Наиль Дунаев: 61 год — в театре Камала

«Щепкинцы»

В театре Камала есть несколько поколений актеров, которых по-разному именуют. Николай Иванович Дунаев — из первого поколения «щепкинцев». Тогда, на рубеже 50—60-х, в столице на Неглинной учились, а на Трифоновской жили 10 девушек и 13 юношей. Вы знаете имена многих из них, они живут и трудятся: Рабит Батулла, Ринат Тазетдинов, Азгар Шакиров, Равиль Шарафеев. А также, к примеру, из того же поколения драматург Туфан Миннуллин и его супруга Нажиба Ихсанова. Это эпоха оттепели, первых приездов в Москву зарубежных театров, прекрасных выставок. В 1961 году Дунаев с друзьями окончил обучение в татарской группе Высшего театрального училища имени Щепкина в Москве и начал работать в Татарском академическом театре.

Дунаев родился в деревне Ахметьево Заинского района, где жили и татары-мусульмане, и кряшены, то есть здесь была и мечеть, и церковь. Николай летом увлекался, как его отец, пчеловодством, зимой гонял на лыжах. В школьный театр, пишут, пошел с неохотой, пока его не заставили — через вызов на педсовет. Там он играл, к примеру, в «Миркай и Айсылу» Наки Исанбета (одна из последних ролей в Камаловском тоже в этом спектакле). Говорят, что изначально в нем чувствовалась некая неуверенность в силах, так что раскрываться как актер он начал где-то во второй половине 1960-х.

Театровед Ильтани Илялова цитирует отзыв критика Н. Жегина в журнале «Театр» за 1967 год о спектакле по пьесе Бориса Горбатова «Одна ночь»: «Когда внезапно откроет­ся дверь и в дом войдет Василий — изможденный, словно выходец с того света, ибо он пришел сюда прямо с поля боя, — на минуту в доме Богатыревых забудут тревогу. Не спеша, все еще не веря себе, оглядит Василий знакомые стены, задержится, словно не доверяя себе, на каждом родном лице. Сядет за стол, пододвинет тарелку, поднесет чарку...»

Многогранность

Дунаев играл революционера Шамиля Усманова, подлого Подхалюзина в спектакле «Свои люди — сочтемся» и расчетливого Паратова в «Бесприданнице» Островского, пьяницу-художника Нурислама в «Прощайте» Туфана Миннуллина, Бахтияра в «Бахтияре Канкаеве» и стремительного Фигаро. Раскрывшись при Марселе Салимжанове, он нашел общий язык и с его учеником Фаридом Бикчантаевым, сыграв серого Соседа в дебютной для выпускника ГИТИСа «Бичуре». Секрет этого прост и сложен: надо действительно погружаться в характеристики героя, зачастую придумывая то, чего нет в тексте, но явно подразумевается.

Вообще, говорить о великовозрастном актере — дело сложное. И лучше, конечно, писать о тех ролях, которые видел сам. Безусловно, последние 27 с лишним лет главной ролью Дунаева был оптимист Григорий из «Гөргери кияүләре» («Зятья Григория»). Это один из самых «долгоиграющих» и кассовых спектаклей Камаловского. Дунаев, как главный кряшен театральной сцены республики, был его ведущей движущей силой. Одновременно бытовой и сказочный сюжет (кряшен хочет выдать дочку замуж по всем правилам и традициям, а претендентов на ее руку и сердце целых три) смотрится каждый раз словно по-новому.

Кряшены

Но вспоминаются и другие спектакли. «Улетные танцы» Салавата Юзеева, где Дунаев играет прожженного знатока жизни Атабая. Или «Мой белый калфак» уже Ильдара Юзеева. В нем основное действие — телемост между татарами Казани и Сан-Франциско. Дунаев там кряшен Павел Николаевич Иванов. Ему 70 лет, его по ошибке позвали на передачу вместо внука, но сам Иванов не менее молод. Он поет и бунтует. А слово «кряшен» понимает как «көрәшең» («твоя битва»).

Театр Камала — многослойная, многогранная история. Актеры-шестидесятники, которые играют в нем до сих пор, — одна из ярчайших граней. Это люди, в которых есть стержень, которые до сих пор выходят на сцену, чтобы сказать свое слово. Когда к рампе выходит не просто персонаж, придуманный автором, а проводник, живой герой.