Максим Журавлев: «Сегодня рок-клуб — это рынок труда»

— Продолжая тему фестивалей мы не можем не затронуть «Равноденствие». Вы помните, как это было в первый раз и какие еще фестивали в Казани можно отметить?

— К сожалению, «Равноденствие» я плохо помню. Мы выступали почти на всех, но кто их организовывал и откуда они взялись — я не знаю. Нас просто приглашали, звонили организаторы: «Не хотите принять участие?». А мы, конечно, хотим, но если не заняты где-то. Кто это делал, я правда не помню, но лет десять они шли, может быть даже восемь, но кухню эту не знаю. Были в свое время неплохие рок-фестивали и до «Равноденствия». Например, «Автоград», и был еще «Укол» — это делал Валерий Колоколов. Он тоже довольно известная личность, но его уже давно нет. Это был такой шоумен, в ДК «Горького» он организовывал концерты и фестивали. Это было на улице Баумана, сегодня я даже не знаю, что там находится, кинотеатр «Татарстан» рядом был, ну где-то в районе «Макдоналдса». Конечно же очень грустная история с фестивалем «Сотворение мира», который вы уже могли застать, он шел четыре года подряд, а потом закрылся. На него приезжали все звезды мира, но скорее даже лет пять назад его прикрыли, а это было какое-то счастье, и я не мог поверить, что у нас будет такое на мировом уровне. По-моему, там Макаревич с Метшиным договорились чтобы такое мероприятие проходило с наклоном в этническую музыку, но там были звезды — Патти Смит, Public Enemy ltd, Ману Чао, Кейт Эмерсон, «Аквариум».

— Вновь возвращаясь к теме групп, можете ли вы назвать перечень казанских рок-групп, которые оказали наибольшее влияние на местное музыкальное сообщество?

— Хороший вопрос. Значит: «ЗМЧ» («Записки мертвого человека»), они были постарше нас, но они уже экспериментировали со звуком, а на сцене у них происходил театр. Есть интересный материал у группы «Пороло», как ветераны они были достаточно известны, потому что пели как раз на злобу дня: про гопников, про все что творилось именно в Казани. «Холи», конечно, без скромностей, потому что это факт, потому что мы прорубили окно в другие города и смогли открыть ворота на фестивали, брали с собой молодые группы. Позже появилась группа «КуКуКиКиЛай», которая переросла в «Н.З.», а потом в «КуЛай» (основатели Эдик Фазульянов и Рома Кузнецов), ВИА «Волга-Волга» и «Хитобои». Да, все спутано, но одна группа разделилась на четыре независимых коллектива. Были еще интересные группы, но они как-то недолго существовали: «Ангелы и демоны», они играли метал и хард-рок. Была группа «Нанана», это наши казанские панки. Была группа «Тина», тоже панк-рок.

— Кого из них можно было бы послушать сейчас, ваши личные рекомендации?

— Главная проблема в том, что по материалу все группы интересные, но сама запись тех времен — «скрипящее аудио». Их просто слушать тяжело, хотя сам материал, конечно, был очень интересный, он намного интереснее, чем был в нулевые. Я до сих пор, в общем-то, слушаю, хоть это слушать невозможно. Даже если это оцифровано, они все равно на какой-то ускоренной перемотке и частоты убитые. А оригиналов, конечно, нет уже нигде, не найти, не осталось. Поэтому шанс услышать в хорошем звуке, если группа существует и сейчас. Поэтому в «Холи» мы с ребятами иногда собираемся и понимаем, что мы сегодня звучим лучше, чем в лучшие наши годы. Это хотя бы можно слушать, а там этот скрип. Про все те группы можно сказать, что они интересные, именно они отражают дух времени. Они — новаторство, а не то что было в конце девяностых. Там была прямо свежая, извращенная советским союзом музыка.

— Может быть вы знаете что кто-то из тех древних рокеров сейчас снова запускает какие-то проекты?

— Да, я слышал, что Виталий Карцев, группа «Записки мертвого человека», хотят сделать программу, может быть, даже альбом записать, но они это уже года два хотят. Из ветеранов я один остался. Из тех, кто постоянно работает, я имею в виду. Есть музыканты, которые участвуют в разных проектах, а если уже говорить про фронтменов, Панаев — группа «Поролон» умер уже давно, Влада Листкова тоже недавно не стало, хотя он из поколения более позднего. Из тех вот только Карцев остался, ну чуть позже Антон Салакаев, работает группа «КуЛай». Но это уже все поколение из девяностых, не восьмидесятые, уже рок-клуб там развалился. Была группа «Акт» очень замечательная. Это была инструментальная команда. Вот как раз они пришли вместе с нами в рок-клуб в 1985-м. Они тоже до сих пор играют. Костя Кузнецов играет, поет каверы на Beatles, очень похоже, кстати. Но это не фронтмены, это музыканты, которые переиграли во всех группах. Если мы говорим не про Казань, а Москву, например, есть «Машина времени» — это все-таки Макаревич, «Аквариум» — Гребенщиков, а где уж там музыканты, и с кем они там только не играют.

— Что касается технической составляющей, как тогда, в восьмидесятые, доставалось оборудование?

— Это надо представить. Конечно, были такие усилители, назывались «Уэйны». Они были в каждой школе. Это такой ящик квадратный, где две-три крутилки и один штекер для микрофона. Сам микрофон был от магнитофона, такая пластиковая фигня, похожая на ингалятор для астматиков. Частот не было вообще никаких, и надо было в него петь так, чтобы он сигнал хоть какой-то улавливал. В восьмидесятые не было никаких фирменных микрофонов. На концертах иногда вытаскивали самопальные какие-то колонки, но все это было ужасно. Это абсолютно никак не сравнится с тем, что происходит сегодня. Комбоусилитель мы на картинке только видели. В какой-то момент та же группа «Записки мертвого человека» смогли состряпать аппарат из купленных где-то ламповых старых усилителей. Получилась действительно настоящая аппаратура, с которой можно было выступать уже громко. Пусть она плохо звучала, но она была громкая, большая. Микрофоны уже были нормальные, и они этот аппарат часто выдавали в аренду или просто так. В восьмидесятых мы все дружили, мы все были друганы. А в середине девяностых все расползлось, все стали друг друга ненавидеть, чего-то делить. Это и сегодня происходит. А тот рок-клуб, о котором мы говорим, объединял нас на один берег со всем этим ужасом, который творился вокруг. Мы стояли плечом к плечу и понимали, что на одном берегу. А сегодня этого нет.

Нет общего врага, не с кем воевать, не от кого отбиваться. Сегодня рок-клуб нужен уже не в том нашем понятии, а просто как объединение музыкантов, которые делятся записями, людьми. Сегодня рок-клуб — это рынок труда, так скажем.

В этом плане рок-клуб нужен. Но тот, идейный, который был в Ленинграде, в Москве или там, в Казани. Он уже не имеет смысла. Раньше была идея выжить, и мы там собирались, чтобы выжить как музыканты. У нас был шанс выступить. А сегодня такой проблемы нет. Ведь если группа интересная, то она может где угодно выступать.

— Многие уже нынешние музыканты сейчас говорят о дефиците музыкального оборудования. А кто-то, наоборот, говорит, что этого не может быть, и прикрывается параллельным импортом. Как с вашей точки зрения сейчас обстоят дела на рынке?

— Я не знаю. Ну, просто не профессионал в этом деле. Потому что мы, когда выступаем где-то, то даем райдер и просим его исполнить. Мы сами не занимаемся мониторингом и не привозим аппаратуру с собой. У нас есть места, где мы можем арендовать ее, если вдруг какая-то халтура и нам надо сыграть. Наверное, для молодых музыкантов это прежде всего актуальный вопрос, но для меня это не забота. Принимающая сторона должна грамотно составить линейку, и какой-то определенный минимум должен быть. Каждая группа не обязана иметь комбики, микрофоны и свет. На комплектующие цены, конечно, растут, на струны, инструменты.

— Следите ли вы за современной музыкальной индустрией и артистами? Вы можете отметить кого-то из них?

— Я могу сказать так: есть музыка, которая мне нравится, но масштабов того, что было в пятидесятых или шестидесятых годах, настолько разной и революционной музыки уже нет. И не только в России, вообще в мире, с нулевых, даже с девяностых. Все разумные люди ждут нового Элвиса, который будет новым взрывом. Пока я, к сожалению, ничего такого не вижу. Есть какие-то коллективы, но они, как правило, отсылка к тому, что уже было. Я не так уж много слушаю современную музыку и мало в ней что понимаю, но иногда попадаются какие-то вещи, которые меня цепляют. Но все равно они цепляют только тем, что напоминают мне какие-то эмоции, которые я испытывал тогда. Вот как раньше. Она открывает глаза, и крылья за спиной вырастают. Сегодня такого нет. Я вспоминаю Beatles, которые делали революцию каждый год. Ну, а сейчас я такого не вижу. Но ждем. Может уже родился этот человек, но пока его еще не видно. Слава богу, есть сейчас интернет. Как только он туда выложит что-то, то оно взорвет моментально. Я и правда знаю немного молодых коллективов, поэтому я боюсь что-то говорить. Есть мои коллеги, с которыми я часто общаюсь и играю. Это группы «КуЛай», «Дом кукол». Мне нравится, чем они занимаются. А молодежь, к сожалению, я знаю плохо. Я еще некоторое время назад был в жюри на разных фестивалях, но уже последние пять лет я в них не участвую. Все потому, что мое мнение всегда не совпадало с жюри, которые выбирали окончательный вариант. Там всегда что-то не то происходит с членами жюри, и мне в этом даже участвовать не хочется.

Я вот вижу иногда, как глаз горит, а его зарубают. Мое мнение: в жюри должен сидеть человек, работавший музыкантом. А у нас, к сожалению, из 10 человек в лучшем случае может быть 2-3 музыканта, а остальные какие-то непонятные личности: журналисты, организаторы, комсомольцы. Конечно, это надо пережить. Я давно это прошел. Когда молодой коллектив оценивают не по той музыке, которую ты любишь, а именно по тому, насколько она новая и новаторская. Этого даже в жюри очень мало. И если человек воспитывался на Led Zeppelin, он так и будет ждать Led Zeppelin. Это неправильно. Надо искать новые звучания, новый материал, все новое. А иначе зачем? Я люблю рок-н-ролл, но я никогда не буду топить за рок-н-ролл. Какой смысл? Если он уже есть. Даже если группа будет клево играть ритм-энд-блюз. Все ждут чего-то нового, что перевернет всю индустрию. Так что дерзайте.

— Группа «Холи» стала казанским феноменом и насколько сильно она вошла в историю Казани?

— Конечно, стала. Но не потому, что она крутая и хорошая, а потому, что нас было мало, и мы смогли выделиться в нужное время и в нужном месте. Вокруг нас была эта серая, унылая жизнь. Но вдруг появляются четыре парня, которые играют музыку — свободную, веселую, энергичную и интеллигентную. Так вокруг нас стал образовываться некий круг: умная молодежь, именно умная, студенты, какие-то художники, журналисты, писатели — вот вся интеллигенция тех времен. Ее было не так много, но мы всегда друг к другу тянулись. В этом плане «Холи», конечно, были явлением. Я сегодня оглядываюсь назад и понимаю, как это было. А мне многие говорили, что мы там жили. Я до сих пор вспоминаю эти выступления. И ни столько саму музыку, сколько образ других людей: молодых, тогда еще красивых, худых, стройных, которые шли против всех. Феномен Казани — это факт. И я даже говорю: так было и так до сих пор есть. Когда мы собираемся выступить, приходят уже мамочки, чуть ли не бабушки, слезу пускают. Они вспоминают какие-то песни. Это потому, что для них это было очень-очень необычно. Важно, что у них эти воспоминания никуда не исчезнут. И даже сейчас, когда уже все можно, когда все хорошо звучит, когда все разрешено.

Раньше надо было втихаря пройти куда-то, сказать кодовое слово. Ты понимал, что тебя могут тут «свинтить». Вот, например, квартирник или в какой-то общаге, подвале. Мы даем несколько выступлений, там жарят картошку, и все девушки твои. Этого сегодня не получится.

— Сейчас появилась электронная площадка для регистрации уличных музыкантов, и многие из них, конечно, же были против ее появления. Может быть в какой-то степени это и правильно, потому что какие-то коллективы могут делать не очень хорошие вещи, но это убивает свободу творчества. Каково вот ваше мнение?

— Уличная музыка на то и уличная, что люди, которые идут и слушают на той же Баумана, пройдут мимо, если она не интересна. Там, где эта музыка клевая, они остановятся и будут собираться больше и больше. Я всегда против любых рамок. Только люди, в данном случае зрители, определяют, нужна эта музыка или нет, а никак не тот, кто сидит и говорит, нравится ему это или нет. Что за ерунда? Это же не коммерческое мероприятие, не клуб, который зарабатывает. На этом не заработают. Это свободная улица, где люди гуляют, и каждый волен показать себя. Может быть, есть смысл как-то регламентировать точки, чтобы там не было в один и тот же день десять музыкантов, Но точно не так, что одному позволяют выступать, а другому нет. Это, конечно, неправильно, это же уже от вкуса зависит.

— Насколько сейчас рок-клуб важен для Казани?

— Я могу ошибаться, но мое мнение, что он не важен. Вообще не важен в том понимании, о котором мы говорили. То есть рок-клуб тот самый, сегодня точно не нужен.

Он нужен был для того, чтобы противостоять всему миру и давать возможность выживать. Потому что по одиночке нас бы щелкали и гопники, и КГБ. У нас не было бы возможности выступать.

Сегодня рок-клуб нужен для удобства, поиска, обмена инструментами, рекламой. Например, у нас сегодня концерт там-то — приходите. Как объединение родных душ. Это уже не имеет смысла, тем более когда кто-то пытается организовать какие-то взносы. Для меня это смешно. Зачем? Сегодня есть интернет. Почему надо опять куда-то всех построить? Надобности я в этом не вижу, но если кому-то удобно быть в коллективе, в котором распределяют выступления и так далее, то пожалуйста. Но это не тот рок-клуб, который был в Ленинграде, в Свердловске и в Казани. Это уже просто сообщество коллег, для удобства обменом какой-то информацией, мол, мы там записали альбом, вот послушайте. И там коллеги обсуждают.

— Рок жив?

— Конечно, жив. Рок, как жанр музыки, конечно, жив. Что касается протестного рока, то у нас в России всегда было мнение, что рок-музыкант должен быть протестным: он должен идти на баррикаду, он должен делать какую-то революцию. В этом плане, конечно, рок сегодня потерял ту актуальность, которая была у него в 70-е годы, когда рок был музыкой протеста. В этом плане рок, конечно, мертв. Сейчас это просто отдельное направление в музыке, и прибавлять ему героизма или какой-то «плакатности» не нужно. Музыка для того и есть, чтобы человек сидел дома и слушал ее в наушниках или пришел на концерт. А для того, чтобы идти на баррикады, музыка не обязательна. Она может быть трибуной, но главная ее задача — наслаждение. Поэтому рок — это просто жанр музыки, который жив и живет, слава богу. Конечно, он стал менее популярным, чем в 60-е или 70-е. Как и джаз, но никто же не спрашивает, жив ли джаз. Он всегда жив, он есть и он клевый. Это как раз музыка свободы, где импровизация позволяет выразить себя так, что тебя даже никто не поймет. А на рок-музыку, к сожалению, в России навесили еще ярлык борьбы с чем-либо. Это неправильно, это было актуально в 70-е годы, но сейчас это уже никому не нужно. Ты можешь это в музыке выражать, но как общая какая-то трендовость — нет. От музыки надо получать удовольствие, вот и все. Поэтому рок жив как музыка, как жанр. Как протестное движение, конечно, нет.

— Может быть есть сейчас какие-то люди, которых можно назвать рок-стар, в Казани, в России, в мире?

— На самом деле, если говорить серьезно, то таких много. Низкий поклон всем ветеранам русского рока. Тот же Макаревич — молодец, он, несмотря на то, что мир изменился, делает для меня лично интересную и хорошую музыку, поэтому я всегда перед ветеранами шляпу снимаю. Конечно же, есть молодые герои, которых я знаю меньше, поэтому боюсь кого-то не назвать, или назвать и ошибиться. Для меня звезда — это тот, кто делает что-то необычное и ведет за собой людей. Задача музыканта доставлять удовольствие, он как актер. А на сколько он глубок, не глубок, на сколько он революционен, это уже не имеет такого значения. Поэтому не хочу называть каких-то имен. Любой человек, который доставляет людям радость, — это звезда, даже если он бард и поет для пяти человек вокруг костра. И если эти пять человек получают эмоции, это уже звезда. Он творец, и поэтому он звезда.

На самом деле без разницы: если ты можешь поднять со сцены двадцать человек, также поднимешь и стадион. Либо это есть, либо этого нет. И вот если эти 20 человек вокруг тебя завелись, также заведется и двухсоттысячный стадион. Это факт, и я в этом абсолютно уверен. А если ты не можешь завести двести тысяч, ты и пять человек не заведешь. Это не имеет значения. Более того, мне кажется, на стадионе, когда много народу, там возникает цепная реакция. Поэтому звезда — это тот человек, который может доставить радость и удовольствие от своего выступления хотя бы для одного человека.