Город Лаишев на периферии «казанского заговора»

Глава 2. Общественно-политическая жизнь

1. Лаишев на периферии «казанского заговора»

«Казанский заговор» представлял собой попытку поднять крестьянский бунт в Поволжье весной 1863 г. с целью отвлечь силы правительства от событий в Польше. Первоначальный план предполагал вооруженный захват Казани, и местные революционеры сосредоточились на повсеместном распространении среди жителей воззваний о неповиновении властям и прочими требованиями.

Так, в городе Лаишеве в апреле 1863 г. несколько молодых людей стали раздавать крестьянам прокламацию, начинавшуюся со слов: «Долго давили вас, братцы…». Всей работой руководил один из авторов данного сочинения Михаил Константинович Элпидин, к этому времени уже успевший приобрести опыт революционной деятельности. Родился он в семье дьякона с. Никольское Лаишевского уезда, образование получил в Чистопольском духовном училище, затем служил в Казанском уездном суде, а выйдя в отставку, в возрасте 25 лет поступил вольнослушателем в Императорский Казанский университет. Уже через год, в апреле 1861 г., он впервые был арестован как участник крестьянского восстания в с. Бездна в Спасском уезде, но отпущен за недостатком улик. А спустя полгода замеченный в казанских студенческих беспорядках был исключен из учебного заведения и выслан в Лаишев. Весной 1863 г. Элпидин уже жил в Казани, но специально вернулся в родной уезд, где развернул антиправительственную агитацию. Поддержав «казанский заговор», он стал призывать крестьян к выступлению против царя и всего существовавшего режима: «Полноте, братце, утешать себя пустяками, полно надеяться на такого государя… добывайте себе волю сами… потребуйте, чтобы землей владели вы, а не царь да помещики» — говорилось в прокламации. Соратниками Элпидина стали лаишевские мещане Степан и Василий Васильевичи Булгаковы, а также уроженец г. Мамадыш, почетный гражданин Иван Дмитриевич Пеньковский с родным братом Евграфом.

В распространяемом воззвании упоминались трагические события 1861 г., которые, как надеялись начинающие революционеры, были живы в памяти народа. Напомним, что сразу после отмены крепостного права в разных уголках Казанской губернии вспыхнули аграрные восстания. Неспокойно стало и в Лаишевском уезде. Тогда, например, в татарской деревне Арпаяз-Янасалы бывшие крепостные наследника штабс-ротмистра В.Н. Чемезова не соглашались на условия освобождения, поскольку увидели в уставных грамотах новую попытку порабощения. Эти же настроения перекинулись на соседние имения, и в отношении всех непокорных крестьян командированный полковник корпуса жандармов Г.С. Ларионов применил карательные меры. По всей видимости, заговорщики рассчитывали на то, что даже без влияния извне крестьянское общество пребывало во взрывоопасном состоянии, поэтому не составит труда поднять деревню.

К тому же, возвращаясь на родину, Элпидин не привлекал к себе внимание полиции и мог тем самым выиграть время и незаметно приступить к работе. Такое же амплуа было у его напарников братьев Булгаковых. Вероятно, при выборе места агитации имела значение и географическая близость уездного города к Казани — центру запланированного восстания, — и теоретически бунт в окрестностях столицы мог дезорганизовать губернскую власть.

Однако пропагандистская работа не продлилась и месяц. Действовавший лаишевский голова Гребеньщиков организовал поимку злоумышленников, и уже в конце апреля под стражу взят В.В. Булгаков, а за ним были задержаны и остальные члены «лаишевской группы», успевшие к этому времени скрыться в Казани. На столичной квартире, занимаемой заговорщиками, произвели обыск, в ходе которого был обнаружен ряд запрещенных книг и составленное И.Д. Пенковским воззвание «Бью челом народу православному…», содержавшее призыв к мятежу и цареубийству.

Все подозреваемые были доставлены в Лаишевскую уездную тюрьму, после чего назначена следственная комиссия в составе судебного следователя Поступальского, уездного исправника Жигалова, в то время исправлявшего также должность главного тюремщика, и гласного городской ратуши, чью фамилию установить не удалось.

Пребывая в Лаишевском тюремном замке, подозреваемые столкнулись с рядом проблем — от условий содержания до произвола администрации. Объяснялось это тем, что до конца 1870-х г. общих правил содержания в исправительных учреждениях России не существовало, и порой служащие руководствовались собственными возможностями или даже личными интересами. Самой главной проблемой являлось состояние самих зданий: они нуждались в ремонте, вентиляция отсутствовала, ретирадные места были устроены дурно, отчего стоял тяжелый и зловонный воздух. Не везде имелись бани, прачечные, колодцы. А поскольку большинство тюрем помещались в тесных зданиях, то никакой возможности к распределению арестантов по категориям и роду преступлений не было. Например, в Лаишевской уездной тюрьме преступники разделялись только по национальностям. Сам замок был достаточно новым, его построили между 1839 и 1841 гг., каменный, двухэтажный, с шестью камерами, для пересыльных имелась отдельная постройка. Тем не менее он совершенно не мог вместить всех преступников. Изначально предполагалось держать в нем не более 40 человек, но с 1860 г. прибыль арестантов с каждым годом увеличивалась, так что число заключенных доходило до сотни. Был нанят дополнительный дом и под камеры переделаны бывшие караульня и баня, однако всех этих помещений не хватало. Так, М.К. Элпидин был помещен в подвал, который не предназначался для содержания человека, а всего лишь служил цейхгаузом, отчего помещение стало сырым до такой степени, что «ползали там красные червяки».

Всем арестантам выдавали одежду, обувь. По состоянию на 1863 г., узникам Лаишевского замка полагались шаровары, летняя шапка — мужчинам, суконная или холщевая юбка и платок — женщинам, а также рубаха, порты, коты. В холодное время года — кафтан, полушубок, кожаные или суконные рукавицы, варежки, мешок, портянки, лапти, суконные онучи. Кроме того, каждому полагались постельные принадлежности, но, по свидетельству Элпидина, ему достался мешок, набитый пшеничными колосьями, без одеяла.

Если все эти тяготы тюремной жизни революционер принял с достоинством, то со скудным питанием он мириться не пожелал: «Серые щи без мяса два раза в день и только, хотя двое из арестованных по рангам принадлежали к чиновному люду». Элпидин объявил смотрителю, что желает получать арестантские деньги в размере 14 рублей наличными либо ежедневно суп с мясом и двумя кружками молока, что по его подсчетам выходило даже дешевле положенной суммы. При этом он ссылался на разговор с попечителями тюремного комитета в лице окружного начальника Нагибина и уездного судьи, от которых он и узнал и об этом праве. На другой день Элпидин ожидал в обеденное время суп и молоко, но, к его удивлению, помощник смотрителя принес только кружку воды и 1/8 фунта ржаного хлеба, объявив, что исправник Жигалов посадил его на хлеб и воду на трое суток «за капризы». Известно, что с подобным беспределом ему пришлось столкнуться и в столичной тюрьме, куда его перевели по завершении следственных мероприятий.

В ноябре 1864 г. Казанским уездным судом молодые люди были приговорены к каторге на различные сроки от двух и более лет, но по амнистии 17 мая 1867 г. вышли на свободу и перешли под трехлетний полицейский надзор. Элпидин, находившийся в Казанском тюремном замке, совершил побег задолго до помилования, в июле 1865 г. И уехал за границу, поселившись в г. Женева в Швейцарии, где продолжил активную политическую деятельность.

Лаишевский заговор, будучи частью казанского, так же и окончился — его участники были арестованы до начала активных действий. Можно было надеяться, что здесь, в провинции удача будет более благосклонной, но все вышло наоборот, и они были быстро обнаружены властями. Понадеявшись на неудовольствие крестьян после освобождения, они не учли важного обстоятельства: со дня дарования крестьянам личной свободы ко времени реализации «казанского заговора» прошло уже два года, и население могло успокоиться. Что и могло послужить одной из причин провала.