТМК». Что с ними не так?

— Каждому свое. Николай Васильевич, хоть и зависел от спонсоров, всегда был хозяином. И после проигрышей оценку выносил себе сам. Не говорю, что мне постоянно приходилось на кого-то оглядываться или я от чего-то страдал.

Мне всегда смешно, когда игрок перед соревнованиями говорит, что готов взять ответственность на себя. Вопрос: какую? Тренера могут снять. А игрока?

Я считаю, что, если ты порядочный человек, самая большая ответственность — внутренний разрыв. Если тебя разрывает изнутри на части после поражений, то это — настоящая ответственность. И она автоматическая. У кого-то есть, у кого-то нет. Это не от желания зависит. Один испытывает ее, второму все по барабану.

И, знаете, второй вариант — не есть плохо. Я бы, может, хотел иметь возможность после поражения просто отряхнуться — и идти дальше. Но у меня не получается. И я совершенно искренне своим достоинством это не считаю. Скорее недостатком. Поражений в моей карьеру было не меньше, чем побед. И если тебя постоянно рвет на части, когда-то наступает предел. Может быть, Николай Васильевич более мудро и философски подходит к проигрышам, не могу сказать за него.

Работать на пол-листа не умею, а на максимум сейчас не получается

— Допускаете мысль, что вы больше не будете тренировать? Или точно знаете: это вынужденный перерыв, который рано или поздно закончится?

— Пока не могу ответить на этот вопрос.

— Ждете какого-то знака?

— Просто у меня на данный момент нет решения.

— «Я как наркоман, зависим только от волейбола, от побед». Это из вашего интервью двухлетней давности. Что изменилось?

— У меня не получается просто участвовать. Еще раз говорю — это недостаток. Тысячи тренеров работают и находят поводы для радости: кому-то достаточно попадания в плей-офф, кому-то — в тройку, кому-то — в шестерку.

У меня изначально была завышена планка результатов. Не из-за того, что я какой-то феномен. Просто благодаря судьбе так сложилось. И теперь работать на пол-листа я не умею. А работать на максимуме уже не получается.

Я наркоман, когда на все 100 там. А на 98 — это не я. Лишь бы быть, лишь бы работать — не мое.

У меня изначально была завышена планка результатов. Не из-за того, что я какой-то феномен. Просто благодаря судьбе так сложилось. И теперь работать на пол-листа я не умею. А работать на максимуме уже не получается

Мне не интересно менять один город на другой и заработать лишнюю копейку

— Правда, что весной вы летали в Петербург на переговоры с местным «Зенитом»?

— Да-да. Конечно.

— Что должны были предложить, чтобы вы дали согласие?

— Они хотят команду будущего. И они предложили мне будущее. Поверьте, это было не из тех предложений, которые делают каждый день.

Но у меня были причины отказаться, и я их изложил. Думаю, убедил.

— Объясните нам.

— Идти туда только для того, чтобы сменить один город на другой и заработать лишнюю копейку — это мне неинтересно. Сделать там лучший клуб в мире — интересно. Но для этого нужно быть готовым на все 100. Я, как уже объяснил, сейчас не готов. Это первое.

Есть еще причина. Основная. Я не смог. Не смог, имея контракт в Казани, имея свою историю в этом городе, перешагнуть через все, предать.

— Но раз вы все-таки поехали на переговоры, значит, были готовы к обсуждению?

— Я знал, что скажу нет. Просто у Питера и Казани единый спонсор. Меня пригласил к себе уважаемый человек. Я посчитал правильным, нужным и корректным выразить свою позицию не по телефону, а напрямую. Лично. В глаза. Поэтому и полетел.

— «Не смог предать». Это укор в адрес Туомаса Саммелвуо?

— Оставим это. По Туомасу у меня вообще своя позиция. Но я оставлю ее при себе.

Пойдете со мной на Эверест?

— Как у вас сейчас со здоровьем?

— Мне тяжело даются перелеты. И в январе, во время перерыва, надо будет найти время и возможность, и сделать еще одну операцию на спине.

— Леонид Слуцкий недавно сказал, что главный тренер — самая одинокая профессия. Сколько бы в моменте людей ни было вокруг тебя, ты всегда наедине со своими мыслями: что с командой, следующая игра, чья-то травма.

— Абсолютно согласен. Может быть, мне хочется больше видеться с семьей, друзьями. Но это — не основа моих мыслей сейчас. Хочу понять, на что я дальше способен. По крайней мере, в волейболе. Сейчас эта мысль постоянно со мной. Вот вы хотели бы подняться на Эверест?

— Все хотят.

— А если я предложу сделать это вместе со мной? На полном серьезе? Вы начнете все взвешивать, хорошенько обдумывать. Это же крайне серьезное мероприятие, от которого зависит дальнейшая жизнь. Понимаете аналогию?

Вот и я сейчас примерно на стадии обдумывания.