ГСО РТ подарил казанцам Пушкина
ГСО РТ вчера завершил международный фестиваль «Казанская осень». Второй фестивальный вечер был отдан классике, публике был предложен «Евгений Онегин» в интерпретации Александра Сладковского. В этом проекте, который трудно классифицировать по жанру, совершенно неожиданно главными оказались не оперные солисты и не Чулпан Хаматова. В парадоксе разбиралась корреспондент «Реального времени», побывавшая в ГБКЗ РТ им. С. Сайдашева.
От Пушкина к Чайковскому
Вчера в БКЗ был аншлаг — публика стояла, подпирая сцены. Дать жанровое определение тому, что предложили ГСО РТ и его главный дирижер Александр Сладковский, весьма сложно. Назвать это концертным исполнением оперы Чайковского нельзя — были купюры, отсутствовали персонажи, не было хора. Сказать, что нам предложили литературно-музыкальную композицию — это опошлить замысел создателей.
Наверное, стоит назвать происходящее на сцене просто — нам читали роман в стихах Пушкина и исполняли музыку Чайковского, вдохновленного этим романом. Получились лирические сцены — так, впрочем, и определил свою оперу сам Петр Ильич. Но когда разговор идет о двух гениях, простое невольно превращается в сложное.
Конечно, можно кивать на Год литературы в России, на юбилей Чайковского. Но, думаю, не первое и не второе подвигло взяться за этот проект Александра Сладковского. Дело в каких-то внутренних процессах, происходящих в душе дирижера, нам неведомых. Но что-то подтолкнуло его выбрать этот материал, отличающийся запредельной искренностью. Как у Пушкина, так и у Чайковского.
Два письма
Итак, Александр Сладковский и его оркестр решили рассказать нам истории любви. Четыре драматических (Татьяна, Ольга, Ленский, Онегин) и одна (Гремин) счастливая. На сцене присутствует оркестр, естественно, дирижер, чтец — Чулпан Хаматова и пятеро солистов — Агунда Кулаева (Ольга), Алексей Татаринцев (Ленский), Наталья Петрожицкая (Татьяна), Дмитрий Зуев (Онегин) и Денис Макаров (Гремин). Кулаева — солистка Большого театра, недавно вышедшая на его сцене в партии Кармен. Татаринцев — солист «Новой оперы», остальные — солисты «Стасика». Без преувеличения, «звездный состав» с безупречно сделанными партиями.
Нет декораций, нет миманса, нет хора, но чувства исполнителей партий доведены до абсолюта. Два письма — Татьяны к Онегину (о, эти трагические 11 минут, пока идет сцена письма, есть ли что-то более пронзительное в русской оперной музыке!) и Онегина к Татьяне — это скобки, внутри которых умещается трагедия. Трагедия любви и непонимания, ревности и рабства условности, позднего, а оттого бессмысленного прозрения.
И уже не нужны ни декорации, ни миманс, оркестр играет бравурно, и мы на «ларинском» балу. «Ты не танцуешь, Ленский?» Мы проходим, утопая в снегу в сумраке утра к месту роковой дуэли, и нам не нужен звук выстрела, мы вместе с Онегиным в отчаянии выдыхаем: «Убит!». Все идет так, как написал Пушкин, как выстрадал Чайковский.
Агунда Кулаева не «кругла и не красна лицом», у нее нет светлых кудряшек, каковые мы привыкли видеть у исполнительниц партии Ольги, но магия ее голоса, низкого, со смешинкой, делает свое дело, — перед нами Ольга. Татаринцев, трогательный и наивный Ленский, чистотой звучания голоса напоминает лучших исполнителей этой партии. Но он не подражает, его Ленский другой, более земной.
Черноволосая хрупкая красавица с огромным внутренним достоинством — такова Татьяна Натальи Петрожицкой. Каков же Онегин? А он такой, про которых женщины говорят: «Рук не расцепить». Он — «москвич в гарольдовом плаще», с лепным лицом, кудрявой волной волос в стильной бархатной куртке.Он — бонвиван, но приличный. Он не влюблял в себя Татьяну, но этим «не» как раз и влюблял! Дмитрий Зуев такой Онегин, словно сошел с экрана, где демонстрируется экранизация пушкинского романа, перенесенного в наш век.
Итак, нам предлагают «сцены», то есть все-таки спектакль. Кто же автор постановки? Да дирижер, который еще раз продемонстрировал свою чуткость и интуицию и так логично и гармонично собрал воедино все действо.
Герой на авансцене
Впрочем, есть еще чтец — Чулпан Хаматова. Не удивлюсь, если узнаю, что часть публики пришла на нее. Актриса популярная, да еще и уроженка Казани. Полагаю, что эта часть зрителей была несколько разочарована — Хаматова на этот раз была «не в главной роли».
Она честно (и похвально, что наизусть) читала фрагменты из романа, делала это иногда чуть хуже, подпустив излишнюю иронию, иногда чуть лучше. Она, безусловно, глубоко вникала в суть пушкинского стиха, но Хаматова была как бы вне лирической стихии музыки Чайковского. Чтение вышло несколько рациональным, из него словно ушла поэзия.
Но поэзию дарила нам музыка и еще один герой вечера, о котором чуть позже. Оркестр кружил нам голову, как барышням на «греминском» балу, доводил до слез, давал и тут же отбирал надежду. Татьяна буквально вытолкнула из себя признание любви Онегину, он не дал ей уйти, успев схватить за руку: «То воля неба — ты моя!». Ответа нет, и вот последняя отчаянная фраза, которой нет в романе, но есть в опере: «Позор! Тоска! О, жалкий жребий мой!». И трагическая игра оркестра, такой накал страсти, что кажется, небеса упадут на землю.
Но погодите… Тот, кто ведет оркестр, как он выразителен в этой сцене! Какой отчаянный взмах палочки, как напряжена спина, вполоборота видно залитое бледностью лицо. Дирижер словно укрощает звуки, рвущиеся в мир. Все, что происходило сейчас с Онегиным, всю боль, страсть, отчаяние пропустил через себя Александр Сладковский. Он — центр действа, тот самый лирический герой спектакля, соединивший высокую поэзию и гениальную музыку.
«Героя на авансцену! — восклицала когда-то Анна Ахматова. Герой-дирижер, обладающий чутким нутром, весь вечер был на авансцене. Он сделал близким и возможным счастье — через теплые слезы в последней сцене Татьяны и Онегина мы увидели небо и звезды. Просто небо и звезды через убегающие тучи. И вздохнули легко, поблагодарив Бога, что в нашей жизни есть «это веселое имя — Пушкин».
