«Попасть к нам волонтером намного сложнее, чем в российскую больницу»

Большинство таких организаций, как «Красный крест» или «Врачи без границ», политизированы

— Виктория, почему вы решили стать специалистом по тропическим болезням?

— На самом деле у меня не было выбора. Меня не привлекали никакие другие профессии, кроме врача. Изучать и лечить инфекционные болезни — это профессия для тех, кто любит думать, в ней очень мало тупых людей или они ненадолго задерживаются в этой специальности. Изначально был также компонент романтики. Потому что после инфекции легко уйти в тропическую медицину, если у тебя есть желание что-то менять в странах с ограниченными ресурсами, ведь тропическая медицина и медицина развивающихся стран неотделимы друг от друга. Тропической медицины нет в развитых странах в таком масштабе, в каком она есть там.

В детстве и юности я много путешествовала и достаточно рано поняла, что есть страны, в которых люди живут за чертой бедности. И у меня, как у любого врача, который не знает, как устроено здравоохранение в развивающихся странах, была идея поступить в «Красный крест» или во «Врачи без границ», в организации, которые на слуху. Но в итоге оказалось, что там все не так просто, как кажется большинству людей.

— И что там не так?

— Большинство таких организаций политизированы. А я очень далека от политики в общем и целом. И я также не совсем согласна со многими организационными моментами глобальных миссий.

Конечно, прежде чем понять это, я поработала на разные небольшие некоммерческие организации. Я работала в Гватемале на бельгийскую некоммерческую организацию, после этого в Гондурасе на американскую некоммерческую организацию, затем на Гаити на религиозную католическую организацию. А потом я подумала, что большинство проектов, на которых мне удалось побывать, можно сделать лучше.

На Boomstarter мы собрали 1,3 млн рублей. В итоге этих денег хватило на то, чтобы стартануть, заложить фундамент. Потом мы добирали деньги на иностранных платформах

«Она предложила: «Давай построим клинику в Гватемале». Это звучало безумно»

— Тогда и появился ваш проект Health&Help? На какие средства? Чьими силами?

— Мы начинали с идеи. Сначала я мыслила в негативном ключе: мне казалось, что все в Гватемале работает очень неправильно. Очень много людей и отсутствие децентрализованной медицины. А здравоохранение должно работать по системе децентрализации. Это значит, что должно быть много мелких учреждений и мало крупных. В Гватемале мелких клиник практически нет, а так как территория достаточно большая и плотность населения высокая, многие люди просто не успевают получить медицинскую помощь и умирают от болезней, которые вполне лечатся. И я подумала, что нужно открыть несколько или много небольших клиник, которые могут осматривать людей на периферии и потом, если нужно, отправлять их в крупные центры.

Я в то время вела блог «Тропикал док» в ЖЖ. Он был популярным, я рассказывала про свою жизнь и работу в странах с ограниченными ресурсами. У меня было много подписчиков, в том числе из России. Карина Башарова, девушка из Уфы, читала мои тексты, знала о моей идее. И когда мы познакомились, она предложила: «Давай построим клинику в Гватемале». Эта идея звучала безумно. Мы были достаточно молодыми, Карине — 17, мне — 26. Мы не знали, получится ли у нас.

Сначала мы объявили сбор денег на краудфандинговой платформе Boomstarter. Также набрали команду офлайн-волонтеров, которые работают на проекте на местах, и онлайн-волонтеров, которые помогают нам делать работу в Сети, по сбору средств, по рекрутингу. Сначала мы делали все вдвоем с Кариной, но постепенно появилась команда идейных товарищей.

На Boomstarter мы собрали 1,3 млн рублей. Это достаточно маленькая сумма по российским меркам. А ведь мы хотели открыть клинику, организовать скорую помощь, разбить вокруг город-сад, поэтому проект стоил намного больше. В итоге этих денег хватило на то, чтобы стартануть, заложить фундамент. Потом мы добирали деньги на иностранных платформах. Наш проект целиком и полностью зависит от частных пожертвований. Так как мы не российский проект и не зарегистрированы в РФ (наша НКО зарегистрирована в Никарагуа, США, Нидерландах и Гватемале), мы не получаем из России субсидий, грантов, нам не помогают «Красные кресты» и мифические личности вроде Билла Гейтса. Это просто коллективные сборы, обычные люди переводят нам 100 рублей, и так мы существуем.

Да и, как выяснилось, построить клинику намного дешевле, чем ее потом поддерживать. Год работы стоит столько же, сколько строительство. Сейчас у две клиники, одна в Гватемале, другая в Никарагуа.

Как выяснилось, построить клинику намного дешевле, чем ее потом поддерживать. Год работы стоит столько же, сколько строительство

«Отсутствие зарплаты экономит нам огромные средства, в год это примерно полмиллиона долларов. За счет этого и выезжаем»

— Ваши работники получают зарплату?

— Так как у нас работают волонтеры, зарплату никто не получает. В первый раз мы недавно заплатили программисту за сайт. И также у нас есть девочка на smm, которой мы платим смешную белорусскую зарплату. Отсутствие заработной платы экономит нам огромные средства, в год это примерно полмиллиона долларов. За счет этого выезжаем.

— Как становятся волонтерами в вашем проекте? И легко ли к вам попасть?

— Иногда думают, что в волонтерскую медицинскую организацию берут всех. На самом деле нет, попасть к нам намного сложнее, чем в российскую больницу, у нас очень высокие требования к тем людям, которых мы берем.

Если вы решили приехать к нам, вы заполняете анкету, указываете личные и профессиональные данные. Иногда мы отказываем человеку сразу после получения анкеты. Если, например, он не умеет грамотно писать, хотя говорит, что окончил вуз, если он использует сленговые слова, слишком хорошо или слишком плохо о себе думает, либо у него мотивы, которые не соответствуют нашей миссии. Например, он пишет, что хочет потренироваться зашивать раны на живых людях.

Если же анкета нам нравится, мы отправляем человека на первое ознакомительное собеседование с одним из рекрутеров, там ему объясняют правила проекта, его цель.

— Разве она не очевидна?

— Многие люди думают, что мы спасаем мир. Но это не наша цель. Наша задача — чтобы те люди, которые к нам приезжают, становились лучше. Мы работаем для волонтеров, а не для бедных индейцев. Люди должны сразу это понимать, и если они хотят спасать мир, лучше им идти в другое место.

Если же они хотят стать лучше, если они согласны с правилами, то медработники, врачи, фельдшеры, медсестры, отправляются на собеседование с врачом-рекрутером и решают медицинские задачки. Он дает им медицинский кейс. И мы смотрим, насколько быстро соображает этот человек, хороши ли его медицинские знания, знает ли он препараты, насколько он психически адекватен.

Если все хорошо, человек приступает к полугодовой-годовой подготовке к поездке. «Сразу завтра» поехать можно только в том случае, если вы уже работали на таких проектах и хорошо знаете испанский язык. Такое бывает редко среди ребят из стран СНГ, обычно испанский не знает никто. Мы прикрепляем человека к преподавателю, наша цель — довести человека до среднего продвинутого уровня, когда он может сам общаться с пациентами, правильно формулировать диагнозы и лечение на испанском. За два месяца до поездки его проверяет один из наших переводчиков, и ему утверждают дату приезда.

Многие люди думают, что мы спасаем мир. Но это не наша цель. Наша задача — чтобы те люди, которые к нам приезжают, становились лучше. Мы работаем для волонтеров, а не для бедных индейцев

«Ребята сами убирают, готовят, моют, стирают. Живут, образно говоря, в коммуне»

— А врачи какого профиля вам нужны?

— У нас широкопрофильная клиника, это примерно то же самое, что в России фельдшерско-акушерский пункт. К нам приходят беременные, дети, много мелкой хирургии (зашить рану, вскрыть абсцесс), много инфекционных заболеваний. Поэтому врач должен уметь почти все. Он не может сказать, что он только гинеколог и будет смотреть только женщин. Он должен уметь попасть в вену, сделать укол. Очень часто в России врачи этого не умеют, потому что это делают медсестры. Поэтому за время подготовки еще дома врач должен научиться все это делать, попрактиковаться.

Однако волонтерами у нас работают не только врачи. Есть администраторы, завхоз, координатор проекта, помощники, фотографы, видеографы, контент-менеджер. Они тоже находятся в клинике.

— А каков срок работы волонтеров на проекте?

— Для врачей оптимальный срок, на который мы хотим их видеть, — полгода-год. Средний срок — это 9 месяцев. Сейчас на проекте в Гватемале два врача приехали на год, два врача — на полгода. Но есть волонтеры, которые приезжают на короткие сроки, обычно это специалисты, которые учат наших врачей.

В кабинете работают врач и медсестра. Большинство врачей из стран СНГ, а медсестры — из Европы и США. Практически нет медсестер из России, потому что накопить на поездку им очень сложно. Хотя у нас был фельдшер из России. Если очень хочется, люди приезжают.

— Значит, они сами оплачивают свой проезд?

— Мы оплачиваем билеты медицинским волонтерам, которые приезжают на год и более, но только после того, как они закончат контракт. Ведь часто бывает, что люди говорят, что приедут на год, а уезжают раньше. Бывает и наоборот: говорят, что приедут на полгода, но остаются на год.

— В каких бытовых условиях они там живут?

— Обе клиники у нас оборудованы таким образом, что есть медицинская часть, где находятся кабинеты, процедурные, и жилая, где обитают волонтеры. Там их кухня, общий зал, где они проводят занятия, питаются, отдыхают, комнаты. В комнатах два-четыре человека. В Гватемале и Никарагуа клиники строили одни и те же архитекторы, Елизавета и Михаил Шишины, они сделали все, чтобы людям было комфортно жить. Убирают, готовят, моют, стирают ребята сами. Они живут, образно говоря, в коммуне, это сплоченный коллектив, где люди работают и живут. Мы открыты 24 часа в сутки 7 дней в неделю, это достаточно сложная работа. С 8 утра до 16 часов принимают пациентов по принципу живой очереди, всем раздают номерки. В случае экстренной ситуации смотрят неотложных пациентов даже ночью.

Питание достаточно скромное. Бюджет ограничен, поэтому несколько лет у нас было только вегетарианское питание. У ребят есть какое-то количество денег на еду, и они иногда покупают себе курицу раз в неделю. Но в принципе питаются просто: бобы, овощи, иногда фрукты.

Мы открыты 24 часа в сутки 7 дней в неделю, это достаточно сложная работа. С 8 утра до 16 часов принимают пациентов по принципу живой очереди, всем раздают номерки. В случае экстренной ситуации смотрят неотложных пациентов даже ночью

«Есть местные, которые не выражают эмоций, или им что-то не нравится. Но никто из наших волонтеров не едет за благодарностью»

— Вы сами в каком качестве участвуете сейчас в проекте?

— Сейчас я не работаю врачом. Если кому-то срочно нужно уехать, если у нас нехватка врачей, кризисная ситуация, я могу подменить. Но вообще я руковожу, моя должность называется кризис-менеджер. Это значит, что когда возникает кризисная ситуация с волонтерами, деревенским сообществом, я решаю проблему. У меня очень много работы происходит в Сети, я общаюсь с крупными благотворителями, даю интервью, выступаю на мероприятиях, общаюсь с волонтерами на проекте, особенно с руководителями клиник, успокаиваю, наставляю. Периодически приезжаю в клиники, чтобы мотивировать ребят.

Чтобы вы представляли масштаб, у нас сейчас 10—15 человек на каждом проекте. Плюс огромное количество человек работают онлайн: рекрутеры, менеджеры в каждой стране, это по 5—10 человек, совет директоров, 10—15 переводчиков, преподаватели испанского, помощники, администраторы, редакторы, копирайтеры, логисты. Всей этой системой кто-то должен рулить. Я, Карина Башарова и Елена Зеленевская делаем это.

— А как строились отношения с местными жителями в Гватемале и Никарагуа?

— У нас хорошие отношения с местными. Если их нет, можно даже не начинать проект. У нас была большая подготовительная фаза. Не так, что мы пришли, воткнули палку и сказали, что здесь будет клиника. Во-первых, есть документы, например, в Гватемале, где можно увидеть, в каком поселке жители хотят улучшить медицинскую помощь. И можно подойти к совету деревни с предложением. Изначально эта деревня в Гватемале хотела клинику, они участвовали в общении с правительством, работали на стройке. У нас очень хорошие стабильные отношения с советом деревни. Для жителей нашей деревни мы делаем исключение, в субботу принимаем только их, а в остальные дни они могут пройти без очереди, в обход жителей из окрестных деревень.

И там достаточно безопасно. Никаких конфликтов не возникало ни в Никарагуа, ни в Гватемале. В Никарагуа у нас рыбацкая деревня, они нам постоянно приносят рыбу. В Гватемале много хронических пациентов, они приносят нашим врачам ручной работы одежду или авокадо. Не так, что все падают в ноги, есть люди, которые никак не выражают своих эмоций, или им что-то не нравится. Но у нас изначально такая позиция, что никто из наших волонтеров не едет за благодарностью, за тем, что кто-то им будет носить корзины с фруктами.

— А для здоровья волонтеров там безопасная ситуация?

— Есть список прививок, которые ребята делают перед приездом на проект. Как в любом медучреждении, у нас есть правила безопасности при работе с пациентами. Есть фильтры для воды, ультрафиолетовые обеззараживатели воздуха, стерилизаторы инструментов, перчатки, маски. Ребята у нас болеют крайне редко. Если болеют, то обычно это связано с отпусками, а не с работой в клинике.

Для жителей нашей деревни мы делаем исключение, в субботу принимаем только их, а в остальные дни они могут пройти без очереди, в обход жителей из окрестных деревень

«Все мы несем коллективную ответственность за то, что кто-то оставил ребенка»

— Какие у вас мечты и планы?

— 90% всех некоммерческих проектов загибаются в первый год. Мы три дня назад отметили юбилей клиники в Гватемале — три года. Мы работали и до этого, так что все это существует уже практически 5 лет. Я уверена, что мы будем продолжать. Если мы найдем финансирование на новые проекты, будем строить. Наши ближайшие цели — начать платить людям зарплату, как минимум тем, кто работает там полный рабочий день и для них это основная деятельность. Сейчас у нас уже меньше перебоев с лекарствами, но хотелось бы, чтобы с ними вообще не было перебоев.

Если говорить о личных планах, то в 2017 году я познакомилась со своим мужем. Он работает в другой, не нашей некоммерческой организации, тогда он был волонтером, учителем в сельской школе в Гватемале. Его зовут Эндрю, он из США. Мы недавно поженились, а на днях переехали на ПМЖ в Уфу. Мы продолжаем работать дистанционно в тех же организациях на позициях менеджеров.

Мы же переехали в Россию, чтобы усыновить детей, потому что считаем, что дети не должны быть в детских домах, что детские дома — хуже тюрьмы. Мы хотим усыновить детей не потому, что не можем иметь кровных. Это принципиальная позиция. Мы молодые, здоровые, у нас есть финансовые возможности, время. Поэтому мы просто обязаны это сделать. Я вообще считаю, что каждый гражданин страны, все мы, несем коллективную ответственность за то, что кто-то оставил ребенка. Попробуем начать с себя. В своем блоге я сейчас популяризирую тему приемного родительства.