«Мне непонятно, почему всемирно известные фамилии, имеющие отношение к городу, в Казани не чтимы»

Театральный культпросвет

— Ирина Александровна, предлагаю сначала о насущном поговорить. Минувшим летом вы сказали на экспертном совете по историческому центру Казани, что дом-музей Василия Аксенова — на грани закрытия, есть ряд проблем, у заинтересованных сторон нет согласия. Расскажите, что угрожает существованию музея?

— Сейчас ситуация уже немного изменилась — музей приобрел юридический статус, став филиалом НКЦ, в результате чего мы стали более защищенными. Финансирование стало более устойчивым.

Ну а в целом, деятели культуры — неважно, какой сферы — в наших особых социальных условиях «с капиталистическим оскалом» работают в основном на энтузиазме и благодаря поддержке неравнодушных людей. К счастью, вокруг музея собрался круг замечательных людей, которые готовы помочь и сотворить многое для того, чтобы дом жил. Однако все равно приходится сильно себя ограничивать в плане реализации тех или иных интересных проектов.

— Что представляет собой дом-музей Аксенова сегодня?

— Музей, в живом смысле этого слова, представляет собой конгломерат нескольких направлений, как того и хотел Василий Павлович Аксенов. Это центр, где звучат джаз, поэзия, проза, выступают достойные литераторы, совершаются некие эксперименты, которые я очень люблю. В частности, литературный театр.

«Фамилия «Аксенов» еще ко многому обязывает. Внутренняя свобода этого человека не зависела от обстоятельств. Мы тоже пытаемся свободно — конечно, в границах разумного — создавать музей не просто как композицию из аутентичных предметов, а как живое творческое пространство». Фото Александры Романовой

Лет пять тому назад я была на форуме музеев России в Москве, и мне удалось поговорить с Ириной Александровной Антоновой (директор Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, — прим. ред.).Она, безусловно, гений своего дела. Я спросила у нее, что нужно делать, чтобы к нам приходило больше молодежи. На что она ответила: «Чтобы молодежь слышала, надо говорить на ее языке». То есть не навязывать ей язык прошлого, а идти в ногу со временем. Мир изменился, молодое поколение трансформировалось. Нельзя сказать, стало лучше или хуже, просто все другое. Мы стараемся в этом направлении двигаться.

Фамилия «Аксенов» еще ко многому обязывает. Внутренняя свобода этого человека не зависела от обстоятельств. Мы тоже пытаемся свободно — конечно, в границах разумного — создавать музей не просто как композицию из аутентичных предметов, а как живое творческое пространство.

Вы, наверное, знаете, что 2019-й год — Год театра в России. Театр — это совершенно чудесный вариант контакта с людьми, формирования у них хорошего вкуса. Язык сцены тоже очень меняется, и одно из перспективных направлений нашей работы — современные театральные моно-постановки. На языке, доступном широкой аудитории, вне возраста. И мы хотим, чтобы наш мини-театр существовал не только в музейной гостиной, но также имел способность перемещаться географически, как культпросвет в хорошем смысле слова — по малым дальним городам.

«Если у нас завалило снегом крыльцо, нам звонят муниципальные службы — требуют убрать»

— Однажды вы сказали, что концепция творческого пространства Аксенова должна быть объединена идеей свинга. Как эта идея реализуется на практике?

— Между прочим, даже сквер-сад Аксенова спроектирован и реконструирован в соответствии с идеей свинга. Это творческое пространство под открытым небом, где даже вентиляционные выходы работают на экспозицию. Вы знаете, что там было бомбоубежище под сквером? И, если присмотреться, вентканалы видны. Мы их обшили, а центральную часть сквера специально так решили, чтобы было несколько площадок. Чтобы работала не только импровизированная сцена, но и открытая часть.

«Наша музейная деятельность — это, с одной стороны, импровизация, где средства самовыражения очень разнообразны. Материал может быть самым разным. А с другой стороны, это и наука тоже. Так, мы скрупулезно собираем информацию по казанскому периоду жизни Василия Аксенова, которая со временем может совсем раствориться (к сожалению, люди уходят)». Фото предоставлено домом-музеем Аксенова

Свинг, джаз — это все элементы одной концепции под названием «импровизация». На первом «Аксенов-фесте» Василий Павлович станцевал на сцене свинг. Отличительная черта этого танца — есть четко заданный стильный ритм, движения произвольны и соритмичны в паре. И при этом узнаваемы. Это очень подвижный и живой танец, векторы очень разбросаны, и процент импровизации очень большой.

Наша музейная деятельность — это, с одной стороны, импровизация, где средства самовыражения очень разнообразны. Материал может быть самым разным. А с другой стороны, это и наука тоже. Так, мы скрупулезно собираем информацию по казанскому периоду жизни Василия Аксенова, которая со временем может совсем раствориться (к сожалению, люди уходят). Есть идея издать о нем сборник воспоминаний. Вместе с тем хочется собрать воспоминания воедино. Поэтому музей поддерживает отношения с родственниками, соратниками, сотрудничает с Домом русского зарубежья им. Солженицына и т. д.

Что касается импровизации — мы стремимся это делать на почве участия какого-то исключительного таланта. Программа формируется по принципу: лучше никак, чем плохо или посредственно. Более того, сегодня мы уже приходим к модели самоорганизующейся программы. И люди уже знают, что есть обязательные элементы в сценарии дома — это, например, литературно-джазовые среды, когда мы читаем Аксенова и его соратников-шестидесятников (Анатолия Гладилина, Андрея Битова и др.), а потом слушаем выступления «DR.V.Aks–BAND» Юрия Щербакова — что уже более шести лет у нас идет. Сейчас к основным мероприятиям еще добавятся блюзовые четверги Камрада Листкова (группа «Листья травы»). По отношению к участникам жесткой цензуры у нас нет, но по возможности желательно, чтобы программа была иногда созвучна эпохе 1960—70-х — хотя бы с элементами, аранжировками. Ностальгирующей публике нравится, и молодым тоже — их ведь надо обязательно знакомить с той эпохой. Это тоже культура, формирующая будущее.

В планах — создание творческой театральной и художественной студии для детей. Частично идея уже реализуется в детский воскресный день. Я некогда преподавала в художественном училище композицию, и мы там с ребятами рисовали музыку, включая катушечный магнитофон, например, с записями оркестра Поля Мориа. Пыталась таким образом вытащить учащихся за рамки. И такие чудеса творили дети!

«По отношению к участникам жесткой цензуры у нас нет, но по возможности желательно, чтобы программа была иногда созвучна эпохе 1960—70-х — хотя бы с элементами, аранжировками. Ностальгирующей публике нравится, и молодым тоже – их ведь надо обязательно знакомить с той эпохой». Фото предоставлено домом-музеем Аксенова

— Перед вами стоит задача каким-то образом самоокупаться?

— У нас практически так и происходит иногда сегодня. Нужно платить за интернет, содержание оборудования, все требует внимания и ухода. Если у нас завалило снегом крыльцо, нам звонят муниципальные службы — требуют убрать. Дворника в штате нет. Поэтому должны сами пойти почистить. Мечтаем достойно осветить нашу маленькую любимую сцену.

«Выступили с идеей создания туристического маршрута «Литературная Казань», но нас никто не услышал»

— Как обстоят дела с посещаемостью музея? Удалось ли включить его в туристические маршруты?

— Массового потока нет. Есть большая проблема со стоянкой. Точнее, с ее отсутствием. Нет возможности остановить машину или автобус на время экскурсии (или ужина — «Перекресток джаза» тоже на стадии вымирания) поблизости. Воскресенье бесплатное, но этого мало. Было бы здорово, если бы хотя бы после 19 часов всегда были доступные часы. Люди уже избалованные, комфорт стал основополагающим условием.

Конечно, приезжают туристы, небезразличные к творчеству Василия Аксенова, бывают энтузиасты. Но это точечно, структурированного туризма нет — организованными группами люди приходят нечасто. Дом-музей не входит в схему какого-либо туристического маршрута.

Когда была конференция по туризму, я озвучила Сергею Иванову (председатель госкомитета РТ по туризму, — прим. ред.) идею сделать маршрут «Литературная Казань». Или «Литературный остров». Ведь это проблема всех близлежащих музеев. Мы объединились и выступили с этой идеей, но нас никто не услышал. Музей Горького, музей Боратынского, музей Аксенова. Немного странный музей Льва Толстого. Не очень понятно, что с ним происходит, позволю себе заметить: школа — это хорошо, но это не музей, а уже совсем другая специфика. Автономный музей Федора Шаляпина в городе отсутствует. Хотя материала более чем достаточно. А ведь это колоссальная притягательная сила для туристов и гостей со всех концов мира! Это какое-то серьезное недоразумение, что этого нет! Приезжие интересуются и недоумевают. Названные фамилии всемирно известны. Мне непонятно, почему у нас они не чтимы в должной мере.

«Это единственный музей Василия Аксенова — ни в Москве, ни за границей ничего подобного нет. Мемориальная комната у многих вызывает ком в горле в самом трогательном смысле». Фото предоставлено домом-музеем Аксенова

— Каково значение казанского дома в ряду других мемориальных мест Василия Аксенова? Где-то еще что-то в память о писателе есть?

— Это единственный музей Василия Аксенова — ни в Москве, ни за границей ничего подобного нет. Мемориальная комната у многих вызывает ком в горле в самом трогательном смысле.

Хочется, конечно, создать еще и полноценный сайт. Соцсети — это хорошо, но хороший сайт — лучше. Дважды мы начинали это делать, и дважды все зависало по причине отсутствия средств. Тем не менее мы не теряем оптимизма.

— Как музей будет отмечать свое 10-летие в ноябре этого года, уже решили?

— «Аксенов-фест» будет посвящен юбилею. Программа будет формироваться позже.

«До реконструкции диагнозом здания дома-музея Аксенова была гангрена»

— Вы являетесь автором проекта реставрации этого здания. Расскажите, в каком состоянии оно находилось до реконструкции, что и как было восстановлено? И как получилось, что вы стали еще и директором дома-музея Аксенова?

— Я даже и во сне не видела, что буду заниматься музейной деятельностью. Конечно, этот музей — скорее хобби для меня, и есть еще основная работа, которой я зарабатываю на жизнь… Но не все измеряется хлебом насущным. Тут дивиденды огромные в медитативном плане. Это место, где я отдыхаю, иногда чуть-чуть мобилизуясь.

Реставрация тоже не основная моя специальность. Я архитектор, у меня диплом художника-архитектора питерской академии художеств. Просто, когда оказалась в Казани, внимание было сфокусировано именно на этой части города, и я как-то в эту струю реконструкции и реставрации влилась. До аксеновского музея у меня было еще несколько реализованных проектов реставрации и приспособления именно мемориальных комплексов: Каюма Насыри, Гаяза Исхаки, начинала музей Боратынского, встречалась с тогда еще живыми потомками в Москве — сохранился даже портрет внучатой племянницы, который я сделала пером и тушью — сейчас он в фонде этого музея.

«Восстановлены все исторические элементы, которые были на стенах даже в XIX веке, чудным образом детали уцелели в бывшей коммуналке». Фото предоставлено домом-музеем Аксенова

Реставрация дома-музея Аксенова проводилась на частные деньги. До начала строительных работ состояние здания можно было диагностировать термином «гангрена» — когда мы пробовали стены на прочность, в некоторых местах их можно было проткнуть пальцем. В результате пожаров перекрытия на чердаке существовали практически условно. Находиться здесь было небезопасно — здание пребывало в аварийном состоянии. Подвала, где сейчас находится джаз-кафе, не было, его сделали. Был подпол, где нашли некоторые интересные артефакты. Несущие конструкции собрали заново.

Восстановлены все исторические элементы, которые были на стенах даже в XIX веке, чудным образом детали уцелели в бывшей коммуналке. Мы все сняли и заново в деталях восстановили: карнизы, плафоны, лепнину. Нам повезло — тогда были живы родственники Аксенова, жившие с ним. В частности, один из ближайших — племянник Александр Котельников, с которым мы общались в Подмосковье — нарисовал подробный план, благодаря которому возрожден практически каждый квадратный дециметр. В результате у нас даже фикус стоит на своем месте!

— Вы лично встречались с Василием Павловичем. Какие у вас остались впечатления от общения с ним?

— Вы знаете, он мне приснился сегодня. Впервые. Он и Анатолий Гладилин. К чему бы это? Я успела с ним познакомиться и даже подружиться. В какой-то мере. Он никогда не был человеком фамильярным. Мало кого подпускал к себе. У Василия Павловича была такая особенность — я и во сне сегодня почувствовала еще раз это — он был со всеми и ни с кем. Была какая-то внутренняя дистанция, независимость. Он внимательно слушал, но параллельно что-то еще делал. Переосмысливал или еще что-то. Такое ощущение.

Мы вообще смешно познакомились. На «Аксенов-фесте» в 2007 году. Я, как всегда, была заморочена работой, был самый разгар. И даже не думала, что появлюсь на этом фестивале, но обстоятельства втянули. После того как Василий Павлович выступил на сцене оперного театра (здание строилось под руководством его отца), я подошла к нему, представилась и сообщила, что как архитектор посвятила целых восемь лет своей жизни этому памятнику архитектуры. На что он ответил, что реанимировать его дом мне «сам бог велел». Позже Аксенов игриво вспоминал какие-то эпизоды из жизни, даже детали: фамилии соседей, как они школьниками ранцами перекидывались, что читали… Вообще, было много планов, и Василий Павлович в конце концов в этот процесс влился с азартом, но быстро случилось то, что случилось. Когда он ушел, у меня, признаюсь, был шок…

«Вот наш театр оперы и балета — это реставрация с элементами реконструкции. Здание было построено в середине прошлого века под руководством Павла Аксенова, который в 1930-е годы был председателем городского совета. В начале 2000-х город готовился к тысячелетию, а здание театра уже не удовлетворяло технические потребности нового времени». Фото Максима Платонова

«Половина восстановленной церкви села Русское Никольское Лаишевского района — мой вымысел»

— Скажите, а чем архитектор-реставратор принципиально отличается от обычного архитектора?

— Архитектор создает новые объемы. А реставрация — это такая область архитектуры, где нужно самым корректным образом выявить лицо памятника архитектуры, стертое временем. Для этого реставратор должен погрузиться в эпоху: изучить время, историю, особенности. И в этом тоже есть большой интерес — когда ты поднимаешь все возможные и невозможные материалы. Необходимо очень точно определить архитектурный стиль со всеми подробностями. У каждого стиля есть свои, присущие ему, черты, но, к примеру, ранний и поздний классицизм сильно отличаются. Поздний очень близок барокко. Их путают, а это не очень большой диапазон во времени.

Помимо этого, часто бывает, что нет никаких архивных и библиографических данных. Яркий пример — церковь святого Николая Чудотворца в селе Русское Никольское Лаишевского района, где ежегодно проходит знаменитый фольклорный фестиваль «Каравон». Это тоже мой объект, и не просто реставрации, а воссоздания. Потому что, когда мы пришли на объект, половины здания уже не было, отсутствовали колокольня, притвор. Храм было сильно изуродован гастарбайтерами. Пришлось многое снимать, здание «лечить». Погрузились в поиски, архивов нет — сгорели. Пришлось обратиться к историческим аналогам в близком временном и стилистическом диапазоне, анализируя особенности почерка безымянного автора. Поэтому половина того, что сегодня там стоит — это мой вымысел. Чтобы делать такие проекты, нужно любить объект и действовать точно, как следователь.

Вот наш театр оперы и балета — это реставрация с элементами реконструкции. Здание было построено в середине прошлого века под руководством Павла Аксенова, который в 1930-е годы был председателем городского совета. В начале 2000-х город готовился к тысячелетию, а здание театра уже не удовлетворяло технические потребности нового времени. Не хватало репетиционных площадей — перекрыли внутренний двор, который раньше был открытым пространством. Появилась дополнительная сценическая коробка. При проектировании стало обязательным учитывать потребности маломобильной части населения, из-за чего в одном крыле были частично демонтированы перекрытия и возведены лифтовые шахты. Это повлекло за собой некоторые изменения внутренней пластики интерьеров.

Вместе с тем хотелось сохранить то, что был затеяно архитектором еще до войны. Я имею в виду первого автора — Скворцова. Он погиб во время войны, после чего строительство продолжил выигравший конкурс Исмагил Галеевич Гайнутдинов. Он привнес много изменений в первоначальный проект здания. Например, предложил в интерьере применить ганч — резной гипс на зеркале. Сказалась дружба с узбекским художником Ахмеровым. Если вы присмотритесь, то увидите в орнаментике много еще более восточных признаков: в сюжетах декоративных панно гостиных, орнаменте и во всей зрелищной общественной части, на фасадах. Все это сохранено. Более того, воплотились в жизнь невоплотившиеся задумки автора, на которые после войны у советского государства элементарно не хватило средств. Представьте, некоторые фрагменты были сделаны из папье-маше, где-то было дерево «под мрамор», еще что-то. В ходе реставрации было много перевода на подлинный материал, который был автором задуман и не реализован.

Проекты, над которыми сейчас работаю, в основном не в Казани. Я суеверна, поэтому озвучивать сейчас не хочу. Скажу только, что это известные объекты в Санкт-Петербурге. Есть и казанские.

Подытоживая, реставрация — это область, где у архитектора должна быть очень большая внутренняя дисциплина, культура, знания и опыт. И верная рука, как у хирурга.

Я вообще жизнь воспринимаю в форме и в цвете. Если форма совершенна, каких бы масштабов она ни была, это возбуждает

«Когда некоторые коллеги делают проекты зданий в центре города, мое гражданское чувство протестует»

— Несколько лет назад множество исторических зданий в Казани отдали инвесторам по очень льготной цене при условии их восстановления. Но инвесторы такие люди, которые не любят делать и, как правило, не делают того, что потом нельзя «отбить». Какие аргументы у вас как у реставратора есть для инвесторов, чтобы они сохраняли то, что ценно в культурном смысле? Для чего нужно сохранять историческую среду?

— В последнее время в обиходе появилось выражение «жадная архитектура». Когда некоторые мои коллеги делают проекты зданий в центре города, в соответствии с которыми на маленьком пятачке вокруг малоэтажной интересной исторической застройки выстраивается диспропорциональное нелепое сооружение, мое гражданское чувство протестует. Собственника можно понять: он пытается за счет увеличения площадей получить какой-то экономический эффект. И ему чаще всего неважно, что вокруг. Но я считаю, что в историческом центре нельзя терять голову никому, если, конечно, она имеется. Архитектор должен убеждать и формировать заказчика. Очень важно сохранить лицо, генетические черты неповторимости облика города. И не переусердствовать в обратном смысле. Дабы не получилось нелепое ассорти из фруктов и овощей в одном сосуде. Поэтому мы часто на градостроительном совете говорим: действительно, хороший проект, даже великолепный, ничего менять не надо — только место.

— А как вы относитесь к современным надстройкам на исторических зданиях? С вашей точки зрения, это приемлемо?

— Неприемлемо. Но я не консерватор в том, что касается сомасштабного архитектурного вторжения в структуру города. Есть такой прием в архитектуре — прием контраста. В Москве сколько угодно таких зданий, и у нас уже тоже есть примеры. Более-менее гуманный вариант современного вторжения в историю, на мой взгляд, — это УНИКС, «сползающий» на улицу Пушкина.

— За что вы любите архитектуру?

— Я вообще жизнь воспринимаю в форме и в цвете. Если форма совершенна, каких бы масштабов она ни была, это возбуждает. У меня давление меняется, учащается пульс, когда я вижу удачные пропорции, классную архитектуру. К сожалению, это не так часто происходит в последнее время. Поистине талантливых людей не так много, как и во многих других областях.

Кстати, я нашла недавно такую интересную информацию: когда у Василия Павловича решался вопрос, куда идти учиться после школы, он хотел пойти в архитектуру, но мама настояла на медицине по известным причинам (чтобы быть спокойной за будущее сына — врачи лучше выживали в лагерях). А еще «неуверенно рисовал, увидел, как все серьезно при поступлении», и не решился… Но на самом деле Василий Павлович хорошо рисовал! Логотип «Аксенов-феста» — его автопортрет-шарж. И те рисунки, что он нарисовал на печке в комнате тетушки, другие иллюстрации — по ним видно, что хорошая рука, явные художественные способности…

Вид из окна. Пастель, 2016 год. Из альбома Ирины Аксеновой «Каллиграфия моря», изданного в 2018 году

«Учиться в Питер полетела практически на подножке самолета»

— Расскажите, как вас занесло в Петербург? Вы родились в Казани, а художественную школу и институт окончили там.

— Это целая история. Я любила, люблю и буду любить рисовать. Здешние преподаватели художественной школы, увидев во мне предпосылки, подложили мне буклет Ленинградской средней художественной школы им. Иогансона. Это специализированная школа-интернат при Академии художеств им. Репина для особо одаренных детей, где наряду с общеобразовательными предметами преподаются предметы по искусству (что-то типа десятилетней специализированной музыкальной школы при консерватории). Туда приезжали учиться со всего Союза. И чтобы поступить в СХШ, надо было предварительно пройти дистанционный конкурс, а потом уже на месте сдавать экзамены.

К тому моменту я закончила в Казани восьмой класс и отправила в Ленинград документы с художественными работами. Подавала на скульптора, но попала в архитектурный класс, так как конверт с фото моих лепных работ, как выяснилось позже, даже не был распечатан — то есть комиссия их не заметила. Мама, конечно, до последнего была уверена, что все это — детские фантазии, но тут приходит телеграмма — вызов на очные экзамены (вероятно, так заинтересовали работы, что комиссия даже телеграмму организовала!). Мама была категорически против. А папа поддержал. Он был мой большой друг и единомышленник!

Сопровождать меня в тот момент возможности у родителей не было. Сессии у учеников и студентов. А в самолет детей до 16 лет не допускают. Пока стояли в очереди за билетом, оформили на кого-то опекунство, и я практически на подножке самолета полетела в северную столицу. А в городе на Неве ни родственников, ни знакомых. Речь стюардессы с объявлением посадки в городе-герое Ленинграде закончилась просьбой к пассажирам, хорошо знающим город, сопроводить девочку до нужного адреса: Васильевский остров, улица Детская. Мужчина, вызвавшийся мне помочь, посадил меня на автобус, объяснил, где выйти, и дальше я добиралась самостоятельно. Хорошо, что когда я появилась в школе, был день, и возглавлявшая приемную комиссию дама стала расспрашивать меня, откуда я и с кем. Выяснив, что девочка с большим чемоданом «из Казани» и «ни с кем», взяла за руку и лично довела до койки интерната. Все последующие годы моей учебы в школе эта очаровательная женщина обо мне заботилась, как о родной дочери (своих детей у нее не было). Тогда я впервые поняла, кто такие истинные ленинградцы.

Когда экзамены были позади, каким-то чудом оказалось, что был набран нужный балл и даже больше — и только тогда я поняла, что натворила! Ощущение было, что попала в другое измерение, в невесомость. В одиночку. Воспитанная мамой-литератором и папой-физиком, я была в тот момент наивной романтической девочкой.

Акварели из альбома Ирины Аксеновой «Каллиграфия моря», изданного в 2018 году

В одиннадцатом классе средней художественной школы преподаватели настояли, чтобы я продолжила образование в Академии. Прислушалась. Легко поступила. Великолепная образовательная база, очень сильные педагоги-профессора — основоположники, авторы учебников: Ирина Николаевна Бенуа, Игорь Иванович Фомин, Жан Матвеевич Вержбицкий и др. Они отличались не только глубокими профессиональными познаниями, но и совершенно удивительными человеческими качествами. Один наш преподаватель кормил голодных студентов, например, колбасой. Другой — не будил тех, кто нечаянно засыпал на занятии после бессонной ночи во время сессии…

«После практики на меня оформили вызов в Казань, не спрашивая, и я должна была этот вызов принять»

— А почему в Питере не остались после института?

— Должна была остаться, уже было место под солнцем, но так обстоятельства сложились — наверное, неслучайно. Я преддипломную практику, собирая материал по современной архитектуре, проходила в Казани, тема была «Туристический комплекс близ Свияжска». И главный архитектор проектной организации, после того как я уже закончила практику и уехала в Ленинград, оформил вызов на дипломанта, не спрашивая. Он посчитал, что такие специалисты должны быть рядом. Тогда существовала система распределения, и я должна была этот вызов принять — три года вынь да отработай, жестко. Я приехала сюда спокойная и уверенная в том, что скоро вернусь обратно в Ленинград, в который за 10 лет учебы уже вросла. Но человек предполагает, а бог располагает.

Был еще момент — в 1990-е годы я собралась было с подругой эмигрировать в Канаду, но в последний момент поняла, что нет. Хотя, может быть, я бы неплохо себя реализовала в качестве космополита. Свобода передвижения, погружение в другую культуру, менталитет. Внять их и двигаться потом дальше и дальше, путешествовать — это жутко интересно. И с удовольствием бы еще окончила режиссерский факультет и литературный. Даже смешные путевые заметки пишу — столько незабываемых встреч, интересных людей на пути.