Петр Щедровицкий: «Если с кем-то что-то произошло, то на 3D принтере вам придется напечатать его орган»

Гумбольдт и КФУ

Я хотел рассказать вам свое видение новой промышленной революции, это главная цель. Но к ее исполнению нужно подойти, потому что об этом очень много пишут, особенно в последнее время. Я начал думать об этом 10 лет назад, когда перед нами стояла задача построения реалистичной стратегии развитии крупной (по российским меркам) корпорации, которая занимается технологическими проектами, технологическим бизнесом — корпорация «Росатом». Тогда об этом в российской публицистике практически никто не писал, сейчас об этом пишут все. Я считаю, что это очень опасный феномен, когда все пишут, потому что пишут в том числе те, кто в этом ничего не понимает. Я ставил перед собой задачу объяснить логику, за счет которой мы пришли к определенным выводам, и поделиться этими выводами, чтобы у вас была возможность критического отношения к тем идеям и прогнозам, которые мы выстраиваем.

Но начать я хотел с того, что очень благодарен организаторам за возможность выступить в одном из старейших университетов в России. Я читаю лекцию в вашем университете второй раз: в первый раз это было в 1996 году, очень давно. Но, конечно, нужно четко понимать, какой гигантский исторический фундамент поддерживает существование русской образованности. Вы знаете, что Казанский университет был одним из двух созданных непосредственно после принятия реформ 1802—1803 года. Но самое главное, что по времени это совпадало с появлением второго типа университетов. Обычно его называют в литературе Гумбольдтовским, хотя это совсем не так: Гумбольдт был одним из участников процесса формирования концепции университетского образования начала XIX века (условно 1800 год).

«Нужно четко понимать, какой гигантский исторический фундамент поддерживает существование русской образованности. Вы знаете, что Казанский университет был одним из двух созданных непосредственно после принятия реформ 1802—1803 года». Фото nik-rech.narod.ru

Философия сменила теологию

Россия начала готовиться к этому процессу раньше, в целом концепция создания сети императорских университетов уже была готова в 1770-х годах, она оказалась нереализованной по разным причинам. Этот момент своевременности принятых в определенную эпоху решений показывает, что Россия всегда развивалась синхронно с глобальной мировой исторической пульсацией времени. И сейчас, на мой взгляд, это не исключение, несмотря на то, что кто-то может обращать внимание на какие-то сложности — они есть всегда. Но мне кажется, важно понимать и чувствовать этот временной хронотоп, в котором мы находимся.

Тот концепт университетского образования, который ввел основу проектирования, создания вашего университета, в доступную нам историю Европы второй по счету. Первый складывается в XIII веке. Считается, что идеальный тип университета сложился в Париже примерно в 1250 году, приблизительно тогда, когда Фома Аквинский взялся за пересмотр учения Аристотеля.

Мы все знаем, что это идеальный тип средневекового схоластического университета содержал в себе четыре факультета: факультет свободных искусств (подготовительный), медицинский, правовой, и ключевой — теологический, который завершал лестницу образованности и выпускал из своих стен ту очень узкую прослойку (это буквально сотни человек), которые, закончив теологический факультет (а такая линейка занимала 16 лет последовательного обучения), получали право толковать священные писания. Этого права не имели ни князья, ни местные перфекты, его имела только очень узкая прослойка людей. Они получали право развивать картину мира, развивать антологию. Они осваивали эту антологию и делали вклад в нее. Пример Фомы Аквинского, его учителя и его учеников показывает, как это происходило — это всегда происходило на средоточии текущих исторических проблем, в частности, имплементации вновь в Европу через арабский Восток греко-римской образованности. Чрезвычайно сложный и драматичный период; с этого момента и до 1800 года, по большому счету, в университетском образовании ничего не происходит. Конечно, там много текущих изменений, но базовая модель, в которой вершиной образованности считается теологическая картина мира, не меняется. Даже когда ученые Нового времени создают новую науку, а с XVI века этот процесс ускоряется, они все равно продолжают себя видеть и свой вклад в дело знания как развития идеологической картины мира. А вот потом происходит какой-то удивительный переход. Первоначально его на себе несет Кристиан Вольф, который в университете в Галле в течение 38 лет своей работы утверждает собой, своим телом, что философский факультет должен стать в центр и заместить собой теологический. И светская философия должна вырабатывать новую картину мира.

Университет может заниматься только тем, в чем у него есть прорывные идеи

Спустя некоторое время Кант об этом пишет как о концепции уже следующего шага. Немцам не хватило людей на то, чтобы философские факультеты стали центральными — было слишком мало философов. В одних регионах в центре стали филологические факультеты, которые начали готовить национальную интеллигенцию, заниматься национальным языком, в других — натурфилософские разработки. И в этом модель гумбольдтовского университета была очень многообразна. Но в ней был один чрезвычайно важный элемент, который отличал немецкую систему от всех остальных, и их система стала на последующие 100 лет образцом для подражания как в России, так и в США.

Что это за элемент? Гумбольдт считал, что университетский профессор не должен носить форму (как, например, это делали французские профессора), он не должен хорошо говорить, он может быть косноязычным, он может читать лекции, повернувшись спиной к студентам. В центр был поставлен человек, создающий новые знания, прорывающийся и находящийся на фронтире. Суть одна: ты производишь это знание в университетских стенах.

«Гумбольдт считал, что университетский профессор не должен носить форму, он не должен хорошо говорить, он может быть косноязычным, он мог читать лекции, повернувшись спиной к студентам. В центр был поставлен человек, создающий новые знания, прорывающийся и находящийся на фронтире». Фото humboldt-forum.de

Я позволю себе небольшое отступление: вы, наверно, знаете программу 5-100. Недавно я читал лекции в Тюменском университете, после чего встал молодой человек и говорит: «У нас кафедра экономики, что нам делать?». Я в сердцах задал ему вопрос, может быть, жестковатый: «Сколько у вас в Тюмени лауреатов Нобелевской премии по экономике?». Он говорит, что их нет. «Ну и закройте кафедру экономики. Вот чем вы занимаетесь?" — «Мы работаем с такими-то ценными бумагами, такими-то обращениями». — «Вот так и назовите вашу кафедру, потому что вы это умеете, вы этому можете учить». Вот, собственно, эта базовая идея была положена в основу Гумбольдтского университета. К чему это привело? Это, в частности, привело к тому, что университет не может заниматься всем. Он может заниматься только тем, в чем у него есть прорывные идеи.

Сеченов описывает очень хорошую историю про то, как братья решили от него избавиться при дележе наследства: дали ему отступные в 6 тыс. рублей (по тем временам большие деньги). И он на эти деньги поехал учиться за границу. Ему для того, чтобы освоить работу одного зрительного нерва, пришлось объехать 3—4 университета, потому что они уже к этому моменту (а это 1860-е годы) были жестко специализированы. Ты должен постоянно поддерживать этот хронотоп лидерства. И это была главная идея, вокруг которой строился исследовательский процесс, семинарские занятия. Либих придумал базовую кафедру, потому что выяснилось, что немцы не могут собрать деньги ни на одну химическую лабораторию в университете (хорошо англичанам — они отняли у церкви и пустили на образование). А у немцев не было денег, зато есть предприятия, там есть промышленный процесс, они тратятся на станки и оборудование, им нужны современные станки, так давайте учебный процесс приблизим к предприятиям, вынесем кафедру на предприятие.

Кстати, вы знаете, что один из активных деятелей Казанского университета как раз учился у Либиха в 1937 году и, вернувшись сюда, в 1941 году создал казанскую школу химии? Поэтому момент «подобное к подобному» лежал в основе второй модели университетского образования.

Теперь я хочу сказать один тезис, который многим из вас покажется очень спорным. Следующий университет на моей схеме — это 2300 год. Я считаю, что антология живет как-то так, не развивается сиюминутно, она развивается большими формациями. Там то, что лежало в основе гумбольдтского университета, я называю это мыследеятельностью, часто это картина природы или научные работы или научно-инженерная. Но эта картина сегодня, хотим мы этого или не хотим, доживает свой век. Я являюсь, наверно, 15-м поколением в своей области (достаточно узкой) представителей этой истории формирования мыследеятельностной антологии, исторической человеческой деятельности со всеми ее специализированными фрагментами, а что будет дальше, мы не знаем.

Условно мы с вами находимся (по историческим меркам) в 1516 году. Если мы мысленно сейчас перенесемся в 1516 год, то, с одной стороны, это очень промежуточный период, а с другой стороны — Гуттенберг уже создал свой печатный станок, и к 1500 году было напечатано уже напечатано уже 50 тыс. наименований книг в Европе, что сопоставимо со всем объемом книг, которые были напечатаны до этого. Колумб уже открыл Америку, пройдет еще год — и Лютер выйдет на площадь. Вообще-то все уже произошло, хотя мы находимся в промежуточной стадии развития картины мира. У меня есть гипотеза про то, какая картина мира будет через 200 лет. Но это гипотеза, как дискуссия мотыльков о природе таяния свечи.

Поддерживать и институциализировать свободную мысль

Я не буду рассказывать вам про историю Казанского университета, но я хочу сказать, что мы можем гордиться этой историей, она шла вполне в ногу со временем. И все те фамилии, которые формировали специализацию и школьную структуру университета, известны. Каждая из школ, не говоря уже о том, что здесь была первая школа китаеведов и восточных языков. Нам есть, чем гордиться — это действительно огромный и серьезный фундамент. И завершая это введение, я хочу сказать о том, что сутевая часть этой модели, в которой мы продолжаем существовать, заключается в том, чтобы поддерживать и институциализировать свободную мысль. Здесь четыре цитаты, начиная с Гумбольдта и заканчивая Ясперсом, о том, в чем суть университета, а суть университета только в одном — создать пространство для свободного мышления. Если это удается, то университетская формация воспроизводится и живет. Мне это дает надежду на то, что вы сдержанно отнесетесь к тому, о чем мы будем говорить дальше. Это не сводится к перечню технологий, которые нам грозят. Те изменения, которые происходят на рынках, это все важно, симптомы серьезных изменений.

«Суть университета только в одном – создать пространство для свободного мышления. Если это удается, то университетская формация воспроизводится и живет». Фото kpfu.ru

Я хочу вам представить результаты антологического поиска.

О том, как может выглядеть новая промышленная революция, эксперты говорят очень давно. Я не привел здесь высказывание нашего соотечественника Александра Александровича Богданова-Малиновского, который еще в 1912 году описал все эти отрасли, которые будут, и угадал на 90%. Но если мы вернемся к более близкой истории, то мы обнаружим, что в 1980 году Толкиен на вопрос американских промышленников: «Какие технологии будут работать через 30, 40, 50 лет?», — назвал четыре: компьютеры, новые материалы (он считал, что они придут из космоса), новые источники энергии (он считал, что это приливная энергия и энергия поля земли) и биотехнологии. Вот четыре кита, на которых будет стоять новая промышленная революция. Через 20 лет Джереми Ривкин (в прошлом году вышла его книга «Третья промышленная революция»), отвечая на этот раз на вопрос европейцев, которые поняли, что они сильно отстают, сказал о пяти технологических коридорах в области энергетики: возобновляемые источники энергии, ресурсосберегающие здания (если вы не знаете, все 190 млн зданий в Европе сейчас проходят сертификацию по семи уровням ресурсосбережения, нижние два или три будут платить штрафы, верхние два будут получать положительный баланс, в том числе и финансовый по итогам месяца), накопители энергии малые, электротранспорт и умные системы управления. В 2000 году он все это предсказал и считал, что именно быстрая адаптация энергосистемы есть условие адаптации самой Европы к новой промышленной революции. В 2010 году Меркель приводит Путина на выставку в Ганновере и показывает киберфизические системы.

Три основных платформы

Вот как выглядит немецкая концепция индустрии 4-0: был этап парового двигателя, конвейерного производства, был этап первых роботов, а теперь это киберфизические системы, то есть производственные системы, в которых нет людей, которые являются гибкими, самонастраивающимися, сетевыми, и в которых управленческие функции выполняют машины (не только производственные).

Мы говорим о том, что три основных платформы, три основных технологических коридора будут структурировать платформы технологий новой промышленной революции. Это я рассказываю вам результат нашего анализа, который мы делали для Христенко в 2010 году. Первое: все в цифре. Некоторые говорят, что и так все в цифре. Поднимите руку, у кого в зале есть электронная модель тела в больнице? Нет? А у кого есть счетчик, который 26 параметров тела знает? Значит, у вас не все в цифре. А будет все в цифре, в цифре будет весь ландшафт, вся коммунальная система, все городские инфраструктуры, все участники программы Worldskills. Наше тело будет в электронном виде храниться в больнице, и если, не дай бог, с кем-то что-то произошло, то на 3D-принтере вам придется напечатать его орган, пока его к вам везут. Второе: новый материал с управляемыми свойствами. Был большой этап, когда мы тренировались с нано-покрытиями. На самом деле этим начали заниматься в 1954 году. Потом был этап композитов, а это уже не материалы, это конструкции, которые проектируются и делаются вместе с изделием в одном процессе, например, это происходит в авиационной отрасли, сейчас в строительстве, автомобилестроении, судостроении и т.д. И, наконец, сегодня это био-материалы с управляемыми свойствами. Сейчас 3D-принтер трехкамерный: в одной создается материал, в другой — изделие, а в третьей оно доводится до кондиции. Тогда мы можем в каждую вещь вставить управляющий чип, который будет эту вещь коммутировать со всем остальным миром. Мой молодой коллега шутит, что вещи будут разговаривать друг с другом, только по-корейски, пока так. Ваш холодильник сам будет заказывать продукты в магазине, он же знает, что вы любите. GPS пятого поколения будет советовать вам не вносить хаос тем, что вы крутите баранку, потому что от вас одни неприятности. И эта среда умных интернет-вещей продвигается быстрей всего в сельском хозяйстве, потому что все коровы уже с чипами, мы — следующие. Все в цифре — это тренд, который уже завершается, новые материалы — он сейчас в самом активном поиске, умные системы управления — это следующий шаг, еще 15—20 лет.

Все знают, что Форд 35 лет экспериментировал, и в итоге 1 декабря 1912 года пустил конвейер. Мы знаем, что они на салазках таскали этот автомобиль, синхронизируя 20 разных процессов, искали скорость и в конце концов нашли ее приблизительно на скорости 1м/с (с этой скоростью движется конвейер). В итоге все операции вы синхронизируете с этим базовым процессом. И у вас каждые 50 секунд с конвейера сходит автомобиль. Это была эффективность, достигнутая Фордом к 1923 году, которая с тех пор не поменялась.

«Все сделал Форд: он создал схему этого производственного процесса, потом он «Тойоте», которая производила ткацкие станки, передал ее в Японию, они ее освоили и усовершенствовали ровно на 2 секунды». Фото autonews.com

Догнать и перегнать Форда

Если вы сядете на поезд в Токио, приедете в город Тойота, придете на улицу Тойота, дом 1, где находится роботизированная линия производства машин марки «Тойота», то вы обнаружите, что каждые 48 секунд с конвейера сходит один автомобиль. То есть вся японская культура, все роботы, которые там стоят, все навороты, которые произошли за 100 лет, дают нам прирост всего 2 секунды. Все сделал Форд: он создал схему этого производственного процесса, потом он «Тойоте», которая производила ткацкие станки, передал ее в Японию, они ее освоили и усовершенствовали ровно на 2 секунды.

Что говорит Маск? Он говорит, что автомобиль будет делаться из 18 модулей полной сборки вместо 2 тыс. деталей. Один из этих модулей — электромотор, а один — искусственный интеллект, он будет с вами разговаривать. Он будет спрашивать вас, чего вы хотите, заехать ли сегодня за продуктами (хотя он, скорее, будет спрашивать у холодильника, а не у вас). Он будет выбирать маршрут, который вам нравится, объезжать пробки. Это элемент такой же, как и конструкция автомобиля — мотор или еще что-нибудь. Сейчас с конвейера Маска, вы знаете, он купил старый цех, и там построил первую версию роботизированного конвейера, одна машина сходит раз за 160 секунд. То есть он работает в три раза хуже «Форда». К 2018 году он обещает, что догонит Форда, и его конвейер будет выпускать машину так же, как «Форд», раз в 50 секунд. А к 2023 году раз в 10 секунд с конвейера будет сходить один электромобиль. То есть скорость увеличится до 5 м/с, а сверхзадача, которую он ставит, — это 10 м/с будет сходить один электромобиль. На уровне здравого смысла мы понимаем, что этот автомобиль будет эффективнее, дешевле, лучше и экологичнее, чем все, что мы имеем сегодня. Столетняя эра автомобиля прошлого закончилась. Это может произойти завтра или послезавтра. Мы можем с вами что-нибудь учудить, это отодвинет процесс на 15—20, а может 50 лет. Это не играет никакой роли. Мы сегодня можем двигать самодвижущуюся тележку. А вы помните, с чего Форд начинал? Папа его куда-то вез, и они увидели самодвижущуюся тележку. Больше всего Форда поразило потом то, что двигатель внутреннего сгорания находился под сидением у водителя — не очень безопасная конструкция. Все — он загорелся и стал делать. Функционально это то же самое, а морфологически это совершенно другой объект и совершенно иное разделение труда.

Технологии не ходят поодиночке

Мы в первый раз переживаем такую революцию? Нет, не в первый раз. Наш с вами соотечественник Николай Кондратьев практически в те же годы, которые мы сейчас обговариваем, развивает теорию больших циклов конъюнктуры. В результате своей работы выдвинул три гипотезы. Гипотеза первая: технологии не ходят поодиночке, они взаимно дополняют и достраивают друг друга. Складывание такого пакета (назовем его пакетом или группой) занимает 30—40 или 60 лет: от появления кандидатных решений до появления финальной версии.

Вторая гипотеза: если такая группа технологий сложилась, то на ее основе начинает взрывным образом расти производительность. Как в примере с Маском: в 5 раз (в перспективе в 10) по сравнению с традиционной автомобильной отраслью. Этот рост продолжается 35 лет, а потом наступает спад. Потому что предельная производительность исчерпана, на этой платформе технологий больше роста не будет. И это процесс продолжается 25 лет. Итого: 50+35+25 получается 110, а иногда 120 или 130. А если мы возьмем еще догоняющую индустриализацию, то есть повторную передовых моделей, и региональные различия и отраслевые различия, то этот цикл вообще не имеет прямых границ. Спор по поводу концепции Кондратьева, на мой взгляд, совершенно бессмысленный: он ввел схемы, а не точно описал эти этапы, потому что они везде разные. Но вы знаете, что его расстреляли в 1938 году и потом его долго не вспоминали. Один австрийский ученый сказал в 1975 году: «В схеме Кондратьева была одна ошибка, он пытался нарисовать линейный процесс с какими-то колебаниями». А речь идет не о линейном процессе, речь идет о такой модели, которую он назвал метаморфозным развитием. У вас сначала идет рост на основе некой платформы, потом — точка наибольшей продуктивности, потом она распадается на разные серии развития (отраслевые), это уже спад. А вот на ее наслоении происходит рост, а что происходит с предыдущей промышленностью, инфраструктурой, социальной структурой, созданной вокруг старого пакета технологий? Она исчезает. Важнейшую функцию в этом процессе Шон Петер предписывал предпринимателю. Он говорит: «Функция предпринимателя — созидательное разрушение: он разрушает старое, создает новое». Важный момент, который Кондратьев тоже фиксировал, но не акцентировал. Мы не знаем, что бы он делал после 1938 года, возможно, он все бы довел до ума. Когда мы смотрим на кандидата и технологию в отраслевом коридоре, мы ничего не можем сказать, какая из них выстрелит, ориентируясь просто на их технические характеристики.

«У нас в 25 году количество солнечных гигаватт переплюнет атомы, а атомы уйдут вниз. Почему? Потому что дело не в том, что эта конкретная технология в своем отраслевом коридоре «лучше», вопрос в том, в какие синергетические отношения она вступает в другими технологиями». Фото 0el.ru

Ускорение технологий связано не с развитием технологий, а с пакетированием

Перенеситесь на 15 лет назад, соберитесь с экспертами энергетики, спросите, какая технология будет быстрее развиваться: атомная или солнечная. Они, конечно, скажут, что атомная, потому что самая низкая доля топливной составляющей в структуре конечной цены, возобновляемые источники, экологические преимущества по сравнению с гидро- или угольной генерацией. Так вот, у нас в 25 году количество солнечных гигаватт переплюнет атомы, а атомы уйдут вниз. Почему? Потому что дело не в том, что эта конкретная технология в своем отраслевом коридоре «лучше», вопрос в том, в какие синергетические отношения она вступает в другими технологиями, например, с транспортными. Если вы на крышу дома поставите черепицу, которую производит Маск, которая уже заменяет то, что стояло на крыше 5—7 лет назад, подведите к ней подзарядку для электромобиля, а автомобиль «Тесла» сам находится на подзарядке до определенного щелчка, то вы экономите дважды: вы производите электроэнергию, вы экономите на том, что вы не покупаете бензин — 200 евро у вас в кармане (это в среднем 10% дохода европейца). А у вас платежка будет расти, потому что вы платите за старую инфраструктуру. Если представить себе, что вы не сэкономили, то может оказаться, что вы и 20% выиграли, и 30% выиграли с учетом стоимости старых технологических решений и их влияния на систему потребления. Из этого простой вывод, что мы имеем дело с несколькими пакетными технологиями. Эти пакетные технологии имеют свой столетний хронотоп волны развития, и один вытесняет в какой-то момент другой. Не происходит перехода технологической платформы промышленной революции, которую удалось реализовать на севере Европы в первую промышленную революцию, которую мы приписываем англичанам. Она была уже, конечно, не первая. Она была n-ная по счету и в самой Англии уже третьей попыткой. Но в нашем сознании мы прежде всего связываем эту промышленную революцию с паровой машиной, железной дорогой, углем. Но, по сути, это был другой пакет, и он не мог возникнуть в Голландии. Пакет, который в объединенных провинциях складывается с XVI века и исчерпывает свой потенциал развития к 1700 году.

Ускорение технологий связано не с развитием технологий, а с пакетированием. Огромное количество примеров, когда лучшие решения, не попав в хронотоп развития, не реализуются, пропадают. Кроме того, этот большой цикл во многом связан со сменой поколений. Почему у Кондратьева основной цикл 60 лет? Три поколения. Тогда социализация была в 20 лет. Вы говорите, все ускоряется — я говорю, замедляется. Потому что социализация сейчас в 25 лет, а нас 10 млрд, а тогда было меньше 2 млрд. Мы не помним, что было в 1880 году, а тогда были заложены все основы русской революции. Тогда в Америке умерло 1,5—2 млн человек от голода, потому что их вытеснили из сельского хозяйства, они пришли в город, а там ничего нет. Это гигантский, очень сложный переход, который приведет к исчезновению всего, кроме университетов, потому что университет показал свою удивительную жизнеспособность за последнюю тысячу лет. Это отдельный вопрос, почему? Это кажется, когда вы работаете в ИТ, там цикл поменьше 5—7 лет, и вам кажется, что все быстро происходит.

Мы — единственная страна в мире, которая за XX век не увеличила свою численность

Нас точно не коснется безработица: у нас не хватает людей. Менделеев писал, что для того, чтобы освоить территорию России, как минимум нужно 500 млн человек. Мы — единственная страна в мире, которая за XX век не увеличила свою численность. Мы постарались, нам еще и помогали. Поэтому нас точно это не коснется. Вот Индонезию, в которой 350 млн человек, их там «поколбасит».

— Когда человек перестает думать, совершая какие-то бытовые процессы (быть за рулем, например), он не будет деградировать?

— Вы не первый человек, кто задает этот вопрос. У вас есть великий предшественник, народник Михайловский, который писал в своих книгах, что так человек деградирует. Но он ошибся, потому что выясняется, что когда вы все время думаете о том, куда повернуть рулем, будучи в машине, или на работе думаете, куда деть бумажки, которые на вас сыплются, — вы это называете думанием? Я считаю, что это растрата сил человека. Маркс тоже так считал, что человек развивается только в условиях свободы деятельности, досуга, занятии искусством, культурой, а не в диспетчировании часто бессмысленных производственных и административных процессов. Пока за последние 500 лет мы видим, что возможность человека как коллективного субъекта возрастает, и для некоторых людей есть тоже возможность индивидуального роста. 5—7% населения готовы развиваться. Бывает, что это процент резко возрастает.

«В 1776 году в первой главе своей работы о причинах и источниках богатства народов Адам Смит написал: «Единственным источником богатства является технологическое разделение труда». Не человеческий капитал, не природные ресурсы, не инвестиции, а только технологическое разделение труда». Фото wikimedia.org

— У меня был недавно диалог про черепицу Маска. Когда это будет в России? Что вы думаете по этому поводу?

— Ничего. У меня нет на это времени. Я думаю про более серьезные вещи. Понимаете, жизнь коротка и бессмысленно разговаривать на эти темы: либо вы что-то делаете в этой области… Вы что-то делаете в этой области? Вот я делаю в нескольких областях, я делаю как инвестор, как стратег. Если у вас есть бизнес в этой сфере, то надо рассчитывать риски, какую-то модель возможно сделать в Греции. Мир большой, в нем много интересного, и я думаю, что те, кто говорят, что мир за 100 лет никак не изменится, глубоко ошибаются. Мы же в любой сфере можем найти экспертов, которые говорят всякие глупости: про автомобиль Форда говорили, про компьютеры, что это невозможно, их никогда не будет. Я помню, я был на совещании, это был 2000 год в Минсвязи и информации РФ, и там группа экспертов спорила, сколько будет мобильных телефонов в России в 2010 году. Один сказал, что около 20 млн, его засмеяли. Так вот в 2010 году их было 100 млн. Тот, кого все посчитали романтиком, ошибся в 5 раз, остальные назвали цифры еще меньше, а это были эксперты.

Почему происходит такой взрывной рост на новой технологической платформе? Ответ на этот вопрос мы знаем давным-давно. В 1776 году в первой главе своей работы о причинах и источников богатства народов Адам Смит написал: «Единственным источником богатства является технологическое разделение труда». Не человеческий капитал, не природные ресурсы, не инвестиции, а только технологическое разделение труда. Шон Петер начал критиковать Адама Смита за то, что он придавал фактору разделения труда столь ключевое значение. Вот я считаю, что Смит был прав, а Петер — не прав. А как описывает технологическое разделение труда Адам Смит в 1776 году? Он приводит пример, логика которого следующая: один ремесленник делает 10 булавок в день, потому что ему нужно совершать разные операции с разным инструментарием, переход от одной операции к другой отнимает время, одну операцию он делает быстрее, другую медленнее — срок целого задан сроком самой медленной операции. Мы разделяем эту деятельность на 18 операций, распределяем их между 18 специализированными рабочими, и эта технологическая линия делает 48 тысяч булавок в день на принципах операциализации деятельности. Этот принцип работает в каждую промышленную революцию.

Адам Смит не мог видеть промышленной революции, но он мог видеть голландцев, которые строили в год до 500 кораблей. Там работало по 20 артелей по 60 специальностей в каждой. Помните, Петр I поехал смотреть, как это было организовано в конце XVII века, то есть спустя 50 лет с того момента, как эта машина была построена и работала, он стал изучать, как голландцы строят корабли, чтобы потом построить в России. Сколько кораблей построила Россия за 20 лет петровских реформ? 1160, а голландцы — 2100 в год. Они строили в два раза дешевле и быстрее, чем все конкуренты, имели 15 тысяч судов своего собственного флота, контролируя всю мировую торговлю, и еще во время войны с Испанией строили для испанцев.

«Только то, что меняет систему труда, это инновация, остальное – это инженерные изобретения за деньги налогоплательщиков. Инновацию создают предприниматели, а не инженеры». Фото kpfu.ru

Самый худший передел и задает целое

Подъем в горы кто определяет? Последний. Самый худший передел и задает целое. Вы не можете построить 1 млн машин, если у вас всего 2 млн колес. Вы не можете построить 2 тысяч судов, если у вас кондиционного дерева только на 1 тысячу судов. Поэтому Аркрайт начинает синхронизировать производительность, и это называется инновация. Когда он придумывает сам конвейер, почти одновременно с ним американский инженер делает конвейер по производству ружей. Французы перестают поставлять в связи с революцией, и он делает конвейеры. Но это радикальная инновация, а когда он построил конвейер, то каждый может оптимизировать его, и это оптимизирующая инновация. Только то, что меняет систему труда, это инновация, остальное — это инженерные изобретения за деньги налогоплательщиков. Инновацию создают предприниматели, а не инженеры, потому что он знает, к какой предельной мощности он стремится. Вот сейчас Маск будет заказчиком на 30 тыс. инноваций, чтобы дойти до 5 м/с. Форд был заказчиком на 30 тыс. инноваций в производственном процессе: смена оборудования, замена материалов, чтобы прийти к производительности одна машина каждые 50 с. Он ставит ТЗ инженерам и ученым, потому что он знает, где деньги, где эффект повышения прибыли, а они не знают. Форд за весь 1912 год производит меньше 20 тыс. машин, он лучший в Америке. За первый месяц работы конвейера декабрь 1913 года он производит 10 тыс. машин. За следующий год — 250 тыс. машин, а в 1929 году на двух заводах он делает 1,5 млн машин, доводя до той самой прозводительности, которая до сих пор в автомобильной промышленности остается. Тот, кто вышел на предельную производительность, задает норму.

Это собственно «Боинг», я был там как раз в это время, в 2011 году, три года они потратили с момента кризиса на перестройку технологического процесса модульной сборки самолетов. До этого, как говорил Форд: «До того, как я начал строить конвейер, автомобили строили так же, как дом: он стоял на одном месте, а вокруг него бегали рабочие, суетились». И самолет до перестройки 2008 года строился, как дом: он стоит на месте, а вокруг него бегает бригада, которая строит. А вот здесь он едет, причем в трех измерениях. 48 «737-х» машин в месяц.

Как следствие, более производительная система разделения труда заменяет менее производственные. Голландия контролирует 80% рынка судостроения до прихода туда английской системы разделения труда в XVIII веке. Англичане контролируют 60—70% мирового рынка хлопчатобумажной ткани. Форд контролирует 75% рынка автомобилей к 1926 году.

«16 октября 1931 года с завода в Горьком, который является точной копией завода Форда, сходит первый советский «форд». Он в два раза дороже и делается в 1,5 раза дольше. А почему? Потому что автомобиль делается не из материальных компонентов, он делается из деятельности». Фото volkerwestphal.de

« У нас конвейер работает на 67%»

И сейчас две системы разделения труда разных, две концепции конкурируют друг с другом, сейчас они примерно пополам делят рынок крупно- и среднемагистральных самолетов, и дальше кто-то из них выиграет, потому что это разные самолеты.

Теперь нам придется с вами чуть-чуть усложнить эту историю. Вот 2 тыс. компонентов старого автомобиля или 18 тыс. нового, а их кто делает? Вот есть такая история: представители Автоторга (это наша закупочная организация) приезжают в 1928 году к Форду и говорят: «Помоги нашей молодой стране поставить у себя производство автомобилей». А он спрашивает: «Лако-красочная у вас промышленность есть? — Нет. – А шинная? — Нет. — А стекольная? А металлургическая, которая может производить 20 видов стали? — Нет». Он продолжает: «Несмотря на то, что я очень не люблю коммунистов, я вам все отдам, отдам все чертежи машины, я отправлю к вам своего проектировщика, инструктора, я столько, сколько нужно, буду поставлять вам необходимых комплектующих, которые вы пока не можете делать, но увольте меня — я уже один раз эту отрасль сделал в США, я не буду за вас ее снова делать». 16 октября 1931 года с завода в Горьком, который является точной копией завода Форда, сходит первый советский «форд». Он в два раза дороже и делается в полтора раза дольше. А почему? Потому что автомобиль делается не из материальных компонентов, он делается из деятельности, которую эти материальные компоненты могут сделать в нужном количестве с нужной скоростью и нужной экономикой. Если у вас производства шин нет, то у вас и не будет конечного продукта. А сколько таких деятельностей? Сотни и тысячи, как например, в случае с атомной станцией. И все эти разные виды деятельности должны работать синхронно и эффективно. Не нужно делать 2 млн автомобилей, если у вас только 2 млн колес. Если у вас этой объемлющей системы деятельности нет, то ваш базовый процесс будет то аврал, то простой, что и происходило на этих заводах. Или еще хуже, когда мы в конце 80-х приехали на КАМАЗ. И главный инженер, пока мы идем, говорит: « У нас конвейер работает на 67%». Но мне дедушка же рассказывал, что такое конвейер (он у Форда учился, а потом авиационную отрасль в стране поднимал), конвейер — это та машина, которая всегда должна работать на 100%, он не может работать на 67%. Он начинает мне что-то объяснять, но я ничего не понимаю, и говорю: «А вы не пробовали повышать производительность?» Он говорит: «Пробовали. Процент брака растет». А он о чем говорит? А он говорит об этой таинственной связи между процессом, который мы видим в цеху, и процессом, который охватывает этот цех и в цеху не располагается. Поезд же не в цеху делается, он делается на 50 предприятиях, а в цеху — собирается. И если у вас хоть в одном месте процесс не синхронизирован, то он будет конечную продукцию вам портить, а еще сбои и штрафные санкции. Но и этого мало. Эта система должна иметь пронизывающую систему управления по стандартам безопасности, по материалам, по использованию производственных мощностей, складов, по логистике, программного обеспечения. Все должны пользоваться программами, делать графики 4-го уровня, синхронизировать процесс проектирования. И здесь разделены уже не функции предприятий и не операции, а специализированные виды деятельности мышления знаковых систем. Поэтому когда они говорят вам про 100 лет, может быть, они имеют в виду, что сложить такую систему деятельности быстро не получается, что помимо общественно-необходимых затрат туда, есть еще затраты времени на создание системы деятельности. Вот нержавейку у вас пока не получается делать, вы покупаете ее у иностранцев, у шведов или у норвежцев. А теперь вы хотите это освоить, сколько вам на это надо времени? Год, 5, 10 лет? И какие ресурсы на это надо бросить? Чтобы так не получилось: вкладывали, вкладывали, а потом смотрим на продукт, а он в 5 раз дороже и в 3 раза дольше делается, то есть время потратили, а результата не достигли. Нет никакого рынка, кроме системы разделения труда. Система разделения труда и есть рынок. Рынок для химии — производства композитных материалов, рынок композитных материалов — крылья и другие части самолетов, которые строятся из композитных материалов. Рынок для этих частей — это авиакомпании, которые просят понизить количество потребляемого топливо, потому что они продают конечный продукт — билеты. Рынок для тех, кто продает билеты и осуществляет авиаперевозки — это работники всех этих компаний: химических, металлургических и т.д.

И для рабочего автомобильного завода невозможно купить автомобиль: он получает $40 в месяц, а автомобиль стоит $1000 — бесконечность разделяет его услугу и этот продукт. А если рабочий получает $200, а автомобиль стоит $250, то он возьмет кредит и купит за полгода. Если у вас продукты питания в структуре вашего бюджета занимают 80%, то это из-за того, что они производятся неэффективно, и вы мало зарабатываете. И никакого рынка нет. Я приехал в Ростове на базар, там все торгуют помидорами, они семенами не обмениваются, все сидят. Невозможно сделать никакого обмена между теми, кто производит одно и то же, взаимодействие возникает между разными, а разное задается системой разделения труда. Система разделения труда переходит в более системные изменения, она формационна, она меняется, но она является маховиком. А вот остальные факторы, они, безусловно, важны, но они являются следствием. Вот это ключевой тезис для тех, кто интересуется темой, почему богатые продолжают богатеть, а бедные — беднеть.

«Иметь знание — это значит прежде всего иметь средства. А также быть уверенным, что это средство адекватно. И потом это значит видеть некий класс объектов. Почему это так важно? Потому что мы можем с помощью такого представления о знании разделить горизонтальную систему разделения труда, в которой производится продукт, например, автомобиль, и вертикальную систему разделения труда, в которой производятся все знания, чтобы продукт произвели». Фото kpfu.ru

Что сделал Форд

Итак, появились новые технологии, но если появились новые инструменты, орудия, то и появились новые знания, поддерживающие их эффективное использование, применение. Любое оружие всегда существует в оболочке многочисленных знаний, где можно применять, где нельзя, и т.д. Здесь с нами дурную шутку играет и представление о том, что знание — это отпечаток этого объекта сознания. Я должен применить определенную систему средств, чтобы, например, посчитать, сколько человек в зале, потом сказать организаторам: «В зале сидит 42 человека. Принесите, пожалуйста, 42 программки». И я рассчитываю, что этот контрагент тоже владеет этой системой, когда распечатает необходимое количество программок, введет правильную цифру 42. А не так, как дети, которые не владеют этой операционной системой: если вы ребенку скажите накрыть на стол, то он будет идти брать приборы, расставлять, осуществлять однозначное соответствие одного предмета другому, у него будет не хватать — он пойдет снова, лишнее отнесет обратно. И так бесконечно, он 20 раз будет ходить, потому что у него нет средства. Иметь знание — это значит прежде всего иметь средства. А также быть уверенным, что это средство адекватно. Это то, что существует между людьми в коммуникации. И потом это значит видеть некий класс объектов. Почему это так важно? Потому что мы можем с помощью такого представления о знании разделить горизонтальную систему разделения труда, в которой производится продукт, например, автомобиль, и вертикальную систему разделения труда, в которой производятся все знания, чтобы продукт произвели. Для того, чтобы появилась машина марки «Т» в количестве 1,5 млн в год, нужно было, чтобы 15 лет Форд у себя в гараже делал двигатель внутреннего сгорания, пока он не сделал такой двигатель, который посчитал адекватным своей концепции перестройки отрасли, как сердце будущего автомобиля. Ему нужно было сделать проект автомобиля, который не существовал раньше, и он постепенно отладил эту концепцию, и этот автомобиль собирал в себе самое лучшее из всех предыдущих серий автомобилей. Это был типовой проект, который нужно было положить в основу более широкого процесса. Он разработал более 26 сплавов стали. Всем известная история, например, он шел мимо разбившегося французского автомобиля, наклонился, поднял деталь, собрал инженеров и говорит: «Почему она легче нашей? Я же ставлю вам задачу снизить вес автомобиля, как условие оптимального использования топлива». Они ушли, вернулись через две недели и сказали, что это ванадиевый сплав. Форд спросил, кто делает в США такой сплав, они ответили, что никто. И он поехал со своей командой по металлургическим предприятиям, пока не нашел одно, которое взялось в кооперации с ним делать эти сплавы. И так 26 материалов в зависимости от результатов эксплуатации автомобиля. Он создал дилерские центры, сервис, систему управления, он создал типовые комплектующие, типовые режимы диагностики обследования — это все сделал Форд. Если вы не знаете, он еще сделал больницы, в которые мы сейчас ходим, ПТУ при фабрике по подготовки рабочих кадров. Заодно основав это на тех же принципах. Есть процессы, которые происходят в цеху, это машинный продукт, а есть процесс, который буквально в вертикальном измерении. В боевиках американских очень часто такая сцена: бандиты заходят в цех и стреляют, обычно на втором этаже такая нависающая комната. Там, по модели Тейлора, сидят четыре управляющих позиции. Вот внизу производственный процесс, я смотрю на него сверху, я его контролирую сверху, а деятельность, разделенная по управлению в вертикальной надстройке. Каждая промышленная революция вносит новацию в вертикальную систему разделения труда. Она создает новеллу, новый тип мыслительной деятельности, который технологизируется. Нулевая промышленная революция создает инженерно-конструкционную работу как типовой блок любой системы деятельности, любого продукта. Вот Леонардо да Винчи — изобретатель, естествоиспытатель, художник, архитектор, философ — он все, это микс, который соединяет все на себе и характерен для переходных эпох. В 1600 году Стивен открывает в Голландии первый инженерный колледж. Для инженерной деятельности создаются нормы, понятный источник дохода (роялти, патенты), появляется спрос на инженерную работу, потому что они повышают эффективность технических систем. Львиная доля патентов в следующий период — это совершенствование ветряных установок, осушение болот и т.д. Надо готовить типовых инженеров, не Леонардо да Винчи, надо готовить типовых инженеров, которые могут занять место в любом производстве.

Петр Великий приезжает за рубеж, ходит, смотрит и говорит, осваивает виды работ, а потом говорит артельщику: «А чертеж корабля где? — Нет чертежа корабля, мы строим по шаблонам, которые мне достались от дедушки, а я передам сыну». Для каждой детали судна есть шаблон, а чертежа корабля нет, а зачем нам чертеж? А за чертежом ему надо ехать в Англию. А почему туда? Потому что англичане, в отличие от голландцев, не умеют строить. Если мы делаем что-то, нам мышление не нужно, мышление сверхкомпенсирует элементы деятельности, восстанавливает элементы деятельности, которых нет на кончиках пальцев. Проектирование — это первая английская инновация, его не было, пока им не пришлось, например, в судостроении поставить задачу создания однотипных кораблей с одинаковыми скоростными характеристиками, с одинаковым водоизмещением.

«Для каждой детали судна есть шаблон, а чертежа корабля нет, а зачем нам чертеж? А за чертежом ему надо ехать в Англию. А почему туда? Потому что англичане, в отличие от голландцев, не умеют строить. Если мы делаем что-то, нам мышление не нужно, мышление сверхкомпенсирует элементы деятельности». Фото shipslib.com

Технологизируется исследовательская мыследеятельность

Если у тебя есть чертеж, если ты начинаешь думать, как усовершенствовать производственный процесс, то возникает вопрос: можно ли сделать бойницы не так, как делают голландцы, а на стапелях. После этого уже смотрят, где ватерлиния, и потом прорезают бойницы. И тогда проектировщик идет в лондонское королевское общество и говорит: «Вы можете рассчитать формулу водоизмещения?». Они рассчитывают, все реализуют, и король объявляет этот день единым национальным праздником, потому что единство науки, расчетов и практики. Исследования возникают из-за нужд проектирования, а не наоборот, проектировщик — заказчик. Исследовательские работы исходные, потому что до этого они занимаются опытами. Если вы возьмете журнал «Вопросы философии» лондонского королевского общества, то там два раздела: опыты и мемуары. То есть налил из пробирки это — получилось то-то, то налил — это. А второе — это истории, это другие люди. Исходно проектирование, с чем связаны задачи проектирования — это не задачи создания изделия. Мы почему-то всегда думаем, что проект деятельности — это проект созданию такой-то станции. Если у вас деятельности проекта нет, то станции не получится, каждый раз — что-то другое, у вас не будет типового проекта изделия, если у вас нет типового проекта организации работ. Эта система должна быть экономически эффективна, иначе вы не передадите объект заказчику. Инженеру-конструктору это не нужно, ему до фонаря; вообще он может решить любую задачу. Вопрос в том, это потом тиражируемо или нет. И это вопрос проектирования, который возникает в первую промышленную революцию. А что происходит на второй промышленной эволюции? Технологизируется исследовательская мыследеятельность. И возникает это впервые, скорее всего, в Германии, потому что им надо догонять, но паровоз уже ушел, все впереди (1850 год). Они выбирают тяжелые виды деятельности: химическую, электротехническую промышленность, оружейную. А там предмет-то не виден, его нельзя пощупать в процессе химической реакции. Надо моделировать, надо формы. И когда Либих выносит свою кафедру на производство, это не только решение проблем вуза (нет денег, чтобы оснастить каждый вуз соответствующей экспериментальной базой), но это еще и встраивание исследователя тех процессов, которые мы дальше еще увидим как важнейший конструктивный элемент. Мы также с вами увидим через шаг, что к началу XX века американская компания встраивает внутрь research department. Он уже является обязательным элементом вертикальной системы разделения труда.

Паб-экономика, экономика пивной

Но есть еще одна важная история, связанная со знанием. Мы сказали: появились новые технологии, следовательно, как минимум еще появился запрос на новое обслуживание, применение и распространение этой технологии. Тем людям, которые жили раньше и работали в старой системе, это знание незнакомо, следовательно, процесс распространения и освоения новых знаний оказывается ключевым тормозящим фактором масштабирования промышленной революции. Если у вас появилась такая организационная форма, которая максимально эффективно накапливает, распространяет и помогает освоить эти знания на данный исторический период, то эту форму можно назвать клеточкой промышленной революции — делится клеточкой, почкованием; создали эту организационную форму, она эффективна, следовательно, раз — пополам. Часть коллектива ушла, стала создавать такое же предприятие, или они создают аналогичное в другой области. Должна сложиться эта клеточка.

Что является клеточкой в нулевой промышленной революции? Кластер. Если бы это не придумал Маршалл, то я бы подал на Нобелевскую премию. Он говорит: «Если у вас на одной маленькой территории сосредоточены однотипные виды деятельности, то у вас очень быстро распространяются знания». А где они распространяются? Паб-экономика, экономика пивной: вы закончили работу, пришли в пивную, о чем вы говорите? О работе, но в более неформальном стиле. Поступил новый большой заказ морского флота военного Голландии. Я не справлюсь, ты не справишься, давай мы с тобой возьмем вместе заказ: ты делаешь это, я — это. Умер предприниматель, а его сын не хочет продолжать дело: распродаются лекала, самая дорогая вещь, — давай купим. Надо забрать людей — забирай, мы их знаем, несколько тысяч человек все друг друга знают, рядом живут. А этот человек придумал ноу-хау, оно распространится очень быстро.

«Что является клеточкой в нулевой промышленной революции? Кластер. Если бы это не придумал Маршалл, то я бы подал на Нобелевскую премию. Он говорит: «Если у вас на одной маленькой территории сосредоточены однотипные виды деятельности, то у вас очень быстро распространяются знания». Фото kpfu.ru

Новая организационная форма — фабрика

Сейчас, например, в Калифорнии это называется ланч-менеджмент. Это управление коммуникациями в монопрофильном коллективе. Это все работало, это и сейчас еще все работают. Что происходит на следующем шаге? Аркрайт начинает с точки зрения той старой формации делать полную ерунду. Он начинает ездить и искать место для новой фабрики. А где место? Где есть люди, которые умеют. Ткачи-надомники живут деревнями, берут заказы, производят конечный продукт в виде тканей, которые проходят квалификационную характеристику по качеству. Старший брат торгует, средний организует производство, сдельная оплата. Где надо размещать производство? Там, где есть люди, которые умеют это делать. Нет, этот парень ездит три месяца и выбирает место прямо рядом с ручьем и говорит, что там будет фабрика. Ему говорят, что он с ума сошел: «У тебя ближайший населенный пункт в 14 км, где ты людей-то возьмешь?». Он строит фабрику, а рядом коттеджный поселок, он переселяет туда рабочих. Что произошло? Появилась новая организационная форма — фабрика. Работа теперь не сдельная, а почасовая. А что произошло с системой разделения труда? Теперь стал нужен человек, котрого раньше не существовало — менеджер. Нужно контролировать исполнение, появляется менеджер, это 1770 год. И к 1910 году Тейлор пишет свою науку производственному управлению, это уже 8 позиций, это нормы осуществления деятельности. А еще кто у нас появляется? Нужен главный инженер и службы механизации, потому что все станки были относительно одинаковые и простые. Аркрайт едет в Швейцарию за инженером— туда, где есть часовая отрасль и инженеры на выданье, перекупает их и везет в Англию. Какая организационная форма появляется во время второй промышленной революции? Транснациональная компания, потому что знания уже не про производство, а про транснациональные компании, которые появляются тогда, когда у вас появляется глобальный рынок, и вам надо получать знания не про производство машин, а про логистику, потребительские качества и т.д. Сейчас еще 26 видов управленческих специализаций, включая какую-то неизвестную стратегию, замом по которой я был в «Росатоме».

«А нас лихорадило: то у нас тресты, то у нас главки, то министерства, то комитеты»

Важный аспект для вашего дальнейшего рассуждения. СССР не справился с этой задачей: он начал индустриализацию при переходе от первой ко второй промышленной революции и не смог построить свою клеточку. А нас лихорадило: то у нас тресты, то у нас главки, то министерства, то комитеты. Если вы берете материалы пленумов 1955—1965 годов, то там везде только и обсуждается, почему так получилось, что отстали в развитии всех ключевых наук, как, например, в химии. Почему в Америке 500 химических заводов, и они делают 80% материала, которые нужны для того-сего их химических материалов, а у нас все чугун да сталь. Как так случилось? «Оторванная инновационная функция, — говорит Хрущев, — от производственных процессов, надо их соединить». Пытались соединить, но ничего не получилось, поэтому через 100 лет мы вынуждены восстанавливать все квази («Ростех», «Росатом»), квази-университеты, — все квази. Потому что опоздание, а знания о рынках и технологиях за 5 минут не нарабатываются. Это надо десятилетия выращивать, это не проблемы производства, это другие проблемы.

Каждая такая организационная форма порождает серию новых позиций. Я вам сказал про менеджера и инженера, но обратите внимание, появляется такая любопытная профессия, как промышленный дизайнер. Раньше у каждого ткача-надомника было свое лекало, он делал свой рисуночек, малая серия, производилось все это, потом как-то продавалось. Вдруг выяснилось, что люди какие-то странные: они одну ткань с одним рисунком покупают, другую — нет. А ведь в 1750 году не было никаких понятий о моде. Поэтому эти ребята начинают (неважно — стекольное производство или ткань) находить профессиональных художников, ставят ему задачу создания рисунка и платят 100 фунтов. А это годовой бюджет содержания ткача-надомника. Почему? Потому что, как только у него объем спроса увеличится, он выиграет во всех случаях, а если он ошибся с калькой, то ткань будет лежать. Вот так появляется первый промышленный дизайнер, который родился в 1755 году. Соединение инженерной работы и исследовательской. Гигантское увеличение и численности, и специализации внутри.

«Через 100 лет мы вынуждены восстанавливать все квази («Ростех», «Росатом»), квази-университеты, все квази. Потому что опоздание, а знания о рынках и технологиях за 5 минут не нарабатываются. Это надо десятилетия выращивать, это не проблемы производства, это другие проблемы». Фото pravdaurfo.ru

Японский, немецкий и русский путь

Японцы начинают свою индустриализацию в 1870 году. В чем парадокс японо-русской войны? Вся страна думала, что они с дерева еще не слезли, а оказывается, у них мощнейший флот и вооружение. Если вам надо догонять, то вам не надо придумывать, вам надо вот это, оно есть в образцах, дальше современное слово — реверсивный инжиниринг, а раньше называлось просто промышленный шпионаж. Берете, разбираете, как дети берут, разбирают, собирают, некоторые детали остаются, машинка ездит почему-то. Теперь представьте в масштабах страны: вот китайцы — несколько деталей не вошло, продолжают ездить, долго будут ездить — никто не знает, все эмпирически. Япония отстала на 100 лет, Германия — на 50. Они должны придумать механизм сверхкомпенсации технического отставания. Есть наш соотечественник Александр Гершенкрон, который разработал теорию отсталости: у страны, которая догоняет, есть одно преимущество и одна проблема. Преимущество в том, что она знает, куда идти, и поэтому можно укоротить путь. А недостаток заключается в том, что надо создать некий институт ускорения, а он может завести вас потом не туда, потому что все едут-едут, а потом повернули направо, а вы дальше едете, потому что на большей скорости и не успеваете повернуть, и оказывается, все уже давно уехали в другую сторону. Немцы — какой они придумали институт догоняющего развития? Инвестиционный банк. Вот английский банк — это коммерческое кредитное учреждение. Приходит предприниматель и говорит: «Я хочу идти туда». Отлично, мы тебя знаем, вроде бы ты неплохой, вот такое обеспечение и гарантии, и мой заработок как банка — это процент. Немцы говорят, предпринимателей нет, надо как-то компенсировать отсутствие предпринимателей. Как? Надо создать такие сгустки ресурсов, сконцентрировать их на инвестиционном банке, и он будет решать, куда идти. Вместо предпринимателя у вас появляется менеджер завода. А в наблюдательном совете сидят представители банка, и они определяют, куда рулить. Кстати, сам Гершенкрон описывает эту ситуацию на своем собственном папе. Папа приехал в Австрию, возглавил предприятие, а к нему в наблюдательный совет сели представители банка. И они ему (человеку, который в Одессе создал большой бизнес) говорят: «Нет, ты делай вот это». А он: «Да вы что, с ума сошли? Я-то знаю, что надо делать по-другому». Они говорят, что: «Нет, мы тебе деньги даем, и мы принимаем решения». И довели страну. А он сбежал дальше в Америку, где можно делать то, что хочешь, где ты несешь ответственность за свои решения. Это как у нас в сельском хозяйстве: «Говорю, сажай. — Но я же знаю, что если сейчас сажать, то все погибнет. — Нет, сажай: у нас такого-то числа по всей стране должно быть посажено. — Ну, ладно, не я же ответственность принимаю, ты же решаешь».

Что японцы? Они еще на 30 лет отстают, инвестиционные банки им не помогут. Какое решение они придумывают? Они создают крупные торгово-промышленные объединения. Например, «Митсуи», которая до этого 500 лет торговала рисом, скупает эти промышленные островки, объединяя в одно целое. У вас есть финансовый капитал и большие промышленные активы. И им говорят: «Вы отвечаете за перекрестное субсидирование, вы за счет развитых рынков финансируете развивающиеся». Вот они так до сих пор идут, они пришли в кризис 40 лет назад и так и стоят, потому что эта организационная форма, компенсировав при отставании 100 лет назад, перестала работать. Она теперь создает проблемы, а не является причиной роста. Это система неповоротливая, которая еще создает конкурентов.

А что Россия? Она отстала еще на 30 лет. Берем переписку периода Витте и Столыпина, промышленники все говорят, что у нас одна единственная возможность: через государство. Это не Сталин и не большевики придумали, это промышленники придумали русские, сами написали на себя донос: «Давайте сконцентрируем ресурсы и тогда догоним». И во время Первой мировой войны оно сконцентрировалось да так, что уже было некуда.

Национальных государств в какой-то момент вместо 200 мелких становится 40, и они принимают эту ответственность за войну и мир, а война и мир — это последствия научно-технического развития. Как индустриализация в России начинается? Она сталкивается со шведскими пушками — надо срочно проводить догоняющую индустриализацию, а значит, надо иметь какую-то промышленную политику в той области, которая обеспечивает конкурентноспособность вооружений.

«Американцам повезло в одном — у них было западное побережье. Если бы у них не было западного побережья, возможно, у них бы не было никакого феномена Америки. Потому что восточное побережье, собственно, догнало английскую промышленность ускоренно». Фото kpfu.ru

Силиконовая долина была создана… в 1870

Но США, конечно, они выходят в лидеры в середине XIX века. Да они уже в 1800 году нос к носу идут с Англией. Там свободная площадка. Почему ни одна промышленная революция не происходит там, где происходила предыдущая? Потому что предыдущая создает структуру, препятствующую развитию, там старые интересы. Новая экономика приводит новых людей и поднимает их интересы. Американцам повезло в одном — у них было западное побережье. Если бы у них не было западного побережья, возможно, у них бы не было никакого феномена Америки. Потому что восточное побережье, собственно, догнало английскую промышленность ускоренно. Они пункт за пунктом реализовывали английскую программу, только без английских проблем. Например, любимая тема сейчас — пробки. Представьте себе на секунду 1800 год, въезд в Лондон: это вереницы лошадей, благодаря которым все страшно воняет, там люди умирали от удушья. Американцы в 1800 году говорят: «Нет, нам это не нужно, мы по-другому города будем строить и транспортные маршруты, мы начнем железную дорогу раньше и т.д.». И западное побережье у них, особенно после захвата, оно будет свободно для второй промышленной революции. Там в 1870 была создана Силиконовая долина. То, что вы называете Силиконовой долиной — это внучатая племянница. А перенос туда новых отраслей, создание новых учебных заведений, включая Стенфорд, — это все проект конца XIX — начала XX века.

Каждая следующая страна попадает в ситуацию догоняющей индустриализации. Разрыв нарастает. Между Англией и Голландией в 1688 году, когда англичане, наконец, договорились, что сами не справятся с индустриализацией. Но в начале они воевали в четырех измерениях: война парламента с королем, конфессиональная, этническая и с Францией. 75 лет из 150 они воевали, угрохали 15% населения, правда, большей частью аристократию, что им потом помогло. И они пришли в полный тупик. И когда Яков II, который оказался католиком, решил ехать в почти повсеместно англиканскую страну, они поняли, что на этом все и закончится. Отправили его в Амстердам с предложением прийти и править. Война прекратилась, собрали деньги, пришли еще евреи и предложили королю денег, но с условием, что он назовет Лондон Новым Амстердамом. Деньги он взял, высадился в Йорке, за неделю дошел до Лондона, он сел и начал править до 1704 года. Соответсвенно, инсталлировав там новую систему управления по голландской модели.

Поэтому все эти переходы чрезвычайно драматичны. Американцы — война за независимость, нежелание быть сырьевым придатком. Если страна с более глубоким разделением труда (Англия) сталкивается со страной с менее глубоким разделением труда, то что произойдет? Тогда начнется специализация страны с менее глубоким разделением труда на самых простых отраслях, например, производство сырья. Тут нужен протекционизм на время становления углубления разделения труда, поддержка мастерства кадров, повышение их квалификации, создание инфраструктур, нормального денежного обращения, — вот области применения госполитики на время, пока предприниматели смогут достроить систему разделения труда, сделать ее более эффективной. Это не произойдет сразу везде, это произойдет в отдельных сферах. У американцев это было производство сельхозмашиностроения (1840 г.) Они сказали, что раз у нас рост в сельском хозяйстве, надо создавать отрасль, которая будет ее обслуживать. Это дискуссия 1926—1927 года Кондратьева, как идти, как социалистическое накопление создать; они говорили, что только снизу, только от сельского хозяйства, потихонечку наращивая. А другие ребята говорили: забрать все у крестьян, и за счет этого произвести первоначальное социалистическое накопление.