Юрий Клавдиев: «Я добрый человек, который маскируется под бывшего футбольного хулигана»

«Все должны учиться писать пьесы»

— Юрий, проект «Классная драма» — не совсем обычный, понятно, что за несколько дней ребята не научатся писать пьесы. Так в чем же его суть?

— Я занимаюсь «Классной драмой» уже десять лет. У меня был учитель – Вадим Леванов, он говорил, что все должны учиться писать пьесы. И он добился, что все в его окружении начали писать пьесы, включая мою жену. Это очень правильно, в принципе. Когда пишешь пьесу, это очень дисциплинирует голову, это учит вертеть ситуацию с разных сторон.

— Почему именно пьеса, а не повесть или рассказ?

— Ну, для того, чтобы написать хорошую прозу, все равно надо владеть языком и так же уметь повертеть ситуацию, рассмотреть ее с разных сторон. Отличие пьесы в том, что ее можно показать в театре. Для детей это важно, потому что мы хотим не просто научить их чему-то, но и поиграть, развлечь их. «Классная драма» не должна быть похожа на уроки в школе, на казенное образование. Конечно, можно было учить ребят писать сценарии к короткометражкам, но это дорого, постановка в театре обойдется дешевле.

Отличие пьесы в том, что ее можно показать в театре. Для детей это важно, потому что мы хотим не просто научить их чему-то, но и поиграть, развлечь их.

— Что в результате получат ребята?

— Многое. Например, базовые знания о природе отношений людей, что у поступков есть скрытые мотивы, а конфликт есть столкновение интересов. Они учатся видеть жизнь, этот подвижный и интересный организм, нет ничего интереснее в изучении его и в попытке изменения. И поняв какие-то механизмы, можно попытаться изменить себя, если изменить мир получится вряд ли. Мы отталкиваемся от того небольшого жизненного опыта, что есть у ребят. Я, наверное, мог бы сейчас рассказывать им два часа о Гамлете, но зачем? Конфликт, заложенный в его ситуации, есть и в других похожих ситуациях.

— Но вы про что-то им рассказываете?

— Я им много что рассказываю. От кино Голливуда до русской литературы позапрошлого века. О современном театре, естественно. Конечно же, «Классная драма» — это образовательный проект. Но, при том, в очень интересной упаковке.

— Какие темы выбирают подростки?

— Такие же, как и взрослые. Они ничем не отличаются от нас. Они пишут о любви, о депрессиях, о том, что они никому не нужны и никто с ними не разговаривает. О том, что они одиноки в семье и очень бы хотели влюбиться, но не знают в кого. Они очень хотят иметь хороших друзей, но не знают, где их взять. Все как у нас, взрослых. Они отчаянно хотят быть счастливыми.

Не надо придумывать, что будет интересно, а надо просто посмотреть внутрь себя. Интересно живое и человеческое, а это можно найти только в живых людях. Внутри себя это можно найти.

— Сейчас у нас хорошие дети, хорошее поколение?

— Великолепное поколение! «Плохие дети» — это оксюморон, я так считаю. Да, они сидят часам и в интернете. А мы, взрослые, мы что, там не сидим? Глупее мы от этого не стали. Интернет кому-то помог быть умнее. Ребята много что смотрят, и они не глотают бездумно, они анализируют. С ребенком просто надо говорить серьезно, по-человечески. Не научить, не проконтролировать, а просто спросить: «Как у тебя дела?». И вы увидите, что все там нормально, и интернет их не портит нисколько.

— А как быть с законами театра? Вы их ребятам как-то объясняете? Понимание законов сцены не зависит от культурного уровня человека, здесь, очевидно, включается интуиция.

— Возможно, что-то приходит с опытом, с накоплением информации. Я точно знаю, что комедии всегда покупают, я просто не умею их писать. Хорошо покупают детективы, тоже не умею их писать. Ребята меня спрашивают: «Что будет интересно зрителю?». Говорю, что зрителю будет интересно то, что по-настоящему интересно им. Не надо придумывать, что будет интересно, а надо просто посмотреть внутрь себя. Интересно живое и человеческое, а это можно найти только в живых людях. Внутри себя это можно найти. Я им говорю, что про кого бы вы ни писали, вы будете писать про себя, потому что других людей вы не знаете. Мне кажется, что благодаря нашим занятиям, приходит чувство внутренней честности. Театр очень здорово в этом плане помогает.

С ребенком просто надо говорить серьезно, по-человечески. Не научить, не проконтролировать, а просто спросить: «Как у тебя дела?». И вы увидите, что все там нормально, и интернет их не портит нисколько.

— За десять лет ваших занятий этим проектом кто-то пошел в драматурги из ваших учеников?

— Есть такие ребята, начиная с первого проекта в 2004 году.

«Лера прикидывается адской женщиной»

— Вы писали сценарии для Валерии Гай Германики, как возник ваш альянс?

— Валерия Гай Германика к тому времени уже сняла фильм «Девочки», и ей был нужен сценарист для полного метра. Мы встретились, сразу же влюбились друг в друга, потому что Лера очень хороший добрый человек, прикидывающийся адской женщиной. Я тоже хороший добрый человек, прикидывающийся бывшим футбольным хулиганом. Так что мы друг другу понравились, я быстро, недели за три, написал ей сценарий. Так все началось. Перед нами не стояла задача сделать светлое кино, мы делали кино о взрослении. Взросление – это не всегда светлый промежуток в жизни человека. Люди взрослеют в несчастьях, в счастье человек превращается в ребенка и какого-то маленького щеночка. А несчастья заставляют нас совершенствоваться и двигаться вперед, расставаться с инфантильностью.

— Но согласитесь, сериал «Школа» производил шокирующее впечатление.

— Очень может быть. Когда он вышел, на нас столько всего посыпалось, мы, конечно, к этому были готовы, но не в таких масштабах. Но мы писали не о современной школе, что мы можем о ней знать? Нам всем по сорок лет, мы писали о своей школе. Зритель видит в сериале, по сути, советскую школу, об этом хорошо сказал в одном из интервью Слава Дурненков. Но людям просто нравится ругаться, вот сорок лет живу на свете и все больше в этом убеждаюсь.

«Я не понимал, зачем мне писать пьесы?»

— Вы-то сами как начали писать пьесы?

— Я писал рассказы и очень любил это делать, работал в журналистике. Как-то меня пригласили в театр – я кандидат в мастера спорта по фехтованию. Это было в Тольятти, я попал в театр к Вадиму Леванову. И он меня однажды спросил: «Ты рассказы пишешь? А почему не пьесы?» Я удивился, подумал, а зачем мне это? Для чего писать то, что никто не читает? Вы много видели людей на улице, которые бы читали пьесы? Актеры даже не все пьесы читают. Леванов заставил меня играть в спектакле и привел меня на «Кислород» Вырыпаева. А я из театральной семьи, мой дедушка режиссер, он создал первый театр в Тольятти, папа тоже режиссер, я, когда мне было лет пять, играл у него в спектакле. Я год проучился в студии при театре, но понял, что это не мое.

Взросление – это не всегда светлый промежуток в жизни человека. Люди взрослеют в несчастьях, в счастье человек превращается в ребенка и какого-то маленького щеночка. А несчастья заставляют нас совершенствоваться и двигаться вперед, расставаться с инфантильностью.

Тогда у меня с театром не срослось, но я чувствовал, что театр – это что-то мне нужное. И когда Ваня Вырыпаев начал говорить с одной стороны простым языком, с другой – все-таки метафоричным, театральным, вот тут я понял, что как раз мое! Я написал первую пьесу «Возвратный рефлекс», Леванов сказал, что это здорово, сорок процентов в ней Тарантино, пиши дальше. Вот как-то так начал писать. Когда я писал свою первую пьесу, рядом со мной лежала пьеса Горького «На дне» — мое любимое драматургическое произведение… Я с детства любил Горького и читал его.

— Для вас важно, чтобы ваша пьеса была поставлена в театре, или вы можете писать «в стол»?

— Мне, конечно, как любому нормальному человеку, написавшему пьесу, которая всем понравилась, хочется, чтобы ее поставили в театре, чтобы были аплодисменты. Но это не самоцель. Самоцель – разобраться в той или иной ситуации, найти ответы на вопросы: кто виноват, что делать, почему все так, а не иначе? Это для меня главное. У меня есть друзья, которые «коллекционируют» театры, им важно, чтобы их поставили в Москве, в каждом крупном театре каждого крупного города. Мне не важно количество постановок моих пьес. Мне повезло, мои пьесы ставят люди, которые близки мне по менталитету.