«В последний день жизни Девятаев посмотрел фильм про себя «Побег из ада»

«На пузо сели в сугробах»

Валерий Нигматуллин по профессии строитель, генеральный директор компании «Межрегионстрой». При этом он много занимается общественной деятельностью, частью которой является работа в Фонде содействия строительству социально-реабилитационного центра для детей и подростков им М.П. Девятаева.

— Валерий Гайсеевич, каким вам запомнился Михаил Петрович?

— Михаил Петрович был очень умным, смелым, ярким человеком. Родившись в мордовском селе Торбеево, он приехал в Казань в 17 лет. Занимался в местном аэроклубе, затем в летном военном училище в Чкаловске, как тогда назывался Оренбург. Дальше война, когда поначалу он летал на наших самолетах Пе-2, достаточно примитивных бомбардировщиках, на таком его и сбили в первый раз. После этого Девятаев какое-то время был в тихоходной авиации, перевозил почтовые, санитарные грузы, повстречался с другом, который ходатайствовал за Михаила Петровича, и вернулся в боевую авиацию уже на американских истребителях. И потом отправился в свой последний полет, перед пленом.

Я смотрел фильм «Девятаев», и не могу понять многого. При побеге из концлагеря показана сцена, как будто Девятаев принимает бой, якобы пилотируя истребитель. Это в корне неправильно, поскольку пилотировал он немецкий бомбардировщик «Хенкель-111», на котором еле-еле дотянул до дислокации советских войск. Михаил Петрович мне потом рассказывал, что «сбили нас вовремя, хорошо, что на «пузо» сели в сугробах».

— А как вы познакомились?

— Нас познакомил мой сосед по дому Борис Кириллович Кузнецов, тоже Герой Советского Союза, получивший это звание за форсирование Днепра. Мы с ним соседствовали практически полвека. И вот мы общались, я бывал на его встречах с молодежью, он и предложил познакомить меня с Девятаевым, о котором я, конечно же, был наслышан. Поехали мы в бывшее здание ДОСААФ, где располагался Совет ветеранов, и там я стал свидетелем неприятной сцены, когда руководитель этого совета говорил Девятаеву, что он должен сходить туда-то, выступить. Причем в таком приказном, неуважительном тоне, что Михаил Петрович не сдержался, послал его, мол: «Я такие вещи ни от кого не терпел и терпеть не собираюсь». В итоге они поссорились, так и не общались до самой смерти Девятаева. Мы с ним познакомились, я его жену знал — Фаузия Хайрулловна совсем недавно ушла из жизни, они вместе прожили 61 год.

«Говорил Фишман: «Что вы наделали?»

— Мне фильм не понравился тем, что, помимо большого количества исторической неправды, он слишком заточен под эффекты, хотя мне хотелось бы больше узнать про конкретного человека Михаила Девятаева. Но этот фильм снимали не для памяти, а для кассовых сборов.

— Да, человека нужно было показать. В итоге вышел мультфильм. Я общался по этому поводу с супругой режиссера Наталией Фишман-Бекмамбетовой, говорю: «Что вы наделали? Хотя бы ко мне обратились, я знал Михаила Петровича от и до». Она мне ответила, что наслышана, относится ко мне со всем уважением, но... А можно было бы снять совсем по-другому, с другим сценарием. Ведь даже близкие не знали того, что он мне рассказывал в конце своей жизни или же делился с детьми, когда мы с ним ездили на встречи в детских домах.

— А что он рассказывал, о чем не мог поделиться даже с родными? Например, о концлагере?

— Ну это как раз известная история, что Девятаева должны были расстрелять, но ему подменили документы, по которым он стал Никитенко, после чего он попал на остров Узедом, где испытывали ракеты ФАУ-1, которыми бомбили англичан. И там Михаил Петрович начал готовить побег, это было не спонтанное решение. Замечал, что бомбардировщик «Хенкель-111» все время стоял заправленным. Девятаев собирал со сбитых самолетов таблички с приборов и просил перевести заключенных, знающих немецкий язык.

Одновременно подобрал ребят, которые решились бы на этот побег, хотя никто из них не был технически подкован для полета. Но один хорошо знал немецкий язык, другой был физически так силен, что сумел устранить охранника, по-немецки вахтмана, который стерег этот самолет, всего девять человек. И вот он говорил, что сели в самолет, а сил, чтобы потянуть штурвал, у него уже не осталось, в итоге ребята навалились, все вместе полетели вначале в одну сторону, потом развернулись, взлетели. И взяли курс к своим, не на «нейтралку», в ту же Норвегию. Решили, что пусть даже собьют, но это будут свои. Так и получилось. Повезло, что сел на заснеженную пашню.

После чего начались мытарства на родине. Разбирательства, потом ему не давали работать, максимум мог быть грузчиком в порту. Такие же судьбы были у других участников побега. Они же встречались друг с другом, общались, пока журналист Ян Винецкий не написал о нем в газете, а этот очерк попал в руки главного конструктора Сергея Королева. Ну и завертелось колесо в другую сторону, из забвения в герои.

«У меня душа болит, я обещал Михаилу Петровичу закончить дело его жизни»

— И отношение к Девятаеву круто поменялось.

— Да, но сам Михаил Петрович не поменялся. Можно было бы попробовать вернуться в авиацию, но он так и остался речником, уйдя на пенсию только в 75 лет. Как жил, так и жил, не любил болтать попусту, больше предпочитал одиночество, был собранным, я часто слышал от него: «Давай делать дело». Одним из таких дел были встречи с молодежью, это возвращаясь к нашим встречам в детских домах. Одно время же было очень туго с их снабжением, а Девятаев все-таки был знаменитой личностью. И вот мы шли на склады, приобретали там что-то из одежды, обуви, везли в детские дома и выступали перед их воспитанниками. Итогом этих поездок стало то, что мы решились на строительство в Казани социально-реабилитационного центра для детей и подростков им. М.П. Девятаева на 120 мест. Тогда мэр Казани Камиль Исхаков выделил под этот проект два гектара земли, я сделал проект, но в итоге ничего не получилось, Фонд закрыли без объяснения причин.

Я написал письмо министру обороны Сергею Кужугетовичу Шойгу, и мне предложили место под строительство центра за городом, там хорошее место площадью в 17 гектаров, газифицированное, есть вода, родники, природа. Там можно было бы построить образцово-показательный детский, подростковый центр, чтобы можно было проводить по две-три недели и, главное, воспитывать их в духе патриотизма, любви к родине. Но случившиеся события притормозили развитие этого проекта. А у меня душа болит, я обещал Михаилу Петровичу закончить это дело. Больше некому. У дочери, Нелли Девятаевой, дети живут за границей — сын в Канаде, дочь, внучка Михаила Петровича, в Азии. Она преподает в музыкальной школе. Мы хотели поехать на родину Михаила Петровича, чтобы исполнить в его родных местах написанную мной песню. Но на 9 Мая не смогли этого сделать, там экзамены помешали.

— Вы были на похоронах Девятаева?

— Конечно.

— Я к чему спрашиваю: в день, когда умер Асгат Галимзянов (3 января 2016 года), я слышал от могильщика, который его хоронил, что на похороны не пришел никто из высокопоставленных чиновников.

— Нет, у Девятаева все было торжественно, выступал мэр Камиль Исхаков, который его, кстати, лично не знал, приехала делегация из Москвы. Но накануне смерти мы с Михаилом Петровичем по его просьбе поехали отдохнуть. Он тогда взял путевку в «Казанский» санаторий, двухместный номер. На другой день я захожу к нему в номер, а мне говорят, что Девятаева увезли на скорой помощи. Я тут же пошел в спецклинику, там говорят, что положили в реанимацию. Я позвонил дочери Нелли, она нашла брата Сашу. Меня не пускали к нему на свидание, я говорю охраннику: «Пусти, я тебе пузырь принесу». Сходил, принес. Девятаев говорит: «Забирайте меня отсюда, чего я тут лежу». А сын, Саша, он медик, патологоанатом, говорит, что ему делают уколы, а инъекции не проходят. Мне сказали, что в последний день жизни Девятаева по телевизору снова показали документальный фильм «Побег из ада», Михаил Петрович его успел посмотреть перед смертью.

Левитан говорил: «Не хочу писать неправду, а правду — не дадут»

— А там же была задумка создать художественный фильм еще до бекмамбетовского.

— Да, взяли денег, и поминай, как звали. У нас есть улица Девятаева и бюст на территории речного училища, названного его именем, но... Я был на родине Александра Матросова, так там памятник высотой, как у нас Муллануру Вахитову. Пусть из гипса, но выглядит очень величественно, монументально. И Девятаев достоин такого же признания.

— Вы же были в дружеских отношениях с Юрием Левитаном. Не знакомили его с Девятаевым?

— Нет, я познакомился с Юрием Борисовичем гораздо раньше, чем с Девятаевым. Еще в 1958 году, когда я занимался лыжными гонками, мы победили в Москве в составе сборной Башкирии, получили звание мастеров спорта, и вот Юрий Борисович вручал нам похвальные грамоты, как тогда назывались ныне почетные грамоты. Причем я даже не знал, что это Левитан, хотя голос показался знакомым. Вы, говорит, из Башкирии. Да, говорю, хотя сам татарин, а имя Валерий, это потому, что отец так назвал в честь Чкалова.

Очень ясного ума человек был, при этом очень скромный. Его заставили поменять родные имя-отчество (Юдка Беркович), и он уже потом откликался только на Юрия Борисовича. Он мне дал телефон своей радиостудии, мы созванивались, когда я бывал в Москве на соревнованиях. Тогда была очень популярная «Красногорская лыжня», инициатором которой был наш земляк — Иван Утробин, уехавший туда из Набережных Челнов (следует уточнить, что это Иван Степанович, поскольку в Челнах был еще один легендарный Иван Утробин, но он разведчик и по отчеству Иванович). Со временем Юрий Борисович говорил мне: «Валера, как приедешь, звони, приходи». Мы много общались, я спрашивал: «Почему книгу не пишете?» «Не хочу неправду писать. А правду — не дадут».