Набеги крымских татар. Способы проведения и последствия набегов

Проведение набега. Татарские набеги представляли собой детально спланированные, тщательно разработанные акции, многие из которых достойны изучения как образцы военного искусства крымских татар. Заранее учитывались данные разведки, просчитывались вероятные действия противника, принимались в расчет характер местности, населенность той или иной земли и ее экономическое состояние.

Удары наносились преимущественно по наиболее населенным регионам, способным обеспечить войско максимально крупной добычей. Практиковалось попеременное разрушение то одних, то других районов: крымцы оставляли на какое-то время в покое опустошенный край, позволяя жителям вновь заселить его и восстановить хозяйство, а затем повторно приходили туда. Комментируя продуманную стратегию уничтожения Перемышльщины в XVII в., А. Глива отмечал, что «зоны наибольших опустошений постоянно смещались с юго-востока на северо-запад с кульминацией в 1624 году, чтобы во второй половине 1620-х годов повернуться в обратном направлении. Детальный пространственный анализ распределения ущерба показал, что вторжения татарских орд приходились на пояс от Ярослава через Пшемысль до Самбора, на пространстве с наибольшей плотностью населения, достигающей здесь около 40 человек на квадратный километр и имеющей наибольший экономический потенциал». В 1571 г. мурзы советовали Девлету Гераю I идти на Козельск, так как его окрестности уже давно не подвергались разорению. В 1640-е гг. крымцы совершили ряд нападений на Левобережье, реагируя на колонизационную политику польских магнатов (при этом ранее набеги на эти малонаселенные земли были редкими, о чем говорит хотя бы отсутствие каких-либо шляхов, идущих через Левобережье). В целом в первой половине XVII в. лишь четыре набега пришлось на малолюдные Запорожье и Левобережье и 66 — на густонаселенную Червонную Русь (Галичину).

Набеги детально описывались иностранными наблюдателями. Одним из наиболее подробных и популярных является описание Боплана. Соблюдая осторожность и избегая обнаружения противником, татары переходили границу и затем быстро продвигались вглубь вражеской земли. Действия в населенных областях отличались быстротой и слаженностью.

«Татарская тактика в таких случаях обычно заключалась в том, чтобы разбиться на небольшие группы и атаковать сразу во многих направлениях. Такой группе можно было оказать сопротивление, но не всегда это оказывалось успешным. Татарские отряды были очень мобильными и тщательно согласовывали свои действия. Им было важно создать иллюзию их небольшой численности, чтобы захваченное врасплох мужское разрозненное население рискнуло оказать сопротивление в отдельных, локальных местах». Практиковалось подавление воли жителей к сопротивлению посредством террора. Так, одолев жителей села Уличное Дрогобычского повета, татары демонстративно убили большую их часть: чтобы зрелище усеянного трупами поля служило грозным предупреждением тем, кто также захочет сражаться с ханской конницей.

Определенная «вездеходность» татарской конницы означала, что она могла напасть почти на любой населенный пункт. Таким образом, «представление о том, что лес был надежным средством предотвращения татарских набегов для сельского поселения, не верное. Конечно, крупный лесной массив вносил свои коррективы в продвижение крупной татарской армии, но не был защитой от мелких татарских отрядов. Скорее всего, никакого точно определяющего фактора, способного предотвратить татарский набег на село или деревню, не существовало. Вопрос был только в возможностях жителей спастись, возле лесного массива или на небольшом удалении от крепости это было более вероятно, хотя не давало никаких больших гарантий».

Быстрота, с которой татары рассеивались по вражеским землям, сама по себе парализовала оборону. Случалось, что неприятельские воины, призываемые из различных мест к определенному пункту сбора для противостояния татарам, не спешили этого делать из-за боязни оставить свои дома без защиты.

Татары не только стремились нанести возможно больший вред атакованному региону, но также и затруднить восстановление края после набега. Стоит обратить внимание на факты массового уничтожения татарами юридических и имущественных документов. Лишение землевладельцев документов, подтверждающих право собственности на землю, было одним из проявлений протестов, подданных против своих панов. Таким образом, татары намеренно затрудняли возобновление мирной жизни на разоряемых землях, опосредованно провоцируя социальное напряжение между крестьянами и шляхтой. К подобным действиям можно отнести и стремление вызвать конфликт между элитами вражеских стран. Во время знаменитого набега на Польшу в 1575 году «татары использовали уже опробованную в 1574 г. на Ежи Язловецком тактику компрометации в глазах соотечественников главных защитников края, они обходили стороной маетности Мелецкого и Острожского». Напротив, в 1680—1690-х гг. особый урон наносился владениям польского короля Яна III и гетмана великого коронного С.Я. Яблоновского с целью сделать их более сговорчивыми в процессе мирного урегулирования.

Охотники и жертвы. В литературе утвердилось представление о том, что в своих набегах татары будто бы неизменно сталкивались с «героическим сопротивлением» славянского населения. На территориях, подвергавшихся набегам, проживали десятки и сотни тысяч человек, и если бы все они каждый раз оборонялись, вероятно, татары просто прекратили бы нападения из-за чрезмерных потерь. В действительности, как об этом можно судить из источников, подавляющее большинство жителей во время вторжений крымских татар разбегалось или сдавалось в плен. К примеру, в набеге на Подолье в 1574 г. татары настолько не боялись опасности, что нападали на целые села группами всего по пять-семь человек, показатель того, как невысоко они оценивали эффективность народного сопротивления. Можно согласиться с А. Гливой, подвергавшим сомнению популярный взгляд на «героический характер борьбы» народных масс с татарами как противоречащий материалам источников.

Более того, соотношение между убитыми и плененными жителями показывает, что о массовом сопротивлении, как правило, не было и речи. В 1659 г., во время своего набега на Россию, татары захватили 25,5 тыс. ясырей и всего 379 человек убили (1,46% от общего числа потерь). Соотношение, впрочем, могло быть иным: так, в Кременецком повете Волынского воеводства в набеге 1618 г. было убито как минимум 213 жителей и 2 008 попало в плен. Таким образом, лишь считаные проценты потерь приходились на убитых. Стоит также учесть, что убитые это не только мужчины, погибшие в бою с нападавшими, но и старики, транспортировка которых была излишней ввиду их слабости и низкой цены при последующей продаже. При этом нельзя называть набеги «геноцидом», так как в плен попадали, как правило, вообще все, даже литовские татары-липки. Исключение, впрочем, делалось для евреев, в эпоху Хмельниччины поголовно истребляемых в зоне продвижения крымскотатарских войск.

Однако не стоит изображать чапулы как трафаретное и шаблонное явление. Взаимоотношения, складывающиеся между нападающей стороной и жертвами агрессии, всякий раз зависели от частных факторов. В большинстве случаев дело сводилось к убийствам и угону в неволю. Однако так было далеко не всегда. Каждый крымский татарин был личностью, со своими взглядами на жизнь и других людей, с собственными симпатиями и антипатиями. Известен случай, когда перед набегом на Снятин в 1617 г. некоторые татары, имевшие побратимов среди снятинцев, сумели заранее предупредить их о грозившей опасности, благодаря чему большая часть жителей успела спастись.

Примеры договорных отношений между татарами и населением А. Глива разделил на три вида: соглашения муниципальных властей с татарами (в форме откупа либо помощи); тактическая договоренность (например, просьбы о милосердии); сотрудничество отдельных лиц или групп населения.

Крымские татары в своих набегах широко использовали в качестве шпионов, проводников и разведчиков уроженцев тех мест, через которые двигались их войска. Потому можно было избежать рабства, оказывая активное содействие татарам. Некоторые крестьяне покупали себе свободу тем, что выдавали противнику места, где прятались их односельчане. В некоторых случаях это была помощь поневоле: будучи словленным, крестьянин был вынужден показывать, куда ушли остальные. Один из наиболее трагических примеров вынужденной помощи невольников имел место во время прорыва крымской конницы через Карпаты в июле 1594 г., во время марша Гази Герая II в Венгрию. По приказу хана перед переходом гор крымские татары перебили захваченных ими по дороге ясырей, жизнь сохранили лишь тем, кто участвовал в работах по расчистке завалов на Торуньском перевале, и после отпустили на волю.

Помощь предоставлялась не только на индивидуальном уровне. Городские власти в некоторых случаях пытались договориться с проходящими неподалеку татарскими отрядами. Во время отступления буджакцев после проведенного ими набега на Червонную Русь зимой 1692 г. власти Снятина и Городенки заключили соглашение с татарами, предоставив им еду и лекарства взамен на гарантии неприкосновенности.

Еще один вопрос, связанный с набеговыми практиками, это продовольственное обеспечение пленников. Вероятно, число ясырей, доведенных до Крыма и Буджака, естественным образом ограничивалось числом скота, захваченного вместе с ними и пускаемого под нож для прокорма невольников. Л. Горецкий писал о набеге на Речь Посполитую 1575 г.: «угнаны были огромные стада быков, овец и лошадей, тем животным, которые изнемогли на пути, татары подрезывали мышцы на ногах и, сдирая с животных кожу, предоставляли их в пищу пленникам». Целые груды костей животных (занемогших коней и угнанного скота), съеденных татарами и невольниками, отмечали их путь. Литовские войска, преследуя татар зимой 1526/27 гг., обнаруживали целые кучи костей тех лошадей, мясом которых «подкреплялись как сами татары, так и бедный плененный люд». Бывало так, что ясырям не хватало еды, и тогда до пункта назначения некоторые из них не доходили. Литовский полоняник рассказывал русским посланникам в Крыму о набеге 1615 г.: «как, де, пригнали нас к Днепру, и у татар, де, не стало на полон корму, и оне, деи, нашей братьи у Днепра посекли многих, а нас в Крым пригнали шесть стад». Это свидетельствует о том, что между числом угнанных и дошедших до Крыма существовала некоторая (и, судя по всему, часто немалая) разница. Таким образом, при изучении того или иного набега важно знать о числе забранного скота. Также на соотношение числа выживших и погибших невольников влияли атмосферные условия: зимние набеги сопровождались массовой гибелью ясырей от холода, впрочем, потери в таком случае несли и сами татары, и их кони.

Что делали и как вели себя захваченные люди? М.А. Алекберли считал, что «трудно, даже невозможно представить себе, чтобы толпа татар в 20—25 тысяч человек успела забрать равное себе число, а иногда и больше, а затем угнать по его же родным землям, через города и села, леса и болота, горы и реки. В этом случае «покорность» христианского «ясыра» кажется фантастичной. Однако А. Глива отмечал, что татары вольно или невольно подвергали своих жертв посттравматическому синдрому, спешка, скорость, усталость и стресс лишали людей воли к сопротивлению. Таким образом, ничего «фантастического» в поведении невольников не было. Ясыри были запуганы и устрашены и, как правило, безропотно следовали в неволю.

Последствия. Веками разоряя соседние страны, крымцы и ногайцы стали настоящим пугалом для своих врагов. В определенной степени это было следствием целенаправленной политики, проводимой крымскими командирами. «Во время набегов татарские войска использовали разные методы и дестабилизационные приемы для влияния на психику атакованного населения, что непосредственно отражалось на результативности проведенных операций. Использование страха как эффективного инструмента влияния на жертв ордынских набегов занимало не только ключевое место в татарском военном искусстве, но также играло важную роль в политическом и религиозном аспектах. Последнее заключалось в том, что страх «неверных» перед законным применением военной мощи властителей-ордынцев был неотъемлемой составляющей в идеологии крымских ханов». Неудивительно, что образ татар в украинском фольклоре связан с опасностью и тревогой. Страх перед ними впечатывался в сознание людей на протяжении целых поколений, что оказывало свое влияние на поведенческие нормы. В украинской народной песне «Злой татарин, адский сын» первые четверостишия заканчиваются словами «утекати треба». Ответ на действия нападающих указан в ней простой: «А мы будем утекати». В другой украинской песне поется:

«А сили нерiвнi, бо що простi люди
Озброенi вилами, косами. Що?..
Супроти татар, котрi бачили всюди. За що убивали? Хто знае за що».

Возможно, ужас перед страшным врагом, в прямом смысле слова живым олицетворением ночных кошмаров, приводил к тому, что «даже закаленные в боях воины, подобно крестьянам, по ночам переживали чувство страха, вызванного глубоко запечатленным в памяти образом ясного лунного света, сопровождавшего татарские набеги».

Любопытно отметить, что тезис о «варварстве» коренного населения Америки, Азии и Африки использовался европейскими завоевателями для оправдания колонизации и эксплуатации. Однако в случае с Крымским ханством имело место парадоксальное отзеркаливание: сами европейцы становились объектом порабощения и работорговли, продолжая при этом противопоставлять «цивилизацию» и «варварство».

Одновременно с этим чапулы формировали положительный имидж крымских татар в глазах остальных мусульман, считавших их героями Дар ас-салам. В Османском государстве ханство воспринималось как северный форпост исламского мира, защищающий его от внешних угроз. Слова Эвлии Челеби могут служить подтверждением того, что слава крымских татар как героев исламского мира была напрямую связана с постоянными нападениями на немусульман: «слава Богу, на народ татарский этого Крымского острова Величайший Творец обратил благосклонный взор. В какую бы сторону они ни обратились, они всегда выходят победителями и приносят в землю неверных беспокойство и суматоху. Все неверные Кяфиристана в страхе и ужасе перед татарами теряют надежду и остаются в безверии. Слава Богу, этот народ татарский — правоверные единобожники, сунниты. Их община подобна полку муджахидов-газиев. С помощью Бога они стали мощной защитой рода Османов, и со всеми неверными они ведут битвы, сражения, войны и смертоубийства». Акцентируя внимание на отрицательном отношении христианского мира к набегам, не следует забывать, что последователи другой мировой религии, ислама, считали совершенно иначе.

Отметим также экологические последствия татарских нападений. «Косвенные воздействия татарских шляхов на окружающую среду нашли отражение в практике поджогов степей как оборонительной меры против набегов татар, в формировании каркаса расселения в XVII веке, в разновременности освоения территории и производных от этого различий по степени эродированности почвенного покрова и содержания в нем органического вещества. Прямые воздействия татарских шляхов заключались в развитии негативных почвенных процессов, таких как уплотнение, распыление структуры, развевание, дегумификация непосредственно в зонах их прохождения».

Вывод. Чапулы крымских татар привели к многочисленным страданиям населения, подвергавшегося нападениям, и повлияли на укрепление негативного имиджа крымцев в христианской Европе. Но не следует забывать о позитивном эффекте набегов для крымскотатарской истории и лояльное отношение к ним мусульманского мира. Для Крымского ханства набеги были эффективным средством сдерживания славянской колонизации, помогали добиться политических выгод, способствовали развитию экономики.

Стоит согласиться с В. Остапчуком, писавшим:

«Есть надежда, что дни, когда историки могли полностью осуждать и искажать историческое существование крымских татар из-за их деятельности набегов, навсегда ушли, и мы можем представить реалии прошлого не со злым умыслом, а просто с целью понять их».