Антипаломничество Афанасия Никитина за границей: жены для белых гостей, турецкая таможня и бесерменская ураза

Дорога домой

Вместе с описаниями местностей, которые Афанасий Никитин посетил, он занес в свои записки и замечания о природе страны и ее произведениях, о народе, его нравах, верованиях и обычаях, о народном управлении, войске и т.п.

Индеяне же не едят никоторого же мяса, ни яловичины, ни боранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, а свиней же у них велми много. Ядят же в день двожды, а ночи не ядят, а вина не пиют, ни сыты. А з бесермены ни пиютъ, ни ядят. А ества же ихъ плоха. А один с одным ни пьет, ни есть, ни з женою. А едят брынец, да кичири с маслом, да травы розные ядят, а варят с маслом да с молоком, а едят все рукою правою, а левою не приимется ни за что. А ножа не дрьжат, а лжицы не знают. А на дорозе кто же варит себе кашу, а у всякого по горньцу. А от бесермен крыются, чтоб не посмотрил ни в горнець, ни въ еству. А толко посмотрит, ино тое ествы не едят. А едят, покрываются платомъ, чтобы никто не виделъ его.

А жоны их с мужи своими спят в день, а ночи жены их ходят спати к гарипом да спят с гарипы, да дают имъ алафу, да приносят с собою еству сахарную да вино сахарное, да кормят да поят гостей, чтобы ее любил, а любят гостей людей белых, занже их люди черны велми. А у которые жены от гостя зачнется дитя, и мужи дают алафу; а родится дитя бело, ино гостю пошлины 300 тенекъ, а черное родится, ино ему нет ничего, что пилъ да елъ, то ему халялъ.

Интересный абзац. Гарип — чужеземец, иностранец. По Никитину выходит, что белому иностранцу индийские мужья разрешали спать со своей женой, и если родится белый ребенок, так еще и доплачивали 300 денег. А если черный — то только за еду! Своеобразные нравы.

Изучив индийскую действительность изнутри, Афанасий Никитин пришел к выводу о бесперспективности дальнейших «исследований рынка», потому как с его купеческой точки зрения взаимный коммерческий интерес Руси и Индии был крайне скуден.

Поэтому в конце 1471 — начале 1472 года Афанасий Никитин принимает решение покинуть Индию и возвращаться домой на Русь.

Город Дабул стал последней точкой индийского путешествия А. Никитина. В январе 1473 года Никитин сел в Дабуле на судно, которое после почти трехмесячного плавания с заходом на Сомалийский и Аравийский полуострова доставило его в Ормуз. Торгуя пряностями, Никитин прошел через Иранское нагорье к Тебризу, пересек Армянское нагорье и осенью 1474 года достиг турецкого Трапезунда. «Таможня» этого черноморского порта выгребла у нашего путешественника все добро (в том числе и индийские самоцветы), оставив его ни с чем. Дневника при этом не тронули.

Далее по Черному морю А. Никитин добирается до Кафы (Феодосии). Потом через Крым и литовские земли — на Русь. В Кафе Афанасий Никитин, по-видимому, познакомился и близко сошелся с богатыми московскими «гостями» (купцами) Степаном Васильевым и Григорием Жуком. Когда их объединенный караван тронулся в путь (скорее всего, в марте 1475 года), в Крыму было тепло, но по мере продвижения на север становилось все холоднее. Видимо, сильно простудившись или по какой-либо другой причине Афанасий Никитин слег и умер где-то в районе Смоленска, который условно считается местом его последнего упокоения.

Ценность трактата Афанасия Никитина

В тексте многократно встречаются тюркские, персидские и арабские слова в кириллической записи. На смеси этих языков написана последняя часть «Хожения» — заключительная молитва Афанасия Никитина. Так он пишет: «В Ындея же какъпа чектуръ а учюсьдерь: секишь илирсень ики жител; акичаны ила атарсын алты жетел берь; булара достуръ. А куль коравашь учюзь чяр фуна хубъ, беш фуна хубе сиа; капъкара амьчюкь кичи хошь». В переводе с тюрки это означает: «В Индии же гулящих женщин много, и потому они дешевые: если имеешь с ней тесную связь, дай два жите́ля; хочешь свои деньги на ветер пустить — дай шесть жите́лей. Так в сих местах заведено. А рабыни-наложницы дешевы: 4 фуны — хороша, 5 фун — хороша и черна; черная-пречерная амьчюкь маленькая, хороша» (использованы персидские слова).

Другой пример отражает его уступки обычаям чужой страны в вопросах соблюдения христианских обрядов (также на тюрки): «кетъмышьтыр имень, уручь тутътым», в переводе — «с думой: погибла вера моя, постился я бесерменским постом».

Есть даже вставки, совпадающие с молитвами из Корана: «Хуво могу лези, ля лясаильля гуя алимуль гяиби ва шагадити. Хуа рахману рагиму, хубо могу лязи» — «Он Бог, кроме которого нет Бога, знающий все тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет себе подобных», что примерно соответствует 22 аяту 59 суры: «Он — Аллах, нет божества, кроме Него, знающий скрытое и созерцаемое. Он — милостивый, милосердный!»

Несмотря ни на что, автор продолжает болеть душой за свою далекую родину. Он пишет на тюркском слова, сомнительные с точки зрения официальной власти: «А Русь Бог да сохранит! Боже, сохрани ее! Господи, храни ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя эмиры Русской земли несправедливы. Да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость!»

Относительно же данных Афанасия насчет мусульман, коими являлись и средневековые татары, можно отметить следующее. Специалистам известно, что русские летописные тексты практически «кишат» агрессией по отношению к мусульманам, татарам, Золотой Орде и позднезолотоордынскому миру.

Американский исследователь средневековой истории России Эдвард Кинан допустил, что данные источников крайне отрывочны в том числе потому, что почти все они на протяжении XVI и XVII веков подверглись тщательной церковной цензуре. Она затронула не только материал, вошедший в летопись, но вообще почти все, что сохранилось в письменном виде, — за редким исключением в виде дипломатических документов. Целью православных цензоров, по его мнению, «было вырвать с корнем любое благосклонное отношение к татарам или их традициям, … любой признак ностальгии по … традициям Золотой Орды». Энергия и бдительность духовенства были гарантом того, что эта цель будет достигнута.

Как пример непредвзятого, практического отношения к представителям других культур и религий можно привести как раз свидетельство Афанасия Никитина. Не планировав заранее путешествие за три моря, Афанасий Никитин оказался первым европейцем, который дал ценное описание средневековой Индии, обрисовав ее просто и правдиво. Его записи лишены расового подхода и отличаются редкой для того времени веротерпимостью. По сути, выдающееся значение его рассказа, в отличие от огромного количества средневековой русской литературы, касающейся мусульман, в полном отсутствии предвзятости, а также почтения в отношении к христианскому взгляду на отношения с «погаными». Его рассказ прошел много редакций, которые показывают нам разницу между взглядами тех, кто, как сам Никитин, находился под влиянием тесных и практических контактов с мусульманской культурой, и тех, кто по причине предвзятости предавал анафеме Магомета, его работы и всех его последователей. Неоднократно производившиеся редакторские правки, наблюдаемые в последних версиях текста Никитина, имели целью вырвать с корнем те его взгляды и мысли, которые не соотносились с православием и были терпимыми по отношению к «поганым».