«Ахата-абыя задержали уже при въезде в деревню...»

Разгром помещичьих усадеб

«Осенью 1917 года, в год Октябрьской революции, мне уже исполнилось одиннадцать лет. В это время бедные крестьяне, изнемогавшие от лишений, прогнали местных богатеев-помещиков и захватывали принадлежащее им имущество: зерно, шкуры, скотину, сельскохозяйственный инвентарь, часто поджигали барские усадьбы. Люди из нашей деревни (д. Анаково, Сармановский район РТ, — прим. ред.) разграбили каменный амбар у мельницы, принадлежавшей Гильфану Мусину. Но дом их не тронули.

...Практически все усадьбы и амбары в 15—20 километрах от нас были разграблены, а большая часть из них сожжена. В том числе нападениям подверглись Петровский спиртовой завод, принадлежавший российским купцам Стахеевым, и расположенные неподалеку от селений Кутемели и Каширово имения барыни. Имения подожгли, и пламя от пожара темной ночью было хорошо видно из нашей деревни. Были разграблены амбары Гильфана Мусина в деревне Яхшибаево. Хлеб и заготовленные кожи крестьяне растащили по своим хозяйствам, а амбары поджечь побоялись, опасаясь большого пожара по той причине, что они находились посреди селения...

Спустя некоторое время я с другом Мухамметом в сопровождении нашей собаки по кличке Карабай отправились за деревню погонять тетеревов. Неподалеку от Анаково была гора с названием Караульная, вот мы и направились в ее сторону. Карабай бежал впереди нас, вдруг он что-то нашел и стал яростно копать лапами снег. Когда мы подошли поближе, то увидели под снегом несколько хороших бычьих и овечьих шкур. По всей видимости, эти шкуры были из имений помещиков, разграбленных ранее крестьянами. Позже среди людей разнеслись слухи о том, что скоро баи вернуться и строго накажут грабителей. Тогда некоторые люди, побоявшись наказания, постарались избавиться от криминального имущества. Этим и объясняется появление таких брошенных шкур. Мы найденные шкуры принесли домой, но как только об этом стало известно маме, то она заставила меня избавиться от них...

Начало воспоминаний Габсаляма Иштирякова (1906—1992) можно прочитать в других публикациях: «Я родился в 1906 году, моим отцом был мулла...» и «Однажды я пришёл на занятия в новеньких лаптях...»

Начиная с 1918 года, по мере возможности, в деревнях стали открываться советские школы. В деревне Яхшибаево от богатеев Мусиных осталось большое новое двухэтажное здание, в котором тогда смогли открыть школу. В этой школе больше года работал учителем наш старший брат Ахат-абый. Я тоже третий класс оканчивал в этой школе...»

«Вилочное восстание»

«В конце 1919 года (кажется, в декабре) на нашу волость напали «вилочники» (так называли восстание против советской власти, организованное сельскими баями). Они были вооружены топорами, вилами, косами и ножами. Восставшие появлялись в селениях, выявляли людей из сторонников советской власти и уводили с собой. Кто сопротивлялся, тех били и даже убивали. Если попадались считавшиеся коммунистами, работавшие в волости (волостном правлении, — прим. ред.) или учителя советской школы и подобные им, отправляли в штаб (располагался в Заинске, — прим. ред.).

В это время Ахат-абый работал учителем в школе деревни Яхшибаево, а Фаяз-абый работал в волости...

Из окон нашего дома можно было видеть, что восставшие направились в сторону волостного правления в селение Старое Каширово. Охрана правления, состоящая из вооруженных милиционеров, смогла оказать сопротивление нападавшим, и они были оттеснены в сторону деревни Кутемели, расположенной всего в четырех километрах от нас. Однако, учитывая силу и размах восстания, волостное правление приняло решение эвакуироваться в селение Карамалы, тоже волостной центр. При эвакуации они проходили через нашу деревню, и отец смог разглядеть среди уходивших своего сына Фаяза, вышел к нему навстречу, обругал его и забрал домой.

А уже после полуночи запряг лошадь и отправил Фаяза и Ахата-абыя в волость, в деревню Карамалы. Дело в том, что сосед Асгат ночью зашел к нам и сообщил, что «вилочники» направляются в Анаково. Отец очень сильно испугался, думал, они уведут с собой Фаяза и Ахата-абыя.

Братья мои в эту буранную ночь сбились с дороги и до Карамалов они добрались только на второй день. А там никого уже не было, работники волостного правления, испугавшись приближения восставших со стороны Бугульмы, уехали в Мензелинск. Из Карамалов братья направились в Мензелинск.

Из-за стечения обстоятельств (нужно было накормить лошадь) братья Фаяз и Ахат заезжают в деревню Табын (там проживал их родственник), а потом расходятся: член волостного правления Фаяз отправляется пешком в Мензелинск, а учитель Ахат вместе с голодной лошадью — в Верхние Чершилы, и снова к родственнику. Именно там его арестовали участники «Вилочного восстания».

Ахата-абыя задержали уже при въезде в деревню и поместили под вооруженный караул в усадьбе Фатыха-абыя (их родственника, — прим. ред.). Несмотря на это, возможности скрыться у Ахата-абыя не было. Поутру его отправили в штаб восставших — город Заинск, и заперли в холодном помещении в студеный январский день, где он замерз почти насмерть. Вскоре Ахата-абыя закололи вилами, а тело сбросили в старую большую яму для отжига кирпичей. В этой яме оказалось много погибших сторонников советской власти.

Уже в феврале силами прибывших со стороны Уфы армейских частей «Вилочное восстание» было подавлено. Когда из Чершилов пришло известие о гибели Ахата-абыя, отец отправился на его поиски, помню, как он горевал тогда. Только после смерти отца мне рассказали о том, как он опознал тело моего брата по волосам, достал из той ямы и похоронил. Лицо Ахата-абыя было обезображено палачами-«вилочниками».

Старший сын младшей сестры моего отца, это была Дорлебанат-апа, работал тогда милиционером в Нуркеевской волости. В качестве мести за гибель Ахата-абыя этих чершилинских кулаков потом посадили в тюрьму...»

Тиф

«В 1920 году, мне тогда уже пошел четырнадцатый год, вскоре после окончания весеннего сева, умерла от тифа моя мама Хуснепакиза. В том же году, в конце лета, когда наступила пора жатвы, скончался и мой отец Габдельхак. Последний месяц своей жизни он провел в Карамалинской волостной больнице, но поправиться так и не смог. Мне вспоминается наш последний визит к нему в больницу. Мы пришли туда с бабушкой Ханифой, которую еще называли Мулла-эбекэй, и моим старшим братом Фаязом-абыем. Отец немного поговорил с нами и умер, держа в своей руке мою руку. Этот момент до сих пор стоит перед моими глазами. В это время отцу было 54 года, а маме всего 49 лет. Для нас это была тяжелейшая утрата...

...Еще во время нахождения в детском доме (1922 год, — прим. ред.), видимо, это было в июле, я сильно заболел. Деревня Карамалы тогда было волостным центром, и там была больница с врачом. Поэтому мне смогли оказать помощь, вылечили, сказали, что это был какой-то тиф».

Голод

«...После смерти Ахата-абыя и последующих смертей отца и матери, в 1921 году, разразился страшный голод. На полях и в огородах практически все культуры высохли, только в некоторых местах смогла сохраниться трава лебеды. Наша семья осталась на содержании Фаяза-абыя и сильно бедствовала. Запаса зерна не было, а семья большая, состояла из шести человек. Молодая советская власть каким-то образом устраивала детские дома (тогда их называли приюты) даже в деревнях. Фаяз-абый устроил в такой приют в Яхшибаево, открывшийся в бывшем доме Мусиных, наших младших — Хадию и Самата. В это же время Сайда-апа уехала в Мензелинск, где устроилась на работу. Мензелинск в то время был уездным городом, там были различные советские учреждения, в том числе и управление образования.

В июле 1921 года Фаяз-абый запряг в тарантас нашу лошадку и повез меня в Мензелинск. Расстояние — чуть больше 60 километров, но мы ехали целый день из-за того, что нечем было кормить лошадь. Помню, по пути мы несколько раз останавливались и давали лошади покормиться травой.

Сайда-апа работала в Мензелинске в распреде (месте, куда собирали сирот и распределяли по детдомам). Там меня Фаяз-абый и оставил. В распреде детей кормили два раза в день, давали жидкую болтушку и маленький кусочек ржаного хлеба. Мы спали без подушек и матрасов, прямо на полу, постоянно донимали вши и мухи. В распреде я пробыл целую неделю. Пару раз нас выводили за город, на берег реки Ик, в устье реки Мензели, где мы ночевали среди кустарников. Особенно запомнилось, как мы около огня чистили свою одежду от вшей. А через неделю меня распределили в приют, расположенный в деревне Буралы Карамалинской волости.

В Мензелинске встретился Имаметдин-абый, который на лошади привез меня в родную деревню. Дома я провел целых два дня, а потом меня отправили пешком в приют, объяснив, как добраться до Буралов. Я прошел около 25 километров через селения Лешев Тамак, Дусюмово, Мензелябаш, а к вечеру я уже был в приюте. Запомнилось, как после дороги вымыли, переодели, накормили и уложили спать.

К жизни в приюте я привык быстро. Очень помогло, что я был приучен к труду, и выполнение разных поручений было мне не в тягость. Воспитатели приюта отзывались обо мне хорошо. Мне было уже 15 лет. (...) Мне кажется, что в Буралах, в приюте, я прожил всего 3—4 месяца.

Из-за пожара осенью 1921 года приют в д. Буралы сгорел почти полностью. Уцелел только каменный амбар. Дети провели два дня там, потом они целый месяц ночевали в разных домах деревни, в основном их распределяли в зажиточные хозяйства, а потом сирот отправили в приют в селе Карамалы.

Селение Карамалы состояло из двух частей, русской и татарской. На правом берегу речушки разместилось село Русская Карамала, по другому ее называли еще Александровкой. В ней была церковь и русская земская школа. Рядом со школой было двухэтажное деревянное здание, состоящее из трех комнат. В ней разместились дети и канцелярия. Пищу для детей готовили в одном из помещений каменной школы.

В тот год, а это 1921/1922 учебный год, в школах занятий не проводилось. В детских домах много детей погибло от голода и болезней. К нехватке продуктов присоединялась ненастная погода, в буранный день выехать за продуктами за 60—70 километров в Мензелинск или Челны на ослабленных лошадях не было никакой возможности. Бывало и так, туда проедут, а на обратном пути настигает буран — и возвратиться уже нельзя. В приюте мы сильно оголодали, ковырялись в помойках в поисках картофельных очистков, которые потом поджаривали на железных печурках. Было за радость, если удавалось отыскать птичью тушку, вороны или галки. Их варили и с радостью ели, считая такой день удачным.

Если в детском доме весной 1922 года было около 20 детей, то к новому году их осталось всего около 10. Мне помогли остаться в живых, по моему разумению, три обстоятельства:

1. В 1922 год я вошел уже довольно взрослым и сильным парнем, мне было уже 16 лет.

2. Помогло хорошее знание арабской графики. По этой причине завхоз Ярулла-абый доверял мне переписывать «набело» отчеты по материалам и продуктам. К тому же доверял контролировать нарезку хлеба для воспитанников, в награду за это я получал чуть побольше хлеба.

3. С приближением весны, в ясную погоду, меня пару раз отпускали в родную деревню. Там жила Музаяна-апа, она жила одна, питалась говядиной — корову зарезали еще в начале осени. А Фаяз-абый продал лошадь, деньги забрал себе. В последний приезд к Музаяне-апе, это было уже весной 1922 года, она накормила меня супом-болтушкой из муки, сделанной из семян лебеды, на второе блюдо были кусочки поджаренной шкурки с опаленной шерстью.

Весной детдомовских детей стали подкармливать американскими молочными консервами, а еще кукурузой и бобами. Деревенские люди тоже очень мучались из-за голода. В поисках еды люди покидали свои дома, случалось, что умирали целыми семьями прямо в доме. Весной, когда сходил снег, встречались останки людей, замерзших в пути между деревнями.

...Начиная с мая, когда просохли дороги, начала приходить помощь от государства не только для детей в детских домах, но и для других оставшихся в живых людей. Такая помощь хоть немного уменьшила количество смертей. Как я понял, за эту помощь Америка обогатилась золотом полуострова Аляска и вконец превратила его в свою колонию.

Летом 1922 года уже прошли дожди, и по крайней мере удалось получить урожай не менее количества посеянных семян. И хотя людям хлеба все равно не хватало, но удавалось найти пригоршню муки, чтобы дважды в день съесть жиденькую болтушку. Хорошим подспорьем были тогда травы. Варили суп из крапивы, дикой редьки и других трав.

К концу лета я покинул детский дом и вернулся в родную деревню. Тогда около одного года я прожил в Анаково рядом с Музаяной-апой в отцовском доме. Иногда нас навещал Фаяз-абый. Он приезжал не с пустыми руками, привозил с собой небольшой мешочек, килограмма на 4—5, это была то гречка, то зерно ржи. Можно сказать, что это время было для нас уже не таким голодным, чему мы были очень рады».